Килограмм конфет

Жизнь не всегда бывает такой, какой мы видим её в своих мечтах. Мы хотим замки из белого камня, жену — красавицу и умницу, детей, которыми обязательно можно было бы гордиться, прислугу, горничную, «Роллс-Ройс» с водителем, крупные компании и чтобы все тебя любили и уважали, чтобы все преклонялись перед тобой, как перед богом, и смотрели на тебя лучистыми глазами… Ага, все хотим, но что имеем? Старый покосившийся дом, старушку-мать; отец-алкаш, слава богу, помер, свалившись пьяным в канаву ночью в декабре месяце перед самым Новым годом. Ещё имеем двух сестёр с детьми, которых бросили мужья. Трёх братьев, двое из которых пошли в отца и заливали не меньше его. Тридцать шесть лет жизни, работу тракториста и и полное равнодушие ко всему окружающему. Роман Якуненко был именно таким человеком. Жизнь скользила мимо, и он не старался её удержать, лишь изредка ругая себя за бездействие, и всё же ничего не предпринимал. Да и что он мог? Возраст не тот, чтобы покорять вершины, чтобы что-то менять и бороться с судьбой. Роман был простым мужиком, помогал матери и сёстрам во всём, иногда пытался вразумить братьев, которые в ответ совали ему под нос стакан с водкой. Ромка не пил, мог выпить, но к алкоголю как таковому был равнодушен. Был женат. Два раза. Но и Алёнка, и Тамарка сбежали от него, лишь махнув рукой. Безнадёжный. Ни в первом, ни во втором браке детей не было, и старость грозила Роману полным одиночеством. Это пугало. Жизнь изменилась, когда в деревушку, где проживал Роман, приехал один богатый дяденька и решительно начал строительство загородного «домика», больше смахивающего на дворец. Ромка устроился бульдозеристом, потом пересел на экскаватор и на кран, благо, корочки для этого имелись. Надо сказать, платил хозяин исправно и, по деревенским меркам, отменно. Но не всем. Из аборигенов — только Роману и ещё одному мужичку, остальные уж больно любили закладывать за воротник, из-за чего работа стопорилась и строительство затягивалось. Ну и своим — прорабу, которого он прихватил с собой из города, и строителям. Прораб ругался, потому дядька и урезал им зарплату до минимума, не рискуя, однако, не платить совсем. А вот Роман ему пришёлся по сердцу. — Слышь, Рома, — говорил Святослав Игоревич — имя у хозяина было красивое, на старославянский манер, — поехали со мной в город? Будешь в компании у меня работать. Такие классные трактористы и крановщики нам нужны. Ромка был хорошим специалистом. Таких в деревнях было мало, но и в городах тоже. Что городским сейчас нужно? Все подались в менеджеры, архитекторы, бизнесмены… Тьфу, противно. А столяра нормального и за тысячу километров не видно. Вот иностранные граждане — не будем тыкать в морду — всё и делают на собственных соплях. Уехать из деревни Ромка был не против, вот только менять что-то в свои тридцать шесть было страшно, хотя и хотелось. Перебраться в город, где он бывал только проездами да по необходимости, ему казалось неправильным — мать старая, переживал за неё. Были сёстры, но в деревне без мужика тяжело, а на двух братьев-алкашей надежды никакой. Третий отрастил брюхо, проживает в городе и приезжает только за картошкой да иногда с дружками — на охоту-рыбалку сходить. И всё же Ромке хотелось. Хотелось вырваться из этого капкана осточертевшей да заросшей скукой и тоской жизни. Когда Святослав Игоревич подкатил к нему со своим предложением в третий раз, Ромка согласно кивнул. Дворец почти достроили, и дядька здесь появляться до Нового года не планировал. По какой причине — не стал объяснять, а Роман и не спрашивал. Ему это не надо. Мать, узнав, перекрестила, сёстры захныкали. Одна даже обиделась, дескать, куда намылился, а кто работать по хозяйству будет. Братья только и сказали, что когда зарплата первая будет — свистни. Да на каждый свист денег не напасёшься, а личного счёта в банке у Ромки нет. Вот и укатил Роман в город. Святослав Игоревич, конечно, ему комнату в общежитии выбил. Трактор ему дали японский. Не такую старинную развалину, как советский, почти довоенный, на котором Рома работал в деревне. Советский старичок постоянно дёргался, прыгал и фыркал чёрным выхлопным газом. И конечно, коллектив был другим. Народ здесь работал, а не водку жрал. Правда, был избалован. Стенали о том, что зарплата маленькая, что в праздники работают и перерабатывают. Требовали больше отгулов и боялись остаться на лишнюю минуту, чтобы доделать работу и завтра уже начать с другого. Ромка не был как все, он был отдельной личностью. Влиться в коллектив за несколько месяцев работы так и не смог. Постоянные капризы и сопли работников не понимал. Раздражало всё. Зато отдыхал от матери, сестёр и братьев, которые даже и не звонили. Было хорошо. Странные отношения у Ромки возникли со Святославом Игоревичем. Тот часто звал его в баньку попариться и выпить по стопочке. Сам директор «Строй-треста» алкоголь не жаловал, но в приятной компании мог пропустить тройку стопарей. Этим Роману дядька и нравился. Как, впрочем, и он ему. — У меня сын — просто сокровище, — в очередной раз рассказывал Святослав Игоревич, хлопая себя ладонью по груди в парилке, где они сидели уже пять минут. — В двадцать создал эту компанию, за пять лет поднял её на приличный уровень. Теперь мы с Клавушкой ни о чём не задумываемся. Странно, родители должны оставлять детям такие состояния, а у нас ребёнок вытянул родителей из грязи в князи. И это точно. Сын Святослава Игоревича Ярослав Святославович — язык, мать его, сломаешь! — сам тринадцать лет назад на задворках разваленной страны создал сей проект, обозвав его «Строй-трест». Являлся генеральным директором и был настолько популярен в высших кругах, что Роману всегда рядом с ним было неуютно. Но была ещё одна причина, почему он чувствовал дискомфорт. Их первая встреча состоялась три месяца назад, когда Ромка уже пять месяцев работал на компанию не покладая рук. Ярик прикатил на «Тойоте». На своём крутом мерсе разъезжал только в том случае, когда ехал на корпоратив или деловые встречи. Тогда и водителя вызывал, чтоб его возил. А так, в основном, рассекал на стального цвета японочке и был этим несказанно доволен. Хотя японочкой эту махину трудно было назвать. Стальная «Тундра» во всей своей красе! Так вот, возвращаясь к Ярославу. В свои тридцать три он был завидным мужчиной. Среднего роста, синеглазый, русоволосый. Утончённые черты лица, и, надо сказать, пунктуальный и воспитанный. С удовольствием ходил на театральные и балетные постановки, посещал оперу, а вот шоу-бизнес не признавал. Считал его вульгарным и шоуменов всегда называл на букву «б», что очень поражало. Слышать подобные слова из уст Ярослава Святославовича было непривычно и шокирующе. Короче, Ярослав прикатил на «Тундре» под конец рабочего дня, в пятницу. Январский день был по-зимнему холодным, но безветренным. Ромка остался доделать кое-какую работу, в общежитие идти не хотелось. Вот уже неделю как собирался позвонить матери, да всё настроения не было. «Тундра», рыкнув, остановилась возле сетки, которая выступала в роли забора, огораживающего строительную площадку. Открылась дверь, и на свет Божий появился ОН. Одет с иголочки. Чёрное пальто распахнуто, под ним серый дорогой костюм; на шее шерстяной шарф. Начищенные до блеска туфли. Незнакомец нагло прошёл на расчищенную территорию, по-хозяйски прикрыв за собой дверь, что была врезана в высоких металлических воротах. Прошёлся по тропинке и, дойдя до трактора, махнул Ромке рукой. Трактор в ту же секунду заглох, и Рома, который до этого особых проблем с техникой не знал, открыв рот, посмотрел на панель машины. Чего заглох-то? Дверь открылась, Ромка перевёл удивлённый взгляд с панели на стоявшего мужчину. Кстати, в тот момент он не знал, кто это такой и как выглядит генеральный директор той компании, на которую Роман работал последние пять месяцев. — Привет, говорю, — улыбнулся мужчина, и Роман кивнул в ответ. Ему протянули холеную руку, и Якуненко пожал её своей грубой мозолистой рукой. — А где все? — спросил мужчина и, одёрнув рукав пальто, посмотрел на часы. Время было без десяти минут шесть. Смеркалось. — Не знаю, — просто ответил Рома. Сдавать народ не хотелось — они в полшестого все дружно ушли. Да и отсчитываться перед незнакомцем он не собирался. — Нехорошо это, раньше времени с работы уходить. Вы как думаете? — лукаво посмотрел на него незнакомец, а Ромка лишь дёрнул плечами. Кто это? И чего ведёт себя по-хозяйски? Тогда Роман как-то не особо подумал о том, что гендиректор может прикатить на стройку без личного шофёра и так легко и просто разговаривать с трактористом. — А, вы новенький. Роман Якуненко, супер-пупер тракторист? Так? Ромка кивнул. Хотя «супер-пупер тракторист» ему не очень понравилось. Вроде сказано было без издёвки, но прозвучало обидно. Ромка считал себя нормальным трактористом, без этих выегонов. А вообще, кто ЭТО? — Меня зовут Ярослав Ольховский, я генеральный директор компании «Строй-трест», в которой вы на данный момент работаете, — просто и лаконично. Без всяких «пальцы гну» и «я такой весь из себя крутой». — Ой, здрасти, — уже по-другому отозвался Роман и снова протянул ему руку. Мужчина в ответ хмыкнул, пожал её и сделал шаг назад. Якуненко выпрыгнул из трактора и сразу замялся. Он, конечно, был уже не в том возрасте, когда впадаешь в трепещущий ужас перед начальством, но неловкость вдруг появилась. Ярослав подавлял своей аурой, и даже то, что они были одинакового роста, ничуть не ставило Ромку на одну ступень с гендиректором. Ярослав Святославович сделал ещё несколько шагов назад, ступив в снег, и оценивающе стал рассматривать Якуненко. Рома немного стушевался, задёргался и, вспомнив, что у него заглох трактор, обошёл технику, открыл капот. — Ну, а вы чего пораньше не ушли? — спросил Ярослав Святославович, вдруг оказавшись совсем рядом. Он сунул руки в карманы и стал с интересом наблюдать за Ромкой. — Время-то ещё не закончилось, — буркнул Ромка, всматриваясь в нутро трактора. После того как ему дали это чудо техники, он ещё отучился на курсах повышения квалификации пару месяцев, но внутренности этого монстрика знал плоховато. Родной, советский, собирал глазом не моргнув. А здесь другой подход нужен. — Пятница же и холодно, — настаивал гендиректор. — Ну, пятница, — бурчал Ромка. Чего он к нему пристал?! — Хочу тут ещё кое-что доделать. — Не стоит. — Ярослав Святославович глянул на раскинувшуюся перед глазами площадку, которая уже была готова под укладку фундамента. — На выходные обещают осадки. — Серьёзно? — спросил Ромка, оторвавшись от созерцания внутренностей трактора и смотря на небо. — Бросай всё, я подвезу, — лукаво улыбнулся Ярослав, бросив на него взгляд — тоже, ёкэлэмэнэ, лукавый — и вот так незаметно перейдя на «ты». Хотя ему можно, он же целый генеральный директор. А для Ромика он останется Ярославом Святославовичем, хоть и придётся каждый раз ломать язык. — Да вот, сломался. Чего-то заглох. — Хм-м-м, — протянул Ярик и заглянул в нутро. — И чего с ним? — Да фиг его знает, — буркнул Роман и снова полез внутрь. Поковырявшись в моторе ещё минут пять, Якуненко вернулся в кабину и попытался завести трактор. И — чудо! — он завёлся. Чего тогда заглох? До небольшого склада ехали спокойно. Хотя здесь, на разбитой строительным транспортом дороге, превышать скорость было просто бредовым занятием. Впереди катил, похрюкивая, трактор, в котором сидел Ромка, следом шла «Тойота», урча и сохраняя дистанцию в два метра. На складе были только охранник да стая собак. Грозно гавкающих псов Ярослав Святославович накормил из чёрного пакета колбасой и мясом, которые сам Роман не отказался бы положить к себе в холодильник. До общежития Якуненко ехал, сидя на сиденье в салоне «Тундры» как натянутая струна. Спина прямо, ладони — потные — на коленях. Ремень безопасности — через плечо. Было бы сто семь ремней — Ромик бы ими и окутался. Ярослав гнал с превышением скорости, но, надо сказать, управлял своей громадиной легко и профессионально. Не то чтобы Ромка боялся, просто зимняя трасса была коварна: снег, гололёд. — Я раньше увлекался гонками, — рассказывал Ольховский, поглядывая на зажатого и в тот же момент совершенно безучастного Якуненко. — С десяти лет гонял на велосипедах, самокатах… Хихикнул, но Ромка его шутку не оценил. Роман вообще шутки понимал с трудом и смеялся редко, а в последнее время ему и вовсе было не до веселья. — Хех, Рома, — вздохнул Ярослав и улыбнулся, вновь уставившись в лобовое стекло, — чего же ты такой серьёзный, а? Мозг Якуненко заработал с невероятной силой. Надо ответить, а что? Как-никак, сам директор его спрашивает. — Слушай, завтра выходной. А поехали выпьем немного? За знакомство. — И машина неожиданно вильнула вправо, сворачивая с трассы на просёлочную дорогу. Домик, к которому они приехали, был двухэтажным, но небольшим и аккуратным. Сразу видно — дача генерального директора компании «Строй-трест». Ярик оказался таким же малопьющим, как и его отец. Но баньку не очень любил, хотя на заднем дворике, как заметил Рома, стояла. Дома Ярослав вёл себя по-простому, без барских замашек. Никаких излишеств, пафоса, нецензурной лексики, иностранных слов и восхвалений собственной персоны. Ромка сначала упирался. Неловко себя чувствовал. Бурчал что-то вроде, что ему домой надо, матери звонить… Но Ярослав Святославович и слушать не хотел. Сначала отправил в ванную мыть руки, а потом усадил на мягкий диван, обитый тканью золотистого цвета. Даже в ванной Ромка чувствовал себя неуютно: было боязно — всё вокруг сияло чистотой, а ну как испачкает! Ромка несколько раз тщательно намыливал руки и смывал, потом ещё на всякий случай протёр ладонью раковину, хотя она была чистая. Из трёх висевших на сушилке полотенец выбрал потемнее, коричневое — на нём грязь, если она вдруг осталась на руках, будет незаметна. А вот белое и голубое не тронул. Потом ещё сходил в туалет, и когда вернулся в гостиную, на маленьком столике уже стояли тарелки с нарезанным мясом, колбасой, рыбой, хлебом, фруктами и овощами. В маленькой пиале алела зернистая икра. Рядом — бутылка коньяка и два пузатых бокала. — Ты что предпочитаешь? Какой вид алкоголя? Как красиво говорит. Слова выстроены в предложении так, что словно не слушаешь, а читаешь хорошо отредактированную книгу. — Э-э, ну, водку так-то пью, — буркнул Рома, потому что дорогой и качественный алкоголь попробовал относительно недавно — на банных посиделках с отцом Ярослава, а до этого про заграничные напитки слыхом не слыхивал. — Ну, у нас с вами, Роман… а-м... Как тебя по батюшке? — Валентинович. — Роман Валентинович, — Ярослав легко подхватил бутылку с коньяком под горлышко, — сегодня коньяк. Грузинский. Так что прошу вас к нашему маленькому шалашу. Он окинул диван характерным жестом руки, и Роман присел за столик. Ярослав сел рядом. Они выпили за знакомство, а потом вели неторопливую беседу, осторожно прощупывая друг друга, но не переходя границ. Ромка рассказал, откуда он родом, что оставил мать и сестёр, не упомянув про братьев. Потом про жён, про то, что нет детей. Ещё что-то говорил, но это так, мимолётом. Ярослав был лёгок в общении, и Ромка отметил у него привычку всё время улыбаться правым уголком губ. Ярослав не курил, Ромка тоже, иногда лишь бывало, когда жизнь заставляла выть от тоски и боли. В этом они были солидарны. Для гостей же Ярослав держал сигареты. Якуненко после четвёртой стопочки отказываться не стал и скурил, пожалуй, самую крутую и отменную сигарету за всю свою сознательную жизнь. А потом случилось это. — Рома, разденься! — требовательно сказал Ярослав, и Якуненко, вздрогнув, посмотрел на него. — В смысле? — не понял Роман, ошарашенно глядя на хозяина домика. — Хочу посмотреть на твоё тело. Пытаюсь представить себе, но никак не получается. — Зачем вам это нужно? — осведомился Якуненко, совершенно ничего не понимая. Ольховский-младший — ненормальный? Ярик вздохнул. Он сидел облокотившись на спинку дивана и подперев щеку рукой. Казалось, его синие глаза прожигали насквозь. — Ну сними ты рубашку. Тебе что, жалко, что ли? — Нет, не жалко, — продолжал недоумевать Якуненко. — Просто, не могу понять зачем? — Ты сними, потом поймёшь. Хочешь, кстати, я тоже сниму? — Да не надо, — буркнул Ромка, совсем растерявшись. — Тогда снимай ты, — твёрдо сказал хозяин дома и встал. — Не снимешь — лишу премии. Роман не испугался, только удручённо вздохнул. Скорей всего, Ярослав Святославович был пьян. И в пьяном угаре у него начинались сдвиги по фазе. Таких ненормальных Ромка на своём веку перевидал немало — например, папаша с его дружками-собутыльниками или братья-алкаши. Якуненко встал, расстегнул тёплую байковую рубашку в синюю клетку, снял её и остался в одних штанах. Ярик сглотнул. Ромка нахмурился. Тело у Якуненко было жилистым, крепким. Деревенская жизнь и тяжёлая работа не дадут обрасти лишним жиром. Кожа ещё не потеряла золотистого загара, и Ярослав смотрел на Ромку без стеснения. Якуненко казалось, что Ольховскому нравится пялиться на него. Вместе с этим Ярик делал мелкие шаги к нему навстречу, будто чего-то боясь и при этом сильно желая. Встав почти вплотную, он прикоснулся к коричневым соскам. — Эй, ты чего?! — забыв о субординации, возмутился Роман. Сделал шаг назад, теперь уже точно не понимая, что стряслось с гендиректором. — Советую не брыкаться и не драться. У меня чёрный пояс по каратэ, — отозвался хозяин дома и, схватив Романа, перекинул его через себя, опустив на диван. Залез сверху, приблизил лицо к ошарашенному лицу Якуненко. — Открою секрет. Я тот самый долбаный пидор. Короче, тот кто в сексуальном плане предпочитает мужчин. Кстати, я универсал. Поэтому спрошу: ты как будешь — сверху или снизу? Чего? Какой пидор?! Это голубой, что ли? Для Ромика эти люди вообще были сродни мифическим существам! Он не верил в таких! И потом, «универсал» — это что, марка машины такая?! А «сверху-снизу»? Это первый или второй этаж?! И как Ярослав Святославович может говорить это отвратительное слово «пидор», будучи таким изысканным и элегантным?! Уму непостижимо! — Да не смотри ты на меня так, — проговорил Ярослав и опять улыбнулся. — Трахнуть я тебя хочу. Честно, уже часа три стоит и не опускается. И он, разогнувшись, слегка привстал на коленях, демонстрируя выпирающую ширинку. Ромик сглотнул, наконец-то до него дошло. — Н… Не хочу, — проговорил Роман и попытался вырваться. — Ладно. — Ярослав перехватил его, впечатав снова в диван. Сильный, зараза! — Тогда принимающим буду я. А это, ёкэлэмэнэ, что за игра?! Футбол?! — Не волнуйся, ротиком я тоже умею славно работать. — И он, резко спустившись вниз, принялся за ремень на штанах. — Не надо! — воскликнул Роман, сел и стал отталкивать руки Ольховского. — Рома, не зли меня! — проговорил Ярослав. — Я только с виду пушистый и мягкий, внутри я кремень. И очень подлый. То, что я могу лишить тебя премии, это даже не цветочки. Подумай о своих близких. — Что? — Ляг, — ткнул пальцем Ярик, и когда Рома не послушался, поцеловал его. Секунд десять Ольховский наслаждался губами Романа, сминая их своими и облизывая кончиком языка. Вероломно проник внутрь, прошёлся по зубам и дёснам. Роман чуть не съездил гендиректору по симпатичному лицу. Ярик перехватил Ромины запястья и вновь толкнул его на диван. — Тише, у меня завтра важная встреча, — буркнул он и снова приник губами ко рту Романа. Якуненко мотал головой, мычал, пытался вырваться, но Ярослав был сильней. Более того, он тёрся своим бугром о бедро Якуненко, потом ещё просунул ногу между ног Романа и стал тереться коленом о его пах. Ромка решился. Если руки заняты — ноги-то свободны. И хрен с ним, что Ярослав — гендиректор. Бросит эту сраную работу и вернётся в деревню. Сёстры будут на седьмом небе от счастья, мать тоже возрадуется, братья выпьют за возвращение блудного брата — и снова Рома заживёт тоскливой и скучной жизнью, но честь свою сохранит. Нога дёрнулась, Роман извернулся так, что шандарахнул ею по спине Ярослава со всей дури. Ольховский выгнулся, зарычал, но от губ Ромки оторвался. А Якуненко тут же пнул его ещё раз. Какое там каратэ, когда он чуть ли не каждый день морды чистил «товарищам» отца по бутылке. Ярик вскочил на ноги и тут же налетел на стол. Зашаталась полупустая бутылка, скользнули, звякнув, по стеклу столешницы тарелки, звякнули друг о друга. — Чёрт, Ромик, — в сердцах сказал Ярослав и, тяжело дыша, посмотрел на вставшего Якуненко. — Ну чего ты такой скучный! — Какой уж есть! — внезапно выкрикнул Роман и почувствовал себя отвратительно. Какой-то странный осадок всё же остался на душе от приставаний Ярослава. — Не нравится — не трогай! — Э, извини, — действительно извинился Ярослав, вдруг осознав, что перегнул палку. Но Рома словно с цепи сорвался. — Вообще ничего не понял! — Дальше Роман говорил на повышенных тонах, беря рубашку и натягивая её. Он не открывал взгляда от хозяина дома. — Выпить?! Покурить?! Что за ересь? Ты — пидорас, я вообще первый раз с такими сталкиваюсь! Из-за того, что ты гендиректор, я тебе подставляться не намерен. Ни за какие премии, ни за что! Найди себе другого лоха. — Так, успокойся, — выставил ладони вперёд Ярослав, глубоко вдыхая и шумно выдыхая, чтобы и самому успокоиться. — Давай нормально поговорим. Налетел — не спорю. Просто, действительно, как увидел тебя, так сразу и встало. — Иди и передёрни в туалете! — рявкнул Ромка. — Ты шутишь? Я нормальный мужик, взрослый, владелец крупной компании. Неужели ты думаешь, что я сейчас пойду в туалет, чтобы втихушку подрочить? Ну не вяжутся такие слова с внешностью и самим Ярославом Святославовичем! Зачем он их говорит?! Хотя Ромке-то какая разница? А то, что Ярослав — педик, с этим как быть? — Женщину надо нормальную, тогда всё будет в улёте, — буркнул Ромка, застёгивая пуговки рубашки. — Я гей, — хмыкнул Ярослав, оставаясь на месте и внимательно следя за действиями Якуненко. — Хотя для продолжения рода и для матери ребёнка родил. Но с женой не живу, так, значится в паспорте, потому что некоторые клиенты не доверяют холостым директорам. Верят, что семья спасает мир, а сами разъезжают по борделям и баням, где их обслуживают либо мальчики — да-да, сейчас такое практикуют, — либо девочки в одних передничках на голое тело. Рома отчего-то отвёл глаза. Сделал несколько шагов, оказавшись за диваном. Развернуться и уйти — глупо. На трусость похоже. Всё-таки он в гостях, и Ярослав Святославович — Роман снова чётко это осознал — гендиректор компании, в которой он работает. А ещё он сынок Святослава Игоревича, которого Ромка уважает. — Давай договоримся, Ромик, — сказал Ярослав, и сейчас перед Якуненко стоял совсем другой человек. Бизнесмен с деловой хваткой и серьёзным настроем. Ольховский взял со столика бутылку коньяка и стал разливать по рюмкам, при этом говоря: — Я хочу тебя, и это факт. Своего я привык добиваться любыми способами. С возрастом многое потеряло смысл, перестало быть весомым. Секс с мужчинами для меня — это удовлетворение организма. Для души и сердца. Я знаю, что ты натурал, причём до мозга костей, но в наше время любого натурала можно… купить, продать, облизать, привязать. Я не буду ничего подобного делать, но сделку с тобой провернуть хочу. Поэтому на свой вопрос, что ты хочешь за секс с тобой, я хочу услышать ответ достойного партнёра, а не бегущего в кусты натурала. — Не совсем понял, — нахмурился Роман. Про кусты-то он понял, а вот о чём вещал Ярослав до этого — нет. Ольховский вздохнул, вернул бутылку на столик, поднял рюмку, кивнув на вторую. — Я не буду, — покачал головой Ромка, продолжая смотреть на гендиректора. Ярик не стал настаивать, лишь кивнул в ответ. — Итак, предложение. Я хочу заниматься с тобой сексом. Не имеет для меня значения, кто будет вставлять — ты мне или я тебе, тут выбор за тобой. Выслушай, — ткнул в него рюмкой Ярослав, когда Рома уже открыл рот, чтобы воспротивиться. Засунув вторую руку в карман, Ольховский продолжил: — Это будет не просто трах, предлагаю тебе стать моим парнем. Походы в театры, в оперу, совместные ужины, ну, когда ты будешь не слишком уставшим. Наверно, в основном по выходным. Если ты очень гордый, то зарплата у тебя останется прежней и покупать дорогое шмотьё и украшения я тебе не буду. Машину тоже, как и квартиру в центре города. Наши отношения можем скрывать, не многие знают о моих предпочтениях. Но мои родители в курсе. Друзей у меня нет, вокруг одни продажные шкуры, о которых я и доброго слова в последнее время сказать не могу. Остальные просто знакомые. Итак, своё предложение я тебе изложил, теперь вопрос. Что ты хочешь взамен? Отказ не принимается. Ромка открыл рот, хотел уже сказать нет, но Ярослав вздёрнул брови и склонил голову набок, словно прочитал его мысли. Якуненко судорожно соображал. Так красиво говорить он не мог. И изложить свои доводы тоже. Они, как назло, сейчас совсем запутались в клубок, хрен найдёшь кончик нитки. — Денег у меня много, — заговорил за него Ярик, подсовывая ему идеи. — Я могу тебе купить и квартиру, и машину. Могу купить это твоей семье и перевезти её в город. Могу открыть тебе счёт в банке. Чем дольше говорил Ольховский, тем больше хмурился Роман, и гендиректор видел, что деньги для Ромика особой значимости не имели. — Могу быть таким, каким ты захочешь. Могу сделать тебя счастливым, подарить незабываемые дни и ночи… — А потом снова всё вернётся на те круги, какие сейчас есть, — выдавил из себя мысль Якуненко, вдруг почувствовав горький осадок. Теперь настала очередь Ярослава удивлённо смотреть на Романа. — Как это называется — поматросил и бросил? Сколько это будет? Месяц, два, а потом опять деревня? Это… знаете, как в бедных семьях, когда дядя какой-нибудь угощает килограммом конфет, которых дети никогда не видели. Он уедет, конфеты съедятся, а воспоминания о том, какие конфеты были вкусные и как их было много, — останутся… Как и та реальность, что у родителей нет денег, чтобы купить даже одну маленькую конфетку. Ярослав вдруг невесело хмыкнул и посмотрел куда-то в те дали, которые были видимы только ему. — А-а, да, помню такое, — буркнул он и, глянув на коньяк в рюмке, снова перевёл взгляд на Романа. — Видишь, Рома, у нас разные желания. Но я по гороскопу телец - упёртый до невозможности. Не хочу уступать тебе. Поэтому ты подумай. Недельку. Я в понедельник укачу в Германию, в четверг должен вернуться. Вот до пятницы срок. Честно, не хочу начинать с букетно-конфетного момента, не люблю я все эти ухаживания. Но ты мне запал в душу, это точно. Тебя я захотел в тот момент, как только увидел в тракторе. Ты не веришь, я тоже. Вообще первый раз такое. Мне всё равно, кто ты — тракторист или басист, директор или лектор, я тебя хочу и я тебя получу. Как тебе такое предложение? Ромка вдруг задумался. Хотя чего тут думать? Нет. — Ты, конечно, можешь бросить работу в моей компании, укатить в свою деревню. Но я всё равно поеду за тобой, потому что хочу, и ничего здесь не исправить. Сам подумай, что есть у тебя? О, я не говорю про деньги. Жена — нет. Дети — нет. Хобби?.. Какое у тебя хобби, Рома? Якуненко нахмурил брови. Пытался вспомнить, что он любит делать на досуге. Так и не вспомнил. — Тоже — нет. Что ещё? Хм-м, музыку, какую слушаешь? Рома вяло пожал плечами. — Да какая есть… Ярослав кивнул головой. — У тебя ничего нет. Прости за такое слово, но ты - амёба. В твоей жизни одна краска — серая. Или как в том высказывании: «Жизнь — как зебра, две полоски — чёрная и чёрная, а посередине жопа». Я уже тебе сказал, что универсал. Можешь меня трахать, я не против. Тогда тебе будет не так унизительно проводить время со мной. Ну, а если расстанемся, о чём пока рано говорить, тогда и спроса с тебя окажется меньше. Ромка посмотрел на Ольховского по-другому, а потом вдруг мотнул головой. — Я понял, вы считаете меня трусом. Взгляд Ярослава вдруг стал твёрдым и жёстким. Таким, наверно, и должен быть генеральный директор. — Никого я из тебя не делаю, — сказал он. — И давай уже закончим на этом наш разговор. Хотя одно предложение ещё хочу внести. Давай попробуем. — А? — Заняться сексом. Ты сверху. Ничего делать не надо — всё сделаю я. Если не понравится, то через неделю ты мне точно скажешь, чего хочешь в обмен на мои притязания. Чтобы ты терпел меня, я готов купить даже кусок Луны. Ну как? — Я… — Дверь на блокировке. Сигнализация по всему дому. Ворота закрыты на семь пудовых замков. Тачка на электронике. Куда идти — не знаешь. На улице ночь и зима. Короче, — Ярослав опрокинул, наконец, рюмку коньяка в себя. Покривился, взял с тарелочки колбаску, занюхал, закусил. Рюмку вернул на «базу». — Я сейчас пойду отолью, — ну вот, опять отвратительное слово, — а ты подумай. Хотя нет, приготовься. Ярослав ушёл, обогнув диван с другой стороны, хотя со стороны Ромки до туалета было ближе. Оставшись один, Якуненко выдохнул, осмотрелся, словно только что вошёл в гостиную, и - надо же - присел на край дивана. Сцепив руки в замок, положил их на колени и невесело уставился на столик. Вот же ж, неприятность какая. Не собирался, конечно, Ромка бежать, поджав хвост. И не только потому, что всё было заблокировано, что его несказанно удивило, и не потому, что он не знал округи. Просто Ольховский вдруг попал в точку. Прав он был, чего уж там скрывать. Амёба Ромка и никто больше. Была ли у него нормальная жизнь? Всё как у всех: родился, крестился. Рос с братьями и сёстрами. Родители были, как и были жёны. Единственное, чего у Ромки не было, это спокойствия и детей. Отец, сколько себя помнил Роман, заливал в глотку и постоянно бил и мать, и своих отпрысков. Потом Рома подрос, начал давать отцу сдачи, не чувствуя угрызений совести. Потом повзрослели сёстры — Ромка был третьим после сестёр ребёнком. Оксанка — старшая — оказалась больно загульная, шлюховатая. С двенадцати начала спать с парнями и мужиками, в пятнадцать принесла первого ребёнка, а до этого, оказалось, два аборта уже сделала. Сразу после школы выскочила замуж, потом развелась. И пошла менять мужиков, как перчатки. Итог: трое детей. А Ромка, как истинный брат, всем её ухажерам, которые были то наркоманы, то алкаши, бил рожи и вот только к тридцати годам успокоился, потому что опостылело всё. Лариска была менее загульной, но и у неё было немало мужиков, и им тоже Ромик чистил рожи, потому что гонор у неё был будь здоров. Вечно на чей-нибудь кулак да нарывалась. Один из братьев, уехав учиться в город, так там и остался, а два других — спились. Мать состарилась раньше времени, но пока ещё жива. Хотя с такими сынками жить трудно. Свыклась, притерпелось. Но Роман подозревал, что её такая жизнь устраивала. Отчитывала его, когда он бате давал отпор. Один раз даже оплеуху отвесила, да так сильно, что у Ромика синяк появился. Не знал Роман другой жизни, но хотел сбежать от той, что имел. И сбежал, до сих пор не зная, правильно ли сделал. Матери звонил редко. С сёстрам и братьям вообще не общался. Деньги посылал лично ей, но знал: она их обязательно раздаст своим кровиночкам, которые её не покинули. Не то чтобы Ромка был в обиде на всю семью. Просто надоело держаться за то, что тянуло вниз, на самое дно. Хотелось всплыть и посмотреть на закат и рассвет, на голубое небо, утратившее в его сознании всю прелесть и загадочность. Когда вернулся Ярик — в туалете он почему-то пробыл очень долго, — Ромка вскочил на ноги и по инерции сделал шаг назад. На самом деле он только что принял решение. И глядя на выжидательно смотрящего на него Ольховского, кивнул. Ярослав кивнул в ответ, стянул с себя галстук, который уже давно утратил свой элегантный вид и болтался на шее словно тряпка. Хотя на Ярославе Святославовиче даже такой атрибут одежды, невзирая на его состояние, будет смотреться шикарно. — Точно не сбежишь? — зачем-то спросил Ярослав, и Ромка тут же захотел убежать из дома. Но остановился. Мотнул головой в знак отрицания. — Тогда я завяжу тебе глаза, так будет лучше и тебе легче. Роман решительно кивнул. И Ярослав подошёл ближе. Потом на глаза Роману легла ткань, и он сразу же ощутил едва уловимый запах одеколона. Вкусный, мужской, деловой, стильный… точно не из дешёвых. Такой, каким был сам Ярослав. Потом Ольховский аккуратно посадил его на диван, расстегнул быстро пуговки на рубашке, снял её. Ромка не дышал. Боялся и понимал почему. Ярослав действовал нежно, осторожно, легко, совсем не так, как несколько минут назад. Когда рубашка была снята, Ромику надавили на грудь, и он лёг на спину. Чёрт, с завязанными глазами ощущения были другими, спутанными. Пальцы Ярика прошлись по груди, приласкали соски. Опустились ниже, коснулись живота, пупка, резинки штанов. Рома сглотнул. Зажмурился. Сжался. Только бы не сбежать. Только бы дождаться конца. Резинка была приспущена, и Роман неожиданно для самого себя приподнял бёдра, чтобы Ярославу было легче стянуть штаны. И Ярик этим воспользовался, даже засуетился слегка. Вместе со штанами были приспущены и трусы. И только потом Якуненко ощутил лёгкое дыхание на своём паху и воздушные поцелуи. Оставляя дорожку из поцелуев, Ярослав медленно поднимался вверх, лишь на мгновение задержавшись на пупке и снова устремляясь дальше. Вот он исцеловал пресс, затем грудь. Коснулся губами сосков и уделил им больше времени. Он их сосал, покусывал, лизал и вбирал в рот до тех пор, пока они не начали твердеть. И когда это произошло, Ромка почувствовал, как дыхание стало сбиваться, а сердцу в груди становится тесно. Оно колотилось как бешеное. Мужское достоинство наливалось блаженной истомой. Якуненко плотно сжал зубы, чтобы не сорваться на постыдные стоны. Оставив соски в покое, Ярослав поднялся выше. Прошёлся воздушными поцелуями по шее, присосался к коже, оставив едва заметный след и, наконец, достиг губ. Несколько секунд Ярик смотрел на пленившие его губы, а потом коснулся их почти невесомо. Замер на доли секунды и стал давить сильнее, заставляя Романа открыться. И Якуненко поддался, настырность гендиректора побеждала, как, впрочем, и желание, растёкшееся по телу горячей волной. Да, этот поцелуй был другим, не таким, как первый. Он был страстным, терпким, требовательным, настойчивым, жарким, зазывным. Романа так ещё никто не целовал. Да и вообще, он не думал, что можно ТАК целоваться. В тот же момент, когда Ярослав проник в его рот, коснулся своим языком его языка, прошёлся по нёбу, дотронулся до зубов и дёсен, потом снова углубился, в голове Романа затуманилось. И он, подняв руки, скользнул ими по бёдрам Ярослава, потом по талии, по спине. Ромка не знал, насколько он был нежен или груб, сложилось такое ощущение, что разум покинул его. В этот момент Ярослав, издав лёгкий стон, оборвал поцелуй. Ромка схватил губами воздух, скользнул ладонями быстро по спине вверх, к шее и голове партнёра. Хотел притянуть его к себе, чтобы снова впиться в губы, но Ярик уже скользнул вниз. То, что случилось дальше, привело Ромку в лёгкое потрясение. Ему, конечно, не раз делали минет, но мужчина - никогда. Хотя и поцелуй с мужчиной у него был впервые. И секс… Губы и ласки Ярослава, как и до этого, были такими нежными и горячими, что Рома понял — ему это нравится. Член так вообще, если бы мог — запел бы сладким голосом, а вот сам хозяин сдерживал готовые вырваться стоны. Дыхание было сбитым, рваным. Зубы скрипели, и Ромка отращивал крылья, чтобы взлететь к звёздам. Потом губы Ярика исчезли. Якуненко услышал лёгкий шорох и дальше почувствовал, как на него садятся. Что-то влажное, что-то горячее, что-то дрожащее. Оно насаживалось на его стоящий член, и от этого Ромка уже терял рассудок. Он не выдержал и сел, обхватив Ярика руками и прижимая его к себе. Ольховский издал протестующий стон и сжался. — Ро… Я чуть не кончил…Ах-х-х-х… Стон Ярослава был подобен музыке. Кто бы мог подумать, что мужчина может так стонать? Ромка? Да никогда. Тамарка, его вторая супруга, так вообще в кровати была хуже валенка. Нет, Рома, конечно, понимал, что с женщинами ему просто не повезло и есть такие же страстные, как Ярик… Не надо думать, Рома, о том, что совсем не интересно в момент такого охренительного секса. Сдёрнув с глаз галстук, Якуненко чуть прищурился и глянул на полное страсти лицо Ярослава. Он сидел на нём в одной рубашке. Волосы были слегка растрёпаны, губы влажными и припухшими. Синие глаза подёрнуты дымкой похоти. Боже, Роман даже представить не мог, что Ярослав Святославович может быть таким! Не удержался и поцеловал. А потом они задвигались. В унисон. И Ярик стонал, выгибал спину и скользил ладонями по голове Романа, взъерошивая его волосы. А потом, когда уже подходили, вернее, подлетали к пику блаженства, вновь припали к губам друг друга и кончили так — целуясь и хватая ртом стоны партнёра… Утром Ярослав отвёз своего гостя в общежитие. Выйдя из машины, Роман, сделав несколько шагов в сторону здания, вдруг подумал, что минувшие вечер и ночь оказались действительно нереальными. Отойдя немного от бурного секса, Ромка и Ярослав снова выпили и закусили... и повторили. Потом опять выпили и опять закусили, а продолжили уже на втором этаже в кровати Ярика. Утром, в семь часов, Ольховский разбудил Якуненко, который минуты три пытался понять, где он находится, и привести себя в чувство, потому что секс с гендиректором «Строй-треста» высосал из него все соки. И вот в девять утра Ярослав Святославович привёз своего гостя в общагу. — Эй, Рома, — позвал Ярик, когда Якуненко сделал три шага в сторону здания. Ромка оглянулся. — Так тебе понравилось? Ну, блин, сразу видно, что Ярослав подначивает его, издевается в своей манере. Ромка понял, что ему эта лукавая улыбка нравится. Идиоту понятно: если бы не нравилось — они бы не делали это всю ночь, а потом бы — капец какой-то! — не уснули бы в одной постели. — Угу, — сказал Якуненко. — Тогда до пятницы, — сказал Ольховский и, улыбнувшись шире, нажал на газ. Машина тронулась, и окно, на ходу закрывшись, отделило Ромку от Ярослава. Войдя в комнату, Ромка вскипятил воду для чая, перекусил бутербродами и завалился спать. Прикрыв глаза и медленно погружаясь в сон, Якуненко думал: вот Ярослав Святославович такой грамотный мужчина. Красивый, это действительно так. Ну, богатый. Тоже так. Как это ещё называют? Элегантный, способный… шикарный и… хм-м, полон шарма! Он может любую женщину закадрить. Да что там, они сами на него будут вешаться, как вешалки, и, наверно, вешаются же. Даже если он встревает исключительно по мужикам, любой нормальный, красивый и богатый парень клюнет на него, если он той, нетрадиционной, ориентации. С чего вдруг Ярослав Святославович посмотрел в сторону Ромика? М? Непонятно. Секс, конечно, был улётный, такой точно никогда не забудется. И если через неделю Ярик подкатит к нему снова, Ромка, наверно, согласится. А потом? Потом, когда Ярославу Святославовичу надоест Ромка, что будет тогда? Эх, вот он, килограмм конфет…