Нароверт

- Оттуда, откуда приходит солнце, где криком бьется морской прибой, Оттуда, слышите, он вернется. Оттуда, знайте, придет домой. Исфит замолчала и положила ладонь на струны. Гитара смолкла, в трактире наступила абсолютная тишина. Посетители придут не раньше, чем часа через четыре, и вроде бы нет никаких причин для преждевременного волнения - но видит Аларна, менестрель уже битый час сидит в пустом зале и напевает один и тот же мотив. Слушателей одной песней не заинтересуешь, но в голове так же пусто, как и вокруг. В общем помещении было только одно окно. Равнодушная к творчеству девушки муха жужжала и раз за разом отлетала на несколько рут назад, встречаясь с невидимой преградой. В углу у потолка причудливо переплеталась паутина. Паук отсутствовал - наверное, ушел куда-то по своим паучьим делам, - а в сетях билась беспомощная жертва. На этот раз обедом пауку должен был послужить ночной мотылек, невесть как здесь оказавшийся. Однако, испытав странную смесь обиды и злости, менестрель подошла ближе, взобралась на один из столов и осторожно, чтобы не сломать хрупкие крылья, освободила маленькое тельце из липких пут. Мотылек мгновенно бросился куда-то вглубь трактира, а Исфит ладонью смела паутину и пронаблюдала, как та беспомощно слетает на пол. После этого она слезла со стола и вернулась к своей гитаре, усевшись на стул и подобрав несколько несложных аккордов. - Лечу.. на пламя.. В голове закрутилась идея, но складываться в слова не хотела. Менестрель беспомощно перебирала струны, прислушиваясь к незамысловатой мелодии и пытаясь поймать ритм. Время шло. Хозяин трактира - толстенький мужичок в фартуке с огромной заплатой, которую пришивали уже более десяти раз - заглянул в зал, увидел девушку и приветливо улыбнулся. Та снова заставила инструмент смолкнуть, посмотрела на вошедшего и сказала: - Доброе утро, сэр Ранн. Вижу, вы снова проснулись раньше прислуги. - Доброе, Фит, - ответил ей хозяин. - Как раз иду их будить. А ты, чай, готовишься уже? Рановато ведь для начала. - Не спится, - уклончиво ответила менестрель. - Да и давно уже рассвело. - Понятно, понятно. - Ранн подмигнул девушке и вышел из зала. Исфит посмотрела ему вслед, ухмыльнулась немного холодно и снова начала наигрывать придуманный недавно мотив. *** Шумная эльфийская компания подошла к трактиру уже ближе к закату. Иммарго, Эстраго и Стрейна с трудом пробрались к единственному свободному столу, устроились на широких дубовых стульях и заказали вина. Просто вина, без всякой там закуски. Как известно, рассудок эльфов сложно затуманить алкоголем, - проще несколько раз ударить ножом в самое сердце, да и то эльф сумеет прожить еще несколько минут и написать на теле своего убийцы завещание. Все россказни про несметные богатства в их лесах, охраняемые драконами - на самом деле чистая правда, и только завистливый король так старательно распускает лживые слухи в столице. Но, думается, он бы живо перестал нести подобный бред, если бы эльфы отправили парочку драконов-охранников провести дружескую воспитательную беседу с Его Величеством и прочим населением дворцовых покоев. Несколько минут новые посетители трактира вели не слишком тихий спор по поводу какой-то доли золота за некий высокооплачиваемый заказ. Однако вскоре к их разговору начали прислушиваться люди с ближайших столов, а затем чуть ли не половина трактира - и Стрейна приказала спутникам замолчать, а сама начала пространный монолог об исторических книгах в городской библиотеке. Любопытные сразу начали вести свои, более интересные беседы, и эльфы, переглянувшись, продолжили разговор - но на этот раз очень тихо. Трактирщик лично принес необычным гостям бокалы и несколько бутылок эетолиты - самого дорогого и самого знаменитого своим вкусом вина. Никто не знал, откуда его привозят, кто его сделал впервые и кто изготовляет сейчас - каждый глоток эетолиты был наполнен тайнами, загадками и скрытностью. Опьяневшим людям порой казалось, что правда о восхитительном вине на самом деле плавает на поверхности темно-красного, напоминающего кровь напитка, но до нее так никто и не добрался за много лет. Кто-то говорил, что вино делают оборотни, кто-то считал, что эльфы, но поразительное большинство приписывало эту заслугу племени наровертов, обитающему высоко в горах - там, где уже не одну тысячу лет стоит неприступный Костяной Дворец. До гор мало кто добирался и еще меньше людей возвращалось, однако эти немногие до конца своих дней оставались сильны, мудры и, - что весьма странно, - счастливы. Те несчастные уличные поэты, которые всерьез считают, что счастья нет, даже не представляют, как ошибаются. Редко когда встретишь абсолютно счастливого человека, но такое возможно. Люди начали присматриваться к эльфам внимательнее - настоящая эетолита стоила немалых денег. Однако троица, не обращая никакого внимания на окружающих, с легкой долей отрешенности пила вино, рассматривая потолок, стены и трактирную стойку. И все это продолжалось до того момента, как кто-то за столом около окна пьяно не заорал: - Менестреля! Песен! Музыки! Трактирщик, торопливо кивнув и заверив клиента, что "сейчас все будет", скрылся за боковой дверью. Иммарго заинтересованно посмотрел туда, переглянулся с равнодушной Стрейной и поставил бокал на стол. Спустя минуту трактирщик снова появился в зале, проводя к центру - маленькому кругу незанятого пространства - низенькую светловолосую девушку с яркими синими глазами. Менестрель взяла у ближайшего стола свободный стул, села, устроила на коленях непривычно большую гитару - у инструмента было одиннадцать струн вместо шести, гриф был несколько длиннее. Гитара казалась довольно старой, но девушка, видимо, прекрасно за ней ухаживала. На корпусе было нарисовано несколько ядовито-красных маков, у окончания грифа - блекло-желтый подсолнух. - Меня зовут Исфит, - представилась менестрель, устраивая левую руку на грифе и пальцы правой - на струнах. - Добрый вечер. - Добрый, - тихо пробормотал Иммарго, вновь поднимая бокал. Девушка, ясное дело, не услышала его приветствия. Вскоре все в зале замолчали, и в тишине зазвучали первые тихие аккорды. А вслед за ними - песня. - Под темным небом восходит месяц укутав светом холодный сад. В ушах рассказом все бьется песня о чем-то давнем, лет сто назад; пусть в сказке будут летать драконы и мчаться рыцари на конях, а королевы - слагать законы и молча бредить о королях. Принцессы пусть убегают с дома и ищут счастье в седых лесах. Простая сказка, но, право слово она простая лишь на словах. Знакомо эльфам чутье легенды: в них все иначе, чем наяву. И что-то сказано будет верно, А что-то лживо. Но я начну. В стране волшебной жил славный рыцарь, он доблесть, честь и законы чтил. Но вдруг случилось ему влюбиться - о всем о прочем он вмиг забыл. В кого влюбился? В лесную ведьму с болотным цветом зеленых глаз. Весь город мигом узнал об этом, - здесь начинается мой рассказ. Святые папы пытались сыну о мерзкой ереси втолковать: а он кричал: "без нее я сгину!" и в ночь отважился убежать. Лесная ведьма, смеясь и плача шагала где-то в тени листвы. Ушла, устав, госпожа удача стрелою, сорванной с тетивы. И стали ветви стеною виться - наш рыцарь их разрубал мечом, а после резко остановился, легонько дернув назад плечом. Лесная ведьма стояла рядом, тянула руки к его лицу. Ласкала губы безумным взглядом, шептала песнь свою храбрецу, манила дальше, звала умчаться, покинуть лес, королевство, дом. А он поверил, и надо ж статься - Она забрала его с собой. В далеком море забытый остров хранит безумное чувство век: Любить безумцев очень не просто. Любить так может лишь человек. Редкие хлопки, недовольный гул - песня Исфит не пришлась публике по душе. Однако Иммарго, сказав родичам, что подойдет чуть позже, пошел к менестрелю и, взяв еще один стул, сел рядом с ней. - Неплохая песня, - улыбнулся он. - Но позволь, я спою нечто другое. Девушка неуверенно протянула ему инструмент. Эльф хмыкнул - гитара была настроена идеально. Припоминая ритм, он пробормотал несколько слов себе под нос. Повисла тишина. - Горят костры. Трепетает пламя. Танцуют фавны вокруг костра. На спинах многих разрезы, раны, а кровь, текущая вниз, быстра. И на костре из кровавых рек крича, сгорает и человек. Чужак в лесу, он попался фавнам - а те не прочь запалить костер; огонь - прекрасный, несущий тайны как сталь горяч и как меч остер. И тело, до этого светло-бело к рассвету в пепел седой сгорело. Костры погасли, растаял лес: проснулся народ забытый, Явился фавнам безумный бес, тот самый, тот знаменитый. И приказал, перейдя на рык, Вернуть все то, что рождало крик, Вернуть сгоревшего на костре, собрать пылинки и прах. И фавны, пройдя по одной версте, собрав, принесли в руках То, что купаясь в кровавых реках ночью еще было человеком. Бес рассмеялся, дохнул на прах стаей пламенных искр. По телам фавнов разлился страх - чист, мимолётен, быстр. Искры светились огнем небес - весело, громко смеялся бес; а после, когда загорелся лес, из пепла поднялся демон. И, отомстив, он пропал, исчез в ночи седой и белой. Теперь в мире фавнов и вовсе нет и знает, знает весь белый свет, Что тот, к кому смерть от огня приходит становится тварью и страхом всех. И, оживая, та тварь уходит. И вслед ей насмешки звучат и смех. Смех мертвецов и насмешки мертвых, вздернутых, вздернутых на веревке. Оттуда, откуда приходит солнце, где криком бьется морской прибой, Оттуда, слышите, он вернется. Оттуда, знайте, придет домой. И бойтесь прятаться за мечом: ваш меч и станет вам палачом. В зале трактира повисла тишина. Эльф как-то кровожадно (или такое впечатление производила исполненная им песня?) улыбнулся и предложил менестрелю присоединиться к распитию эетолиты. Исфит согласилась. **** Маленький черный остров в море содрогнулся от крика. - Меня там помнят, - прогудел демон. - Тебя помнят, - покорно вторила Земля.