Встретились два одиночества...

Жареное мясо пахло просто божественно. Лан зажмурился и еще раз втянул в себя запах, словно пытаясь попробовать его на вкус. - Что, есть хочется? Хозяин тебя совсем не кормит? - пьяный посетитель рухнул на ступеньку, едва не выронив кружку с выпивкой, пьяно ухмыльнулся, презрительно окинув Лана взглядом. Судя по всему, ему просто хотелось с кем-то поболтать. Ничего хорошего от этого ждать не стоило, поэтому Лан зубасто ощерился в ответ и, подобрав цепь, уполз в дальний угол. Посетитель ругнулся вслед, икнул, и убрел обратно в зал. Судя по шуму, вечер там был в самом разгаре. Таверна «Дикий волк» пользовалась немалым спросом, в том числе и из-за живого талисмана, оборотня — волка, который сейчас с тоской принюхивался к запахам еды, свернувшись клубком в углу возле порога. Утро встретило его тусклым осенним солнцем и деловой суетой служанок. Лан даже не стал подниматься на ноги, лишь плотнее закутался в слежавшиеся тряпки, служившие ему постелью. За несколько часов сна он совершенно задубел, но двигаться не было ни малейшего желания. Иней, выступивший на пожухлой траве, служил веским доказательством того, что до зимы осталось совсем недолго. И тогда он просто околеет от холода. Собаке собачья смерть, как говорят люди. Лан повернулся в сторону двери, пытаясь уловить запахи с кухни. Если там готовят что-то мясное, ему, скорее всего, достанутся кости. Но вместо еды в нос ударил мерзкий запах разложения. Оборотень закашлялся, отвернувшись в сторону. Воняло из таверны, и, в меньшей степени, от измученного каурого жеребца, переступающего с ноги на ногу у привязи. Кто-то из приезжих? Это само по себе было событием — путешественники в эту глушь забирались нечасто. А этот еще, судя по всему, болен. Свое любопытство Лан смог удовлетворить буквально через несколько минут — наружу, хлопнув дверью, вышел мужчина, по самые глаза закутанный шарфом. В руках, скрытых черными перчатками, он нес немаленький куль с едой. Запах разложения окутывал его почти видимым облаком. Лан всегда обладал отличным нюхом, и по запаху мог легко определить, мужчина перед ним или женщина, старик или ребенок, здоров или болен. Конечно, разные болезни и пахли по разному, но подобного он еще не встречал. Путешественник с трудом забрался в седло, спрятав еду в одну из дорожных сумок, и пришпорил коня. Лан еще долго всматривался ему вслед — от путешественника веяло безнадежностью. Как и многие оборотни, Лан чувствовал беду еще до ее прихода, но это всегда было неясное беспокойство, на уровне инстинктов. Вот и сейчас, ничего особенного не произошло, но будь у него возможность, Лан сбежал бы так быстро и далеко, как позволяли ноги. Хозяин вышел наружу позже обычного — оборотень уже извелся, пытаясь отвлечься от грызущего чувства голода. - Жив, скотина? А, что тебе сделается... - мужчина был, как всегда, добродушен, но Лан не обратил внимания — к подобному он привык быстро. - Ешь, отродье, - на землю полетело несколько сырых костей. Оборотень облизался, подбирая выступившую слюну. К костям он бросился, как только мужчина повернулся спиной. И тут же с отвращением отшатнулся назад — от еды исходил слабый, практически не ощутимый запах разложения. Как и от бледного хозяина таверны, устало прислонившегося к двери на несколько секунд. А ведь еще только утро. Кости Лан брезгливо зарыл, оттащив как можно дальше. Бурные протесты пустого желудка он проигнорировал. В таверне целый день было на удивление тихо — посетители пили молча, служанки то и дело утирали пот со лба и норовили сесть передохнуть. До вечера таверна совершенно опустела и Лан долго ворочался с боку на бок, звеня цепью, и успокаиваясь от знакомого и привычного звука. Но обмануть свою звериную половину он не мог — в таверне творилось что-то плохое. Ночью по всей деревне выли собаки. Утром Лан проснулся рано — тревога по-прежнему не отпускала. В таверне стояла гробовая тишина. Мертвая. Сладкий гнилостный душок окутал весь двор, и Лан зря метался на цепи, пытаясь от него спастись. До самого обеда не появилось ни одного посетителя. Оборотень тоскливо прислушивался, надеясь, что хоть на кухне все как обычно. Но, ни звона кастрюль, ни треска дров в печи он не услышал. А затем ворота в деревню, запертые на ночь, распахнулись с грохотом, слышным до самой окраины, и внутрь ворвались всадники. Лан, забившись в угол, с жадностью вдохнул свежий воздух, принесенный приезжими. Ворота опять закрылись, а незваные гости быстро и деловито разъехались по немногочисленным улицам. На несколько минут все затихло, а затем на воротах взметнулось черное полотнище, а по деревне разнесся безжалостный крик: - Чума! Лан от ужаса на миг забыл как дышать — он слышал немало баек о ходящем по стране поветрии. Сначала больных пытались лечить, но затем мор распространился настолько, что вымирали целые города. И тогда король издал безжалостный, но весьма действенный закон: за каждого убитого зараженного королевская казна обязана выплатить серебряную монету. Мгновенно сформировались целые отряды, питающиеся, словно падальщики, чужой смертью. Особенно хорошо они действовали, если находился маг или ведьмак, согласный на столь низкую поживу. Ибо ни одно купленное зелье не защитит от чумы так, как живая магия. Но Лана испугало не возможное заражение — как известно, оборотни человеческими болезнями не болеют. Но вместе с ищущими приходит и огонь. Зараженные поселения сжигают без жалости, вместе с трупами жителей. Так полыхнет и эта деревня, как только все зараженные будут убиты, а прибыль подсчитана. Трактир, скорее всего, подожгут первым — он крайний от ворот. А вместе с трактиром сгорит и уродливый оборотень, на самом деле не умеющий превращаться в животное. Словно услышав его мысли, часть всадников вернулась к таверне. Первым легко спрыгнул на землю молодой мужчина. Лан лишь удивленно приоткрыл рот, настолько он был похож на злосчастного утреннего путешественника. Такой же черный плащ, ткань, закрывающая лицо до самых глаз, перчатки на руках. Он несколько раз повернулся из стороны в сторону, словно что-то высматривая, а затем уверенно двинулся к двери. Остальные поспешили следом, соблюдая полную тишину. Кажется, Лану довелось лицезреть мага, руководящего отрядом. Его самого не заметил никто — еще бы, оборотень забился в тень, замер, не шевелясь. Ничего, кроме удара мечом от приезжих он ожидать не мог. Внутри люди пробыли недолго. Что-то зазвенело, послышался хруст стекла, чей-то слабый крик и шорох меча, извлеченного из тела. Судя по звукам, команда работала четко и слаженно, обследуя комнату за комнатой. А затем так же спокойно отступила назад. Маг вышел последним и задержался у двери, махнув остальным. Не маг, ведьмак — понял Лан. Мужчина быстро вырезал на двери несколько рун, на миг прижал черное лезвие ножа к губам, едва слышно шепча наговор. Знаки тут же вспыхнули светом, по двери поползли первые робкие язычки огня. Лан едва слышно застонал — сбывались его самые худшие опасения. Ведьмак тут же резко повернул голову в его сторону. Услышал. Скрываться больше не было никакого смысла, и Лан выполз из тени. Несколько долгих секунд он ждал, что кривой нож, зажатый в ведьмацкой руке сейчас окажется в его горле, но в глазах мужчины приговор медленно сменился интересом. Оружие вернулось в ножны на поясе, и ищущий в несколько плавных шагов оказался рядом. Присел на корточки, чтобы оказаться с оборотнем на одном уровне. Лан от такого пристального внимания испугался еще больше, втянув голову в плечи. Верхняя губа дрожала, он едва сдерживался, чтобы не оскалить зубы. Впрочем, уродливая нижняя челюсть, выдающаяся вперед, никогда не позволяла закрыть рот полностью. - Какая интересная масть. - Лан вздрогнул от странно хриплого голоса и сжался еще сильнее. - Ты меня вообще понимаешь? - ведьмак безбоязненно коснулся рукой его волос, потер прядь, пытаясь отчистить ее от грязи. Лан осторожно кивнул, заодно освобождаясь от навязчивого прикосновения. К нему никогда никто не прикасался. Это оказалось неприятным. Ведьмак задумчиво прищурился. Кажется, ему все же не хотелось сжигать разумное существо. Огонь с двери уже перекинулся на стены и порог, сухое дерево горело ярко и быстро. Лан представил, как раскаляется железная цепь и ошейник, как загорается кожа, и невольно попытался отодвинуться подальше — прямо к ведьмаку. - Ладно, - кажется, тот принял решение. - Сейчас я наложу руну подчинения и сниму ошейник. Попытаешься мне навредить — умрешь. Оборотню не оставалось ничего, кроме как кивнуть еще раз. Умирать не хотелось. - Значит, терпи. - Лану показалось, что под импровизированной маской ведьмак улыбается. Недобро. Страшный нож опять был извлечен из ножен, но на этот раз он сулил спасение. А затем оборотень не сдержал позорного скулежа, когда лезвие рассекло кожу на плече первым надрезом. Все кости словно пронзили железом, под кожу проник огонь. Он даже пошевелиться не мог, только моргал мокрыми от слез ресницами. Руна оказалась несложной — всего четыре пореза. И боль схлынула мгновенно, как только лезвие оторвалось от кожи. И в этот момент Лан мог с уверенностью сказать, что нож на самом деле ухмыляется не менее подло, чем его хозяин. А в следующий миг его грубо вздернули на ноги, не сильно-то широкая рука ведьмака смяла железный ошейник как бумагу, и оборотень впервые за несколько лет смог прикоснуться к собственной шее. - Пошли, - мужчина отвернулся от горящего здания, бодро зашагал к лошадям. Оборотень отстал ненамного — несколько мгновений смотрел на собственный закуток, на цепь и горящий порог, под которым всегда пережидал дождь. Что бы не ждало его в будущем, хуже уже не будет.