«ИСКУШЕНИЕ»
— Это просто возмутительно! — В негодовании восклицал Хакидзава, сохранивший некий осадок от недавний встречи с ненавистной ему девчонкой. — На твоем месте, Тобирама, я бы все-таки удостоверился в ее личности. — Признаться, старейшина до сих про не понимал, отчего такой скептик, как Сенджу, мог так легко принять подобную абсурдную новость. Ведь ни один человек в одиночку не смог бы выжить в мире нескончаемой войны, тем более девушка. Хотя, в этом случае напрашивался лишь один очень нелицеприятный вариант, при котором бы юная дева клеймила весь их род несмываемым позором. Но, к счастью, то не подтвердилось; врач засвидетельствовал цельную плеву, тем не менее Хакидзава не мог не принять во внимание тот факт, что медицинский работник был заинтересованной фигурой. Старику повсюду виделся какой-то странный заговор по оправдыванию Юи. Что-то в этой девице не давало мужчине покоя, он был уверен, девушка не столь чиста и невинна, как ее видит преимущественное большинство, ведь идеальных людей не бывает. А те, что кажутся таковыми, наверняка пытаются отвести таким образом от себя подозрения, скрывая в своем шкафу пару-тройку ужасающих скелетов. — То, что Юи обладает столь неожиданным для нас всех талантом, не делает из нее шпиона, — изрядно утомленный общением с данным беспокойным субъектом, Тобирама лелеял мечту как можно скорее скрыться из поля зрения Хакидзавы, хотя, признаться, новость о скрытой музыкальности сестры несколько потрясла лучшего из разведчиков Сенджу, ведь за все пять лет Юи не делала и намека о своей причастности к актерской профессии. Что, в принципе, и неудивительно, ведь в их время подобное ремесло воспринималось скорее негативно: бродячие артисты в большинстве своем воспринимались, как бездельники и лоботрясы, впустую сотрясающие воздух, вместо того, чтобы пахать землю и сеять зерно. Нередко их считали за мошенников, а более мнительные личности видели в таких людях даже колдунов. Ведь танцоры и вокалисты, воистину наделенные каким-либо талантом, были крайне редки; большинство артистов промышляли либо фокусами, либо примитивной комедией, либо являлись людьми с крайне необычной, можно даже сказать, альтернативной внешностью. Однако, сейчас Тобираме было далеко не до тирады старика Сенджу. Мужчина был гением в плане мастерства сенсора (да и не только в нем), а потому мог ощущать колебание каждой конкретной чакры, даже не сосредотачиваясь на этом. Вот и сейчас его природное чутье не могло не отреагировать на неожиданное появление новой, не знакомой доселе чакры, которая медленно, но верно обретала некоторые характерные черты с чакрой его сестры. Здесь следовало бы остановиться подробно. Как уже говорилось ранее, Юихиме с самого рождения не имела очага чакры, присущего каждому шиноби. Беременность их матери в то время была крайне непростой, а потому в ходе нее весь запас, предоставлявшийся близнецам чакры, распределился лишь на одного из них, таким образом оставляя второго ребенка обреченным на смерть. Но этого не произошло. Человеческий организм — воистину самое удивительное и непредсказуемое создание природы, способный найти способ выжить даже в самых критических условиях, искусно подстраиваясь под предложенные обстоятельства. По неким, так до конца и не выявленным причинам Юи, заместо обычной чакры, была наделена способностью накапливать в себе природную чакру, которой было больше и которая была куда мощнее. Таким образом, девочка становилась своеобразным магнитом. И если, в последствии, другим обладателям такой силы будут требоваться годы тренировок и медитации, то у Юи это получалось совершенно неосознанно. Но все было не так просто. Поток природной чакры был столь мощен, что маленькой девочке было не по силам его контролировать. Энергия требовала выхода, которого юная Сенжу не могла дать. Больше масла в огонь подливал и стресс, в котором на тот момент находились все жители страны. Любые негативные эмоции: будь то страх, злоба или сильное смущение — лишний раз способствовали большему поглощению природной чакры. То была защитная реакция организма, ищущая постоянную компенсацию позорного изъяна девочки. В спокойном же ее состоянии чакра не ощущалась вовсе, поскольку ее оставалось лишь ничтожное количество, хватавшего только на поддержание жизнедеятельности. Никто из шиноби за всю историю не сталкивался с подобным феноменом, а потому не мог предложить решения лучше, чем подавить непонятную и чудовищную силу на деле слабого ребенка. Кристалл, что всю жизнь носила на шее Юи, был ничем иным, как неким щитом, поглощавшим лишнюю чакру и тем самым защищавшим как саму девочку, так и всех окружавших ее людей. Конечно, были и те, кто желал использовать Юихиме в качестве особого оружия против Учиха, но тот единственный опыт вылился катастрофой не только для враждебного клана. С энергией такой силы не мог справиться ни один человек, ведь по мощности порой она не уступала даже легендарным хвостатым зверям. Ни братья Сенджу, ни сама Юи не помнили черного дня в истории их клана, равно как и все остальные ныне живущие представители клана. Миссия та, по приказу Буцумы, была строжайше засекречена, а все материалы по ней, какие сохранились, немедленно уничтожены. Возможно, среди старейшин, былых генералов, и был тот, кто помнил об этом, но не из боевых офицеров, ведь после той злополучной миссии не уцелел ни один свидетель, бывший в тот момент на поле брани. На сегодняшний день Юихиме с завидным мастерством справлялась с природными потоками чакры, при этом не задумываясь об этом. Таким образом энергия проходила сквозь девушку, как вода через сито, но стоило Юи закрыть, так сказать, выход, как чакра постепенно начинала наполнять юную Сенджу, тем самым ставя ее в один ряд с боевыми шиноби. Но отдавая дань уважения памяти отцу, не желавшего видеть свою единственную дочь на поле боя, Юи практиковала свое мастерство в тылу. Контроль чакры для того положения, в котором девушка по иронии судьбы оказалась, был особенно сложен и для опытного шиноби, а потому освоив его (контроль), Химе автоматически становилась гением в медицинских техниках, для которых, как нам известно, требовался немалый контроль чакры. На первый взгляд могло было показаться, что за исключением принятия своего нелицеприятного изъяна, как шиноби, и психологических манипуляций на дипломатический встречах, девушка ничего так и не добилась, не развиваясь и оставаясь довольствоваться лишь своими природными данными. Но это было не так. Выявив свою главную сильную сторону, как шиноби, — контроль чакры, Юи начала ее совершенствовать, в перспективе желая достичь полного контроля чакры противника. В этом деле у нее были определенные успехи. Так, например, особая техника, так называемого вампиризма, действующая по принципу искусственного дыхания наоборот. Суть ее заключалась в подчинении чакры соперника и последующего присвоения и адаптации к себе. Единственный минус ее заключался в крайне близком контакте с потенциальной жертвой, а потому данная техника и не получила должного спроса даже у своего создателя. Тобирама знал ее, как нельзя лучше, хотя бы потому, что сам был причастен к ее созданию, подсказав принцип подчинения для реализации идеи сестры. Как сенсор он отметил для себя пару интересных моментов: во время этапа адаптации чакра противника претерпевала ряд изменений, наделяясь некоторыми характерными особенностями новой хозяйки. Данное наблюдение было ни с чем не спутать, особенно столь тонкому сенсору, как Тобирама, а потому сейчас причины подобной активности были для шиноби предельно очевидны. — Помяни мое слово, Тобирама; эта женщина накличет беду на весь наш клан, а то и на будущую деревню, — строго предупредил его Хакидзава, но в скорее разразился праведным негодованием: — Да ты и не слушаешь меня! — Слушаю, — сухо бросил мужчина, словно к чему-то прислушиваясь. — Я займусь этим немедленно, если позволите. Хакидзава, удивленный столь резкой сменой в настроении сенсора, в замешательстве даже не успел ничего ответить, наблюдая за удаляющейся фигурой шиноби.***
Пресловутая гордыня никак не давала шиноби принять действительность такой, какой она была. Мадара приходил в ярость от одной лишь мысли о том, что женщина, принадлежащая ему, могла найти свое счастье в каком-то «дешевом подобии шиноби». Мужчина уже заранее ненавидел этого человека, пусть и отдавал себе отчет в том, что с Юи его теперь ничто не связывает. Но эта коварная женщина, словно нарочно, сталкивалась с ним, одним своим видом искушая верного своему решению Учиха и играя, таким образом, им, подобно хищнице со своей безвольной жертвой. Последнего Мадара простить не мог. Он был уверен, девушка умышленно соблазняла его этими ненавязчивыми прикосновениями, оправдываемыми тем малым количеством свободного места, что было на скамье во время выступления приглашенных артистов, тем игривым взглядом, той нежной улыбкой, которые он помнил еще со времен их общей юности, полной романтических встреч и (в сравнении с сегодняшнем) открытой демонстрацией своих чувств. Как же она была прекрасна. Из робкой и неуверенной в себе девочки Юи превратилась в самую что ни на есть настоящую роковую красавицу. Мадара не раз становился невольным свидетелем очередной сплетни, посвященной юной Сенджу. Даже в публичном доме, где мужчине, казалось бы, ничто не должно было напоминать о былой влюбленности, болтливые девицы в непринужденном разговоре обменивались между собой интересной подробностью жизни ведущих лиц, творивших ныне историю. Не обошли стороной и интересные взаимоотношения Юи с их постоянным клиентом, не то соболезнуя бедной девушке из-за ветрености ее будущего супруга, не то искренне завидуя Сенжду, поскольку на собственном опыте знали, сколь темпераментным оставался Ишимару в постели. Если бы не этот треклятый пункт в договоре, запрещающий какие-либо стычки меж представителями различных кланов (за исключением тренировочного полигона), Мадара уже давно и с нескрываемым удовольствием намотал бы кишки этого самодура на рукоять своей катаны. Так или иначе Юихиме даже с точки зрения простой логики не могла столь дурманяще действовать на такого, как Мадара. Возможно, конечно, что не малую роль в данном аспекте сыграла не столько сама девушка и воспаленная мужская гордыня, вызванная маяченьем на горизонте уже даже не потенциального, а реального противника, сколько сама человеческая природа; Учиха и не припомнил, когда в последний раз вдоволь мог насладиться прелестями женского тела. Последние военные столкновения были особенно тяжелыми, плюс не прошел легко и период принятия столь серьезного политического решения, касательно подписания мира и создания альянса. В подобной ситуации нет дела до каких-то женщин, случайные связи не в счет. Юи же была, в этом плане, для Мадары, как глоток свежего воздуха: нежная, утонченная, не то что деревенские потаскухи. Вот только вся ее нежность и покорность мигом сходила на нет, стоило только Учиха позволить себе лишнего. — Не прикасайся ко мне! — Не своим голосом гаркнула на него в какой-то момент девушка, не оставляя попыток вырваться или хотя бы ударить мерзавца, но все было тщетно. — О, — не скрывая своего приятного удивления, протянул мужчина, — госпожа Сенджу решила, наконец, показать свой характер? — Смеясь ей в лицо, говорил Мадара, не скрывая своего особого наслаждения в созерцании ее бессмысленного сопротивления. Он словно нарочно тянул с конечной целью своего здесь прибывания, желая вдоволь насладиться ее безвыходным положением. Ему особенно импонировала эта игра в жертву-преследователя, Учиха находил в том особенное извращенное удовольствие. — О, ты узнаешь его, уж поверь, — сквозь плотно сжатые зубы процедила девушка, пламенно глядя прямо в черные очи шиноби. Он открыто усмехался, вожделенно обводя взглядом фигуру юной обольстительницы. Юи и сама не понимала, как и сколь сильно действовала на мужчину в его лице. Ее несравненное очарование и холодная неприступность по отношению к шиноби сыграли с ней злую шутку. В своем симбиозе эти две вещи представляли для девушки особую опасность, а в довершении к ее слабости, то чуть ли не смертельную. Мадара готов был спорить, что ни он один смотрел на юную Сенджу так, как сейчас. Наверняка, многие другие, не исключено, что даже из ее клана, воспринимали эту деву, как предмет… Подобные мысли разжигали лишь большее пламя ярости и страсти в душе шиноби: ярости — к потенциальным ухажерам девушки (конкурентами он их назвать никак не мог), страсти — к самой Юи. В какой-то момент мужчина резко дернул ее на себя, чего девушка никак не могла ожидать, и, разводя перехваченные им же руки прелестницы чуть в стороны, упирался своим подбородком ей прямо в макушку. — Ты не понимаешь, — томно шептал он ей на ухо, в то время как сама Сенджу находясь в легком недоумении совершенного Мадарой жеста, на короткие мгновенья прекратила свое сопротивление. Учиха чувствовал ее легкую дрожь, которую Юи столь безуспешно пыталась скрыть; весь воздух, казалось, пропитался ее страхом, но Химе отчаянно старалась не подавать тому вида, — что своими бессмысленными попытками лишь дразнишь меня, — и пусть его голос звучал еле слышно, Юи испугалась ни на шутку; Учиха был настроен решительно, а когда он такой, лучше не спорить. — Ты испытываешь мое терпение, Юми. Зачем? — Размеренно проговаривал он каждое слово, будто пытаясь подобным тоном успокоить испугавшуюся девушку, но очевидная угроза в его голосе давала совершенно обратный эффект. — Я ведь знаю о твоем отношении, — это было, как гром среди ясного неба. Он ее раскусил, он знает о ее чувствах, а значит теперь будет вертеть так, как ему угодно. «Проклятье». Этого Юи себе простить не могла. Никогда и никакой мужчина более не заставит ее страдать, даже если платой за то станет ее жизнь. — Так почему бы тебе, — беспардонно проводил он руками по ее телу: сначала плечам, словно невзначай отодвигая кимоно по разные стороны, дабы лицезреть прелестную зону декольте своей любовницы, после руки, пальцами чуть касаясь упругих грудей, затем талии, бедер, — не прекратить этот дешевый спектакль? Горячий шепот, за которым Мадара безнадежно пытался скрыть всю свою страсть, распалившую его настолько, что застилала глаза непроглядной дымкой, опалял нежное девичье лицо. По спине Юи прошлись мурашки; ее бил озноб. Она так и не решалась в страхе взглянуть в глаза своему кошмару, видимому наяву. Учиха был в ожидании ее ответа, как смертного приговора. Для себя он уже все решил: скажет «да» — он расшибется в лепешку, но добьется от совета женитьбы на Сенджу, скажет «нет» — возьмет силой, сделав своей тайной наложницей, хочет она того или нет. В любом из вариантов она принадлежала ему. При втором Химе могла даже выйти замуж, быть матерью, быть женой другого мужчины, сохраняя супружеский долг, но вместе с тем оставаться его: и душой, и телом. Секунды ожидания казались вечностью. Чувствовалось, еще миг и ее ответ станет неважен, но: — Ты прав, — вдруг еле слышно обронила Юи, мужчине на мгновение было показалось, что ему померещилось, но Сенджу подняла на него полный решимости взор. Сказанное в дальнейшем повергло шиноби в культурный шок. — Признаться, я, таким образом, хотела тебя немного раззадорить, — невинно прощебетала девушка в смущении опуская ресницы, после чего сама в нерешительности, словно спрашивая разрешения, опустила ладони мужчине на низ живота. — Надеюсь, ты не очень сердишься, — томно прошептала она, опаляя своим дыханием его и без того пересохшие губы. Во взгляде плясали озорные чертята; от былой робости не осталось и следа. Мадаре такая Юми нравилась гораздо больше. Он никак не мог ожидать подобной трансформации, но она ему однозначно льстила. Любопытство в нем пересилило жажду, а потому шиноби с интересом наблюдал за дальнейшими действиями искусительницы. — Снова играешь на моих нервах, — как бы он не старался, злоба в его словах казалась слишком напускной. — Но тебе же это нравится? — почти утвердительно произнесла она, с каждой секундой становясь все более решительной в своих действиях. Даже самые невинные ее прикосновения будоражили кровь в жилах Мадары, что остается говорить о тех нескромных ласканиях его плоти, что позволяла себе столь кроткая девушка. Ее руки, вопреки ожиданиям мужчины, стали медленно продвигаться вверх, лишний раз дразня и без того находящегося на грани Учиха. Оставалось только представлять, какой бы сумасшедший эффект произвела бы Юи, дотрагиваясь, хотя бы ненароком, до эрогенных зон шиноби. Сейчас же вся его кожа, казалось, становилась одной эрогенной зоной от одного лишь такого прикосновения юной Сенджу. От наслаждения ее невинными, казалось бы, действиями Мадару отрезвила вдруг одна мысль, от которой мужчина в следующий же миг схватил бедную девушку за горло. — Сколько? — Зло процедил он, вглядываясь в перепуганный столь резкой сменой поведения взгляд Юи. — Что «сколько»? — Прокряхтела она, пытаясь сохранить ничтожные остатки воздуха. Поняв, что изрядно перебарщивает, Учиха ослабил хватку. — Сколько мужчин у тебя было? — Сказать, что он был зол — ничего не сказать. Больно уж кардинальными были различия между нерешительной скромницей-Юми, что он знал в юности, и роковой обольстительницей Химе, что представала перед ним в эти минуты. Кто-то явно помог ей с обретением опыта. «Ишимару», — первое, что приходило в голову воспаленной фантазией ревнивца. Но девушка сказала Мадаре то, что он особенно желал слышать; благо положение в этот раз позволяло говорить нормально. — Ты всегда был единственным мужчиной в моей жизни, — серьезно ответила Химе, не убирая той страсти и игривости, что были в ее взгляде до этого момента. Но Учиха не верил; девушка поняла это. — Не Вы ли, Мадара-сан, говорили в былые времена, что я совершенно не умею врать? — Шиноби не смог сдержать ироничной усмешки. — И потом, — вдруг оживилась девушка, ненавязчиво убирая его руку со своей шеи и вновь подходя в плотную к мужчине, складывая ладони на то же роковое место, внизу его живота, — не Вы ли желали сейчас подарить мне волшебные незабываемые минуты близости? А сейчас вдруг ударились в лирику, — томно шептала она ему в шею, между строк смеясь над непостоянностью в желаниях своего любовника. Ее руки продвигались по торсу все выше, губы в поцелуях едва касались шеи и плеч Мадары, а сам Учиха утопал в нескончаемой неге, довольствуясь полной инициативой прелестницы. Его разум был полностью затуманен, мужчина не думал ни о чем, кроме как ее руках, в мыслях призывая их двигаться в противоположном направлении, думал о ее мягких губах, столь легко и невесомо, подобно крыльям бабочки, касающимся его мускулистой шеи. Она дразнила его. Нагло, бессовестно, явно провоцируя на грубые действия с его стороны. Но Мадара легко раскусил ее жертвенную природу, неосознанно стремившуюся к подчинению, а потому и желал несколько помучить, но в итоге мучился сам. Наконец, руки девушки остановились на его шее, после нежно беря лицо Учиха в свои теплые ладони. Терзаемый любопытством продолжения, мужчина подчинялся любому действию со стороны его подопечной, в сердцах поражаясь своей выдержке. Химе взглядом пожирала его губы, не видя, казалось бы, ничего кроме них, но и целовать их она не спешила, словно желая насладиться их роковой близостью. Мадара так и не мог взять в толк: это она таким образом продолжает измываться над ним, или же наша очаровательная Юи и вправду страдает скрытым синдромом мазохизма. Так или иначе, но рядом с этой женщиной Учиха мог чувствовать себя максимально уязвимым и всемогущим одновременно. Перед ним ее слабость была ключевой силой. Именно она заставляла мужчину расправить плечи и наполниться небывалой силой в желании защитить беспомощную девушку от ужасов окружающего мира, но эта же слабость наедине с предметом своей страсти полностью обезоруживала этого несокрушимого непобедимого демона, положившим на своем веку ни одну сотню врагов. Вот и сейчас мужчина чувствовал себя перед Химе абсолютно беспомощным, казалось даже силы стали покидать его, сознание мутнело, а все окружающие их предметы потеряли былую четкость и сейчас странно расплывались перед глазами. Не успел было Мадара и подумать, что что-то не так, как уже оказался лежащим на лопатках, прикованным к стоящему все это время неподалеку столу, а сверху взгромоздилась его ненаглядная, прожигающая шиноби не скрывающим злобы взглядом. — Дай угадаю, — от былой страстности и ласки не осталось и следа, словно ничего и не было, — слабость, легкое головокружение, верно? — Она хотела было приставить к его горлу его же кунай, но Учиха вовремя среагировал на ситуацию и перехватил руку. От неожиданности и силой сжатия запястья девушка выронила оружие, отчего Мадара краем глаза успел заметить на ее ладони некое кандзи. Резко дернув девушку на себя, он поднес к лицу ее руку, но не успел шиноби прочесть и осознать произошедшее, как был вынужден выпустить запястье девушки из своей цепкой хватки, поскольку обжегся от того количества чакры, которое девушка направила в то самое место, где он держал ее руку. — Не смей меня трогать, — не своим голосом процедила Химе, прожигая лютым взором лицо ненавистного ей человека. — Неплохо, — нехотя признавал Мадара, глядя на нее снизу вверх. — Подчинила и выкачала мою чакру. Браво, — не без сарказма бросил ей раздосадованный Учиха, — аплодирую стоя. — Побереги свой яд для кого другого, — властно произнесла девушка, не повышая тона. — А если и впредь посмеешь меня каким бы то ни было образом шантажировать, клянусь всеми святыми богами, я превращу твою жизнь в ад, — она говорила тихо, размеренно, а от того и особенно пугающе; столь лютой Мадара ее еще не видел. — Пусть мой клан был, а для кого-то может и остается твоему враждебным, но уверяю, мне ничего не стоит настроить твоих фанатов против их кумира. Еще раз позволишь себе лишнего и я сделаю так, что каждая собака в квартале Учиха будет тебя ненавидеть. — Поаккуратней с угрозами, — даже несмотря на свое мало завидное положение, шиноби продолжал держаться безусловным победителем. — Не забывай, кому ты их предъявляешь. — Наглому, самовлюбленному ублюдку, — хлестко парировала ему Химе; теперь-то они говорили на равных. — Я больше не та слабая девчонка, нуждающаяся в вечной защите. Я могу за себя постоять и постою, будь уверен.