Когда сядет солнце

Огромный золотой зал, кажется больше, чем любое здание Асгарда. Кроме, конечно, великого дворца, что, словно воплощение человеческих мифов об Олимпе - горе Богов, возвышается над всем миром асов. Массивный золотой трон, практически полностью разрушенный с последнего нападения тёмных эльфов, уже давно восстановлен и блистает еще большей красотой, чем был раньше. Трон не пустует. Известнейший владыка Асгарда, чьи волосы уже давно покрыла инистая седина, восседает на своем законном месте. Правда, последние пару лет Один не так много времени проводит в огромном царском зале. После смерти Фригг это место стало колючей игрой порождать в его сознании болезненные воспоминания о потери своей царицы. И сейчас, в тяжёлой, вязкой тишине где-то в уголках памяти вновь встает любимый его сердцу образ. Но вот тишину нарушают шаги многочисленных ног. Ещё тихие, отдалённые. Но скоро гул нарастает, и вот уже можно расслышать позвякивание массивной цепи, раз за разом скрипящей своими звеньями. Молчаливо-немые стражники вели закованного в кандалы пленника, что своей зелёной чернотой ярким пятном выделялся на фоне золочёного убранства дворца. Видят боги, Один меньше всего хотел вновь судить своего младшего сына, от которого он уже давно отрекся, но иногда, по старой привычке, продолжал звать его «сын». Тяжелый ошейник нещадно сдавливал шею. Под его весом хотелось покорно, словно какой-то раб, опустить шею, не поднимая взгляда выше сапог стоящих вокруг. Но это было бы признаком поражения, признаком того, что тяжёлые кандалы сломили волю Бога Лжи. Поэтому Локи шёл, до больного выпрямив спину и с лёгкой иронией глядя прямо перед собой, на стремительно приближающийся трон с восседавшим на нем Одином, в окружении молчаливой свиты. Как жаль, что его руки вновь сковали неудобные кандалы, блокирующие любую магию. Она бы пригодилась. Хотя бы для того, что бы придать взгляду большую насмешливость, а позе большую небрежность. Локи и сам мог бы так сделать, но за века магия стала ему ближе крови, текущей по его жилам. Без неё он чувствовал себя словно голым, лишённым любой способности защититься. - После стольких лет вы решили вновь вспомнить все мои грехи? – насмешливо произнёс Локи, обводя взглядом всех собравшихся. По правде говоря, трикстер не знал, почему он здесь. Не понимал, за что его снова заковали и, словно преступника, привели на суд. Последние пару лет, после знаменной «смерти», Локи неспешно жил себе, иногда привычно подшучивая и проказничая. Но, после того как он под видом Одина отпустил Тора в Мидгард, его действия не выходили за рамки обыденного. - Разве ты не знаешь, почему ты здесь? – холодно спросил Один. - Не имею ни малейшего понятия, почему меня, словно я опять попытался захватить нечто ценное для ваших шкур, привели сюда. - Ни разу не замечал в тебе, Локи, склонности к отрицанию своих свершений, – Один легко махнул рукой, и в воздухе возникла живая картинка, творимая магом-слугой Всеотца. Поплыв белёсыми бликами, картинка сформировалась в уже знакомую трикстеру мидгардку Джейн, что сидела в царском саду, облокотившись о шершавый ствол ещё относительно молодого деревца. Больше года назад, Тор, с помощью своих дружков, Одина и самого Локи, привил своей возлюбленной, если не свойственное асгардцам бессмертие, то долголетие. Это позволило бы ей веками жить рядом с громовержцем и растить двоих детей - двойняшек, что родила Джейн. Наверное, именно появление наследников Тора заставило Всеотца смириться с присутствием смертной и, путем сложного ритуала, сделать ее отдаленно подобной на асгардцев. Джейн отдыхала в королевском саду, ненадолго оставив Тора наблюдать за неугомонными детьми. Она наслаждалась тонким ароматом многочисленных цветов, витавшим в воздухе. Наслаждалась спокойной идиллией, которой последнее время было так мало, ведь уход за двумя младенцами требовал огромных усилий. Нет, Джейн совершенно не жаловалась. Ей невероятно нравилось проводить время со своими детьми, ухаживать за ними, и все больше и больше находить в них схожие с Тором черты. Но иногда так невыносимо хотелось отдохнуть, позволить себе минутку грусти о своем привычном мире. Вот и сейчас Джейн вновь вспоминала свою земную жизнь, невольно сравнивая. Она даже не заметила, как тихо колыхнулись ветки, и к ней скользнула высокая тень. Только когда кто-то стал прямо перед ней, спиной загораживая теплые лучи солнца, Джейн заметила уже знакомого ей человека. Локи стоял перед ней, кривя тонкие губы в странной усмешке. - Ты что-то хотел? – аккуратно спросила девушка. Локи промолчал, только странно шевельнул плечами. А потом Джейн заметила короткий отблеск жемчужной стали. В области груди вспыхнула острая боль, заставившая девушку вскрикнуть. Она электрическими волнами прошлась по всему телу, начиная с холодной стали меча, насквозь проткнувшего ее грудную клетку. Вот врут некоторые, говоря, что смерть - это не больно. Джейн мучилась в агонии, наверное, несколько секунд. Но они показались девушке часами, приведенными на раскалённой сковородке. Кроваво закашлявшись, когда Локи провернул меч, мидгардка в последний раз взглянула в спокойные, словно нарисованные, глаза своего убийцы, последние силы используя на тихий вздох: -Тор… Локи вытащил меч из холодного тела, которое было уже не более чем мягкой куклой, и осмотрелся. Щелкнув пальцами, он исчез, оставляя на траве медленно синеющую Джейн. Локи с каким то ужасом смотрел на представшею перед ним картинку. Его сердце, впервые за все столетия жизни, болезненно сжималось в оковах страха. Если бы сейчас кто-либо посмотрел на лицо трикстера, то легко, без усилий, увидел бы его панику. Но никто не смотрел. Все провожали взглядом расплывающуюся картинку. Да и Тор, оставивший ради суда своих детей, смотрел куда-то в сторону. - Неужели вы настолько отчаялись, что используете жалкие трюки,против меня? – язвительно произнес Локи, быстро вернув себе былой образ. - Не знаете, что делать, и используете фальшь? Может, стоило просто сказать, я бы сам что-нибудь придумал намного лучше этого – Локи презрительно скривился, глядя на собравшийся суд. - Значит, ты отрицаешь свое деяние? – подался чуть вперед Один. - Как можно отрицать то, что ты не совершал? Может я, для вашего успокоения, признаю еще, что я перекрасил все цветы в саду в фиолетовый? Или, ну не знаю, мерил костюм Сиф, хоть это и любимое занятие Тора? Хотя, нет. Это слишком просто для вас. Тогда давайте я признаю, что украл любимый кубок Одина? Или… - Довольно!– резко обрывает трикстера Один - Локи, все эти годы ты жил спокойно только потому, что тогда помог моему сыну победить наступающий мрак. Но сейчас тебя уже ничего не спасёт. Не будет темницы, времени подумать или шанса сбежать, - Один еле слышно вздохнул и поднялся со своего трона. - Локи, сын Лафея. За убийство мидгардки Джейн Фостер, я приговариваю тебя к смерти! Холодные слова громовым гулом прокатились по залу, больно лаская слух. Бог Лжи замер, не зная, что ответить. Ему больше всего сейчас хотелось закричать, что он не виноват, он не трогал смертную. Хотелось умолять, пожалуй, впервые за свою жизнь, пасть на колени и молить о прощении. До боли в горле повторять, что он не виноват, и цепляться за свою жизнь всеми силами. Но вместо этого Локи еще сильнее выпрямился и оглядел присутствующих, ища поддержки. Но все в этом зале, даже стражники, смотрели на него либо холодным отрешённым взглядом, словно он самый обычный смертник, либо откровенно торжествующим, радуясь что трикстер наконец умрёт. Локи, словно пытаясь схватиться за последнюю тонкую ниточку спасения, бросил умоляющий взгляд на Тора. Но на лице громовержца читалось такое презрение и ненависть, что Локи невольно отступил на полшага назад. Сзади послышались тяжёлые шаги палача, что направился прямиком к пленнику, дабы исполнить суровый приговор. Локи закрыл глаза, не в силах больше смотреть на окружающую его весёлую яркость золотистого тронного зала. Он лихорадочно, с каким-то ураганным рвением пытался придумать план спасения. Но руки сковывали поглощающие магию наручники, ноги оттягивали тяжёлые кандалы, и цепь держали четыре стражника. Шансов не было. Локи резко открыл глаза, глядя на собравшихся с холодным величием, словно это он, Бог Лжи и Обмана, поймал их всех, обвел вокруг пальца. - Насколько же мелкую вязь игр вы плетёте вокруг себя. Ловите в них других, дёргая за ниточки. Но не замечаете, что сами уже давно попали в собственную же паутину. Вы сами не замечаете, как нарушаете древние законы. И расплачиваетесь за это болью и немочью, - Локи тихо засмеялся, словно выражая свое пренебрежительное отношение к собравшимся. - Скажи, Всеотец, каково это из-за собственной же глупости не суметь спасти единственную истинно-дорогую тебе женщину? Не иметь возможности разделить с ней ее предсмертную боль, уменьшить страдания?... - Локи, довольно, - резко обрывает его Один, - никакие слова не смогут тебя спасти. Локи с каким то сочувствием усмехается и качает головой - Попробуйте спасти хотя бы себя. Хотите знать, что будет? Вы все падёте. Померкнет золото и покроются серым инеем жилища. А потом весь ваш мир почернеет от пепла, что принесёт к вам мой ветер со всех миров, где на костре брат будет сжигать брата, а отец – сына. Но вы ничего не поймете. Будете трепетать о своих приторно-золотых домиках и пытаться восстановить уже утерянный порядок. Даже сидящие у корней девы не ответят вам, ни помогут советом. И Асгард будет разгромлен, превратиться засыпанные пылью руины. И великое дерево Иггдрасиль склонит свои ветви над пустынным миром богов-асов. И я еще вернусь, что бы сполна взять с вас. Как смешно, последние минуты он потратил на слова, которые не будут сполна услышаны. Локи для них не больше чем лжец и обманщик. Наверное, это даже хорошо. Локи бросает короткий взгляд себе за спину, где палач уже отводит для удара наточенное копьё, холодно сверкающее вязью рун на заточенном металле. Он много раз бывал на королевских казнях. Ему даже не нужно смотреть назад, что бы знать, что делает палач. Все просто и одинаково. Каждый раз одно и то же: Раз. Палач ставит ногу немного назад. Два. Заносит копьё для удара. Три. Резко поддаётся вперед, целясь точно в сердце приговоренного. Четыре. Острие легко вонзается в тело, протыкая его насквозь. Пять. Тело, в котором еще дышат остатки жизни, падает на холодный пол. Шесть. Последнее усилие мертвого сердца. Семь. Палач вынимает копьё из безвольно распластанного тела. Восемь. Он проверяет, точно ли приговоренный мёртв. Девять. Палач отходит от тела. Десять. Легкий ветерок рассыпает по полу пепел от некогда живого существа, что теперь навеки заточено в Хельхейме. Как жаль, что на этот раз Локи не сумеет досчитать до десяти. Легчайший, практически неощутимый ветерок касаться идеально уложенных волос… - Стойте! – вдруг, в напряжённой тишине раздается хриплый от горя голос Тора. Неужели это оно? Спасение? Последняя ниточка надежды, с которой Локи уже распрощался? Чувствуя лопатками острый наконечник вовремя остановившегося копья, Локи поднимает взгляд на Тора. - Я сам его убью – слова принца Асгарда ломают все. Последние капли доброты и сочувствия, что Бог Лжи так бережно хранил в своей душе, испаряются. Остается только звенящее ничего. Один молча кивает, позволяя сыну самому совершить казнь. Тор, не отводя ненавидящего взгляда от того, кого он называл братом, подходит и берёт у палача копьё. Взвешивает на руке, прикидывая, с какой силой стоит наносить удар. А потом замирает, таки не решаясь нанести последний удар. - Неужели ты жалеешь убийцу своей ненаглядной смертной? – насмешливо произносит Локи. - До чего ты сентиментален. Знаешь, какую боль испытывала твоя ненаглядная, когда я пронзал ей сердце? Столько крови потеряла эта сучка. Ты слышал, как она звала тебя? Видел, как корчилось в агонии её смазливое личико? И в следующий миг грудь разрывает от боли, в доли секунды, по тонким ниточкам нервов распространяющейся по телу. Последний удар разорванного в клочья сердца не приносит долгожданное спокойствие. Он порождает еще одну вспышку боли, заставляя губы болезненно искривиться. Асы умирают быстро. А полукровка? Полукровка будет молча биться в предсмертной агонии. И минута адской боли покажется вечностью, огромной чашей горького вина, которую придется выпить до дна. На этот раз всё по-настоящему.