Сказки темных фей

И я читал... но я не мог Увлечься мудростью страниц... В тени опущенных ресниц Носился образ предо мной Подруги светлой, неземной, Чей дух средь ангельских имен Ленорой в небе наречен, Но здесь, исчезнув без следа, Утратил имя -- навсегда! Э. По "Ворон"

Белль отмечает годовщину. «Несчастная старая дева» – говорят ее сестры, сочувственно вздыхая. Белль под тридцать, и они относятся к ней со снисходительной жалостью и симпатией. «Совсем свихнулась из-за своих книжек» – шепчутся соседи, думая, что она не слышит и не знает. «Бедная моя...» – с болью говорит отец, видя, как сверкает раннее серебро в ее каштановых волосах. Кажется, с того дня прошло десять лет; да, пожалуй, именно так, вяло думает Белль, путешествуя из комнаты в комнату – из каминной в спальню, из спальню в кухню и оттуда к библиотеке. Библиотека для нее и спасение, и мучение, и отдушина; выдуманная любовь сладко горчит на нёбе. Книжная девочка Белль... «Что тебе снится, ma belle?» – шепчет Люмьер. Свечи в канделябре давно погасли, серебряные извивы стали темными и тусклыми – Белль здесь не хозяйка. Хотя могла бы стать ею. Если бы видела хоть что-то, кроме книжных страниц. «Ничего» – тихо говорит Белль, голыми руками вытирая расплавившийся воск с подсвечника. Белль больше не снятся сны. Возможно, когда-то давно, ужасно давно, она видела в грезах чье-то красивое лицо; красивое настолько, что шла кругом голова и путались мысли. Сверкающие светлые глаза – во сне и наяву. Сияющие радостью и угасшие навеки. Одни и те же. Почему она не поняла?! «Дура, книжная дура!» – кричит Белль в пустоту и швыряет в камин какую-то тонкую книжку в яркой безвкусной обложке. Пламя вмиг охватывает ее, и Белль жалеет, что на месте корчащихся в огне листков не она сама. Поделом ей. Предательница. Жалость не оживит мертвого. Дружеский поцелуй не снимет проклятые чары. А книжная любовь не заставит забыть настоящую. Мысли Белль сплетаются в тугой болезненный узел, когда она старательно, как лучшая ученица, рвет на части листы любимых когда-то романов, комкает их и складывает на холодном каменном полу. Их уже целая гора, даже, может быть, горная цепь или кольцо – Белль хрипло смеется, размазывая по лицу слезы. Какие горы ты знаешь, а, Белль-всезнайка? «Ты никогда его не вернешь...» – шепчет Фифи, прислонившаяся к стене. В неверном свете ее можно принять за высокую худенькую девушку с пышными волосами; но Белль присматривается, понимая, что это лишь игра света и тени. В простенке стоит старая растрепанная метла. «Я никогда его не верну» – захлебывается Белль в беззвучном крике, лицом падая в воздвигнутую ею гору из бесполезных красивых слов. Ее руки исколоты в кровь: засохшие много лет назад кусты роз оставили после себя лишь острые сухие шипы. Белль же много лет тщетно пыталась оживить цветник; бесполезно – и теперь она просто упирается о книжный шкаф окровавленными ладонями, оставляя на стенках бурые следы. Белль желает отдать все, чтобы вновь увидеть его – заколдованным, расколдованным, прекрасным, уродливым, да каким, черт возьми, угодно – лишь бы живым. Сказать, как сильно она его любит и как беспросветно скучает без его тихого голоса и тени на стене. Разрыдаться – чистыми, легкими слезами – а потом, насладившись его смущением, заставить повернуть к ней лицо. Она бы пообещала, что никогда никуда от него не уйдет, и не ушла бы. Ни за что бы не ушла. Но Белль нечего отдать. И все, что ей остается, это лишь... Отмечать годовщины.