«Дисциплина — договор между садистом и мазохистом, смысл коего в неизбежности нарушения и последующем наказании, к удовольствию обоих» Владимир Леви. Лекарство от лени.
— У нас что, новый директор? — интересуюсь я у своего друга (одноклассника, да ещё и соседа по подъезду) Вовы. — Да, с сегодняшнего дня, — удивляется он искренне. — Ты разве не знал? — Да…нет, не знал… — как-то судорожно выдаю я. — Нам ведь сегодня классная твердила об этом весь урок: «После физики бегом в актовый зал, и чтоб не опаздывали! Новый директор будет толкать эпичную речь!» — передразнил Наталью Николаевну мой горе-друг, при этом, естественно, кое-что подкорректировал на свой вкус. — Я её не слушал, — честно признаюсь. — От её звонкого голоса у меня голова трещит по швам. — Ага, не то слово! — соглашается Вовка. — Ей нужно было идти в учителя музыки, а не биологии, что-то она не попала в своё амплуа. Мы с Вовкой ещё хохотнули пару раз на тему Юлькиной красной блузки и отвратных столовских макарон, а потом направились вниз, на второй этаж, где находился тот самый актовый зал, куда уже тянулась очередь из младших классов и учителей. Я и Вова — пришли первые, либо все остальные плюнули на объявление и разошлись по домам. Одиннадцатые классы не славились своим постоянством и пунктуальностью. Мы бы с Вовкой тоже сейчас развернулись и ушли домой, но нас уже увидела классная, а значит, бежать больше некуда. Мы с понурым видом обогнули тянущуюся вереницу малышей и зашли в зал за Натальей Николаевной. Найдя пару свободных мест, расслабленно присели на металлические стулья почти в самом начале. Прямо перед нами была небольшая сцена, слева на ней стояло позабытое расстроенное пианино со стульчиком, а в центре — проводной микрофон, твердо державшийся на чёрной ножке. Сзади нас уселись восьмиклассники, которые меня слегка раздражали своим вечно неуместным едким смехом и кривлянием. — Чего ты так напрягся? Это всего лишь восьмые. Сделай им замечание, и они тут же умолкнут, — произнес Вова и покачал головой, мол, действуй или я сам им все выскажу. Я уже было повернулся к этим надоедливым ребятам, как раздался звук: — Раз-раз! Всем хорошо слышно? — это в микрофон сказал наш завуч по воспитательной работе. Кто-то из глубины зала (первые классы, наверное) громко закричали: — Слышноооо! — раздался гул, топот и аплодисменты. — Слышнооо! — Вот и славно, — констатировала женщина у микрофона. — Тогда позвольте поприветствовать нашего нового директора… Виктора Сергеевича! Я тут же поворачиваюсь назад, так и не упрекнув восьмиклассников, устремляю взгляд на завуча, а потом ищу того самого «нового». По ступенькам, ведущим на сцену, поднимается мужчина лет тридцати пяти в тёмно-тёмно-синем костюме, под которым скрыта белоснежная рубашка, ещё и с галстуком — как при параде. Волосы у этого Виктора Сергеевича были русые и аккуратно зачёсанные назад. По-моему, у него была легкая щетина (хоть я и сидел во втором ряду, увидеть точно не мог), а ещё очень забавные серые, явно растерянные, но, на удивление, яркие глаза. Я ошарашен. Наш предыдущий директор был дедулей, которому уже давно талдычили о пенсии, а он, как упрямый баран, не слушал и продолжал работать в школе, гнуть свою линию, хотя пользы от него уже не было. Я помню, как однажды разбил окно на первом этаже, и, знаете, никакого наказания не было. Директор просто сказал мне: «Больше так, Максим, не делай». И всё. Я, конечно, рад, что моих родителей в школу не вызвали, но толку-то от такого директора? — Добрый день… — немного напряжённо выдал, наконец, Виктор Сергеевич в микрофон. У него довольно приятный, низкий голос, не то, что у Натальи Николаевны. — Я рад, что теперь буду работать в этой школе. Для меня это большая честь, надеюсь, смогу оправдать доверие… А дальше звучала самая длинная речь в моей жизни (Вова не приукрасил с эпичностью), которую я, откровенно говоря, прослушал (проспал, что уж там), как и объявление классного руководителя. Я думал именно моё «неуважение» к тому, что говорил директор, послужило толчком для этого: — Максим, а ну-ка подойди! — крикнула мне Наталья Николаевна, когда все уже стали выползать из зала. Мы с Вовкой переглянулись. — Авось за то окно, которое ты в прошлом году разбил, будут наказывать… — хихикнул мой друг, и, стукнув меня по плечу, повел прямо к женщине с противным голосом. Через минуту я уже стоял прямо напротив Виктора Сергеевича, завуча и Натальи Николаевны. Из всех здесь присутствующих, готов поклясться, единственный Вовка был на моей стороне. Остальные — враги, с которыми я желаю больше не встречаться после выпуска. Неохотно, но, всë-же, интересуюсь (кто-то ведь должен начать первым разговор, иначе так и будем, как столбы стоять): — Я что-то натворил? — Максим, ты уже взрослый парень… — начинает завуч издалека, и я тут же закатываю глаза в ожидании новой лекции по правильному поведению. — …Так вот, не можешь ли ты помочь нашему новому директору ознакомиться со всеми нюансами школы? Я в легком недоумении кошу взгляд сначала на завуча, потом на Виктора Сергеевича, который едва заметно одаривает меня улыбкой. При близком зрительном контакте, замечаю, что он уже не тот растерянный мужчина, который недавно толкал речь бесившимся школьникам. В его глазах появляется едва заметный огонёк. Что-то я упустил. Недооценил этого директора. Он явно не из тех, кто будет прощать за проступки и невнимание, скорее уж заставит мыть полы на всех этажах и давиться холодными макаронами в столовой. — Эмм… с какими-такими нюансами? — спохватываюсь поинтересоваться я, прежде чем за меня решат учителя. — Ну-у, ознакомишь Виктора Сергеевича с теми праздниками, которые проводятся в школе, расскажешь о мероприятиях, о том, какие соревнования мы устраиваем… — А почему я? Не легче у физрука спросить об этом? — Максим, кто-то нам в прошлом году… Я тут же понял, на что намекает классная. Мои родители тогда так и не заплатили за выбитое стекло, которое стоило, между прочим, очень дорого (у меня семья небогатая, денег сейчас и так не хватает, еле концы с концами сводим). Вот и наказание меня нагнало спустя год. — Ладно, — тут же сказал я, не дав договорить Наталье Николаевне. Не хотелось бы, чтобы новый директор запомнил меня, как парня, который выбивает безнаказанно окна. У меня в школе всегда была хорошая репутация (твёрдый хорошист, участник многих олимпиад), испоганить её не хотелось бы, так что я покорно следую в кабинет директора, оставляя позади и Вовку, и завуча, и классного руководителя. Если с последними двумя я был только рад распрощаться, то Вову бросать совсем не хотелось. Мы ведь до дома всегда вместе добираемся. Однако он лишь улыбался, как полный придурок и махал мне вслед рукой, желая удачи. Я пригрозил кулаком. Он тут же понял, что так делать не стоит, и просто кивнул на прощанье. Я обернулся, и увидел, что Виктор Сергеевич уже далеко впереди и как-то не по-доброму смотрит на меня. «Наверное, злится, что так медленно плетусь», — подумал я и ускорил шаг, догнав его у самого кабинета, где уже висела медная табличка с именем, фамилией и отчеством теперешнего мучителя всей школы. — Проходи, — сказал Виктор Сергеевич спокойным, даже монотонным голосом, что не вязалось с его предыдущим злобным взглядом. Я зашёл в тесную комнатку, которую еле-еле наполнял дневной свет. Уже знакомый мне дубовый стол, стеллажная полка набитая разнообразными бумагами и книгами по правильному воспитанию детей (те, кто пишет эти книги, явно никогда в жизни не общался с нами), два стула перед столом, и один, чуть больше и красивее, за ним. Ещё я приметил доселе незнакомую мне вещь — сейф, которого раньше тут не было. Значит и у нашего «нового» есть секреты, да? — Можешь присаживаться куда хочешь, — подал голос директор, сам сев за свой стул. — Да тут выбор, знаете ли, не велик, — моментально парировал я и грохнулся на первое попавшееся место. — Это всё временно, — лишь таинственно произнес Виктор Сергеевич. — Временно? — Я собирался сделать этот кабинет чуть просторнее, — начал объяснять директор. — Слишком уж тесно тут, и свет почти не проникает. В данном случае, поговорка: «в тесноте, да не в обиде» — не про меня. — Снесёте какую-то стену? — интересуюсь я, просто из любопытства. — Возможно, — произнес директор как-то неуверенно. — Тебя ведь Максим зовут, верно? Одиннадцатый «Б», если не ошибаюсь? — Ну, да. А вы не иначе как Виктор Сергеевич? — с изрядным сарказмом выговорил я. А зачем глупые вопросы задавать? Слышал ведь, наверняка, как меня учительница звала. Не глухой ведь. — Собственной персоной, — тоже с долькой иронии ответил директор. Хорошо, хоть воспринимает это как шутку, значит не всё потеряно и этот человек ещё может управлять школой. Чувство юмора при общении с подростками никогда не помешает. Только вот взгляд его мне как-то не нравится. В серых глазах слишком много искр мелькает — это, знаете ли, настораживает. Может, я просто не привык? Остальные вроде бы к Виктору Сергеевичу относятся вполне дружелюбно, а классная (которой, между прочим, уже почти пятьдесят восемь лет) даже прониклась симпатией. Хотя ей вряд ли что-то светит на этом вражеском фронте. — Может, — слегка раздражённо начинаю я. — Уже к делу перейдем? — Пожалуй. — Ну… — немного заминаюсь, ибо не знаю с чего начать. — Ну… — передразнивает меня Виктор Сергеевич, и на его лице снова появляется улыбка. Я чуть смелею и начинаю рассказывать о том, как у нас в школе всё устроено. Сначала оговариваю все праздники, которые мы проводим и как мы их проводим. Начало положено, хоть и невежественно. Директор тут же достает блокнот и начинает делать краткие записи, пока я всё больше углубляюсь в тему мероприятий. Перечисляю буквально каждую мелочь. Привожу в примеры прошлые года. Дело доходит даже до того, что я уже не скуплюсь на прилагательные и во всех красках описываю прошлогодний Хэллоуин и его последствия. Заговариваюсь, теряю контроль, и слова, которые директор уж точно не должен знать, вылетают сами собой: — …а потом мы все дружно идем в кафе «Ковбой из Айдахо», ниже по улице, и кое-кто напивается в хлам… — тут я затыкаюсь, потому что понимаю, что взболтнул лишнего. Вовка купит мне белые тапочки на похороны, когда узнает. — Напиваетесь? — невозмутимо произносит Виктор Сергеевич и смотрит на меня слишком пристально. Кажется, он хочет, чтобы я повторил сказанное ещё раз, для верности. Я чувствую, что заливаюсь краской от стыда, но взгляд, как самый отважный боец (а как же иначе), не отвожу. И почти комично отвечаю: — Ну так праздник ведь. Виктор Сергеевич хмыкает. Снова делает какие-то записи в блокноте. Я даже не хочу знать, что он там у себя пишет. Все-таки завалил репутацию — молодец, отлично поработал сегодня, Макс! Попробуй ещë взболтнуть Вове и остальной компании. Они тебя с потрохами сожрут. А если родители узнают… вот скандал-то будет. Карманных денег в этом месяце точно не увижу. — Эм… — обращаюсь я неуверенно. — Давайте забудем о том, что я сейчас сказал. — Ты о том, что десятый класс ходил в кафе и там пил алкоголь, что совершенно не позволительно для учеников нашей школы? — меня одаривают укорительным взглядом. — Ты об этом? — Вы ведь не скажете Наталье Николаевне? — ещё с крупицей надежды говорю я. — Вероятнее всего, мне придется об этом сообщить вашему классному руководителю, — строго произносит Виктор Сергеевич. — А она уже поговорит с вашими родителями. Старшеклассники должны подавать хороший пример другим, к тому же, Хэллоуин это не тот праздник, на котором уместно выпивать. «Вот чёрт!» — думаю я. Серые глаза внимательно смотрят на меня. Следят за моей реакцией. Я стараюсь вести себя серьёзней и хладнокровней. Если Виктор Сергеевич поймет, что мне слегка так ссыкотно, он тут же сделает то, о чём говорил ранее. Моя спина машинально выпрямляется, как учила мать. Ладони огибают ручки стула, а пальцы цепляются сами собой за деревянную поверхность. Выражение моего лица бросает вызов новому директору. Голос не дрожит. Говорю я очень холодно, сдержанно: — Это было в прошлом году. Зачем поднимать сейчас лишнюю шумиху? Вы ведь только вступили на должность, вряд ли вам нужны проблемы. К тому же, кто вашим словам поверит? Будете проводить тест на наличие алкоголя в крови — что ж, пожалуйста. Серые глаза впиваются в меня. Не похоже, что он зол, но и уступать явно не намерен. — Тест? — хищно переспрашивает Виктор Сергеевич. — Никакого теста. Я ведь не изверг какой-то. Недоумеваю. Не изверг? А кто только что грозился мне серьёзными последствиями? — Тогда давайте сделаем вид, что я вам об этом не говорил. Чего сложного? — Хорошо, — как-то слишком быстро соглашается Виктор Сергеевич. — Но с одним условием. — С условием? С каким таким ещё условием? Не нравится мне всё это. Попахивает горелым. — Дай мне свой номер телефона. — Спокойно, даже лениво, говорит директор и подаёт мне тетрадный листок, вырванный из блокнота, и шариковую ручку. — Зачем вам мой номер телефона, Виктор Сергеевич? — с подозрением изрекаю я. — Когда в следующий раз решишься напиться — позвони мне, и я тебя заберу. Это лучше, чем потом вызывать полицию и твоих родителей в школу. Я ведь директор, несу ответственность за учащихся, разве нет? Виктор Сергеевич говорит так складно и вполне логично, что я моментально вырисовываю цифры на клочке бумаги. Он смотрит на меня довольно, и, кажется, радуется, что я так легко пошёл у него на поводу. Ну, это действительно лучше, чем потом огрести неприятностей и лишних ссор с предками. Легкий кивок, и мой листок у него в руках. Он сверяется с правдивостью написанного номера. Мне кажется он пересчитывает цифры. Думает, что я солгал? — Да это мой номер! Правда. Хотите — можете позвонить. Серые глаза смотрят на меня с удивлением и какой-то податливой скромностью. Однако руки директора тут же вынимают из пиджака сотовый телефон, а длинные пальцы с ухоженными ногтями старательно нажимают мелкие кнопочки. Слышатся длинные гудки, а потом в моем портфеле начинает играть мелодия звонка. Виктор Сергеевич удовлетворённо улыбается. — Теперь верю. — Могу я идти? — спрашиваю, чтобы убедиться о поставленной «точке» в нашем разговоре. — Да, — соглашается он. — Иди. Я выхожу из кабинета и с облегчением вздыхаю.Странный этот новый директор. Очень странный