Гарри Поттер и Изнанка Мира

Сириус не знал точно, сколько дней он здесь пробыл. С тех пор, как он догадался их считать, он насчитал сто сорок семь закатов. Сколько успело пройти до этого? Десять? Двадцать? Теперь уже не вспомнить. Первые дни все его силы поглощало выживание. Здесь душно, влажно, у большинства животных толстая броня или острые когти, а трогательные и безобидные на вид растения все как на подбор несъедобны. Если бы Сириус не умудрился прихватить с собой палочку, тут бы он и умер: либо от голода, либо сам стал бы чьей-нибудь едой. А ведь поначалу он чуть не решил, что попал в рай, таким красивым предстало перед ним это место в первые минуты: листья здешних деревьев светились сказочным серебристым светом, по высокой фиолетовой траве шла рябь от легкого ветерка, в воздухе пахло чем-то приторно-сладким… Тогда он еще не знал, что этот запах осточертеет ему уже на второй день, к тому же, если долго этим дышать, то начинает болеть голова. Ну а очарование места в первые же пару часов похерила какая-то шестилапая саблезубая тварь, которая Ступефаю поддалась только с третьего раза. Да еще и несъедобная оказалась. За первые два дня Сириус вспомнил и в совершенстве отработал заклинание головного пузыря, значительно усовершенствовал скорость сотворения Ступефая, Секо и Петрификуса, а также методом проб и ошибок вывел заклинание тепловой обработки пищи без разведения огня (сначала попробовал с огнем и зарекся разводить огонь в этом месте). Заклинание это он слышал как-то раз краем уха на собрании Ордена Феникса в исполнении Молли. Счастье, что этого оказалось достаточно, потому что в сыром виде здешних обитателей не мог есть даже Бродяга. Агуаменти тоже пришлось применять неоднократно: рек, ручьев или каких-либо других источников воды Сириус за все эти дни так и не видел. Учитывая, правда, что растения были вполне довольны жизнью и не засыхали, либо им не нужна была вода, либо им хватало той воды, что текла под землей и иногда выступала на поверхность, образуя топкие места и лужицы грязи. Со временем он освоился, начал считать проведенные здесь дни, нашел пригодную для ночлега пещеру и пришел к выводу, что это место, конечно, не рай, но определенно и не ад. Здесь, конечно, много страшноватых тварей, но ни одной по-настоящему страшной, то есть, разумной. Он прошел немало миль, благо аппарация тут работала исправно (только в пределах этого места, увы), так что можно было возвращаться на ночлег в относительно безопасную пещеру, обновлять все известные маскирующие чары и спать спокойно, а потом продолжать путь с того места, где закончил накануне. Он действительно много прошел, но ни разу не почуял запахов человека или человеческого жилья и не увидел ни намека на цивилизацию. И это, определенно, было хорошо. Страшненькие в таких условиях должны жить люди. Ну их к дементорам. После заката становилось прохладнее, а толстенькие стручки, издававшие доставший уже до печенок запах, закрывались, и можно было снять заклинание с головы и подышать нормально. Большая часть местных невменяемых зверюшек удалялась баиньки — один Мерлин знает, почему они охотились днем, а не ночью, но Сириус не имел никаких возражений на этот счет: пусть живут как им нравится, лишь бы ни одна из них не сумела его достать. В общем, по сравнению с тем же Азкабаном здесь был просто курорт: никто не ограничивал свободу передвижений Сириуса, его палочка и его магия была при нем, он мог идти куда хотел и когда хотел. Скудность питания же никогда его не смущала и не была проблемой. Проблемой было другое. Все, кто хоть что-то значил для него, остались по другую сторону завесы. Лунатик, Гарри, Тонкс — он не знал, что с ними теперь, выжили ли они в том бою в Отделе Тайн, и ничем не мог им помочь. А если они и выжили, они, должно быть, думали, что он умер — он ведь упал в богартами драную Арку Смерти, между прочим! Иногда, когда он недостаточно сильно уставал днем, ночью он просыпался от кошмара, резко вскакивал и больше не мог заснуть. В кошмаре этом он попеременно видел то разрушенный дом в Годриковой Лощине, то Гарри, рвущегося следом за ним и выкрикивающего его имя. Вот от этого-то крика он и просыпался. Да, следует признать честно: Сириус уже лез бы на стенку — от одиночества, от неизвестности, от нереальности всего происходящего, да только вот стенок поблизости не было. Он повторял себе, что если в это место есть вход, то должен быть и выход, но сколько он ни искал его, найти не мог. Он держался, конечно, чего бы ему не держаться. Но настроение день ото дня становилось все более паршивым. Но в это утро Сириус проснулся почти счастливым. Им овладело счастливое предчувствие, что вот сегодня ему наконец повезет по-крупному. Возможно, он найдет огромную съедобную тушу. Возможно, дойдет туда, где заросли и поляны сменяются хоть чем-нибудь другим. А может даже — во имя Мерлина, почему бы и нет! — найдет выход из этого проклятого места. Наскоро перекусив и приведя себя в порядок, он отправился туда, где, как он чувствовал, сегодня ждет его удача. Он шел, не глядя по сторонам, и чувствовал себя почти таким же счастливым, как… до падения за Арку? До Азкабана? До Хеллоуина 81-го? А Мерлин его знает! Не важно. Главное, что ему было хорошо! И вот он вышел на небольшую полянку. Он помнил ее, тут у него когда-то состоялось эпическое сражение с трехрогой зверюшкой, дальней родственницей носорога, по-видимому. А теперь в центре поляны стоял высокий незнакомый Сириусу мужик в серебристой мантии. Он оглядел его, удовлетворенно кивнул и сказал: — Вот видишь, я же говорил, что ритуал призыва сработает. Пришел твой Сириус как миленький. — Сириус! — из-за спины незнакомца выскочил Гарри и бросился его обнимать. Глядя в его лохматую макушку и вдыхая знакомый запах (почти Джеймс, но не олень), Сириус наконец-то отмер и с тоской спросил: — Неужели я опять поджег эти мордредовы ветки? О том, что здешняя древесина давала хорошие, качественные, осязаемые и правдоподобные глюки, Сириус узнал в тот же день, когда собрался пожарить свою добычу на огне. Тогда он видел и кузину Беллатрикс, пришедшую отрезать ему голову, и дрался со Снейпом, потом, кажется, душил Петтигрю, потом летал на мотоцикле, а потом и Джеймс с Ремусом явились и настоятельно звали его с собой. И такие все, заразы, настоящие! Вот прямо как Гарри сейчас. Тогда Сириусу повезло: он ткнулся мордой в свой затухающий горе-костер, заработал ожог во всю щеку, но очнулся от боли и прочухался. Полежал бы еще немного — и кто-нибудь, возможно, его бы съел. — Сириус, ты что? — Недоуменно спросил Гарри, размыкая объятия и отходя на шаг. — Какие ветки? Это я, Гарри! Мы тебя нашли! — Ага, конечно. Только на этой поляне нет ничего особенного. Ни портала, ничего такого. Я ее уже обыскивал. Стало быть, лежу я сейчас где-то и брежу. Интересно, когда это началось? Я прямо утром что-то подпалил? Или я даже не просыпался этим утром? — Эй! Ты не бредишь, мы настоящие! — А чем докажешь, малыш? Вот когда мы друг друга на оборотку проверяли в войну, там было понятно: если знаешь то, что можешь знать только ты, значит, это ты и есть. А если ты мой глюк, то ты знаешь все, что знаю я, и тебя и спрашивать бесполезно, так? — Позвольте уточнить, сэр, — вмешался серый мужик. — Вы считаете, что мы вам мерещимся? — Имею некоторые основания так полагать, — в тон ему ответил Сириус, не выдержал и заржал: любезничать с собственной галлюцинацией, это надо же! — И мы не имеем возможности вас переубедить? — Да куда уж вам! — В таком случае, думаю, вы не будете возражать, если вам начнет мерещиться, что вы переместились в более комфортное и дружелюбное место? Там, к тому же, можно будет прилично пообедать. А потом, возможно, вы и сами поймете, что мы настоящие. Ишь, вежливые. В прошлый раз видения сменяли друг друга как им было угодно, не интересуясь его мнением на сей счет. — Настоящие, говорите? А, валяйте, — махнул рукой Сириус. — Если я брежу, то терять мне уже нечего, скоро кто-нибудь найдет мою тушку и сожрет ее. Но пусть мне напоследок хотя бы пирог с мясом привидится, что ли. Можете организовать? — Запросто, — ухмыльнулся незнакомец и обратился к Гарри. — Теперь смотри, обычно человека вот так запросто в Хумгат не протащишь, но в данном случае можно. Просто прячем его в пригоршню, а потом… И стало темно.