Щетина щекочет лицо, оставляя на подбородке едва заметные красные точки. Я чувствую, что в рот мне настойчиво просовывают обжигающий язык. Хочу было щелкнуть зубами и прикусить незваного гостя, но задыхаясь, только ещë шире открываю рот. Чья-то рука грубо хватает за затылок и притягивает вперед. Чужой язык более нежно касается зубов и губ. Поцелуй углубляется всё дальше и дальше. Инстинктивно я пытаюсь оттолкнуть того, кто проделывает со мной все эти фокусы, но другая рука молниеносно обвивает запястья, как змея добычу. Я падаю обратно на кровать, так толком и не встав.
Сверху наваливаются, и с силой вдавливают меня в матрас. Я брыкаюсь. Ноги меня никогда не подводили, даже в «ватном» состоянии я мог бежать около двух часов, так что пара резких ударов пяткой — и поцелуй прекращается. В эти несколько секунд я просто глотаю воздух, потому что иначе сдохну, а эта перспектива меня совершенно не радует. Мои губы припухли, а обе щеки и подбородок из-за прикосновения щетины превратились в одно сплошное красное пятно, будто по нему прошлись наждачной бумагой разок-другой.
Наглотавшись достаточно кислорода в эти короткие сроки, я успеваю взглянуть на директора, который до сих пор прижимает меня сверху своим тяжелым телом. Он выше, с более крепким телосложением, чем у меня, забитого в угол подростка. Против него я не имею даже шанса, возможности освободиться. При этой мысли у меня бешено заколотилось сердце, в хаотичном такте исполняя мазурку. Я впервые понял, каково это — чувствовать себя маленькой, никчемной крупицей. С осознанием этого меня парализовал страх.
Виктор Сергеевич тяжело дышал. Идеально зачёсанные русые волосы теперь напоминали растрёпанную мочалку, что, на удивление, шло ему. Ворот рубахи был весь помят, а первые пуговицы теперь валялись где-то на кровати, и попробуй их разыщи в скомканных бархатных простынях. Его глаза смотрели на меня как-то свирепо, но в то же время по-детски виновато. Из носа и по губе текла алая струя крови, постепенно прокладывая путь к шее. Я угодил ему ногой прямо в лицо. Удар был смачный — раз нос так задело. Мне даже стало его жалко, но тут же вспомнил о своем положении: я сейчас рискую быть изнасилованным, и мне меня жаль куда больше.
Я постарался вновь шевельнуть руками, но хватка мужчины не позволила это сделать.
Хочу было попробовать вновь ударить ногой, но не выходит. Коленями Виктор крепко сдавил мои голени, так что даже движения в его сторону не сделаешь. Догадливый гад. Не хочет, чтобы ему лицо разукрасили, а я ведь с преглубокой радостью! Только вот чувствую, что горю. Жар расходится по всему телу, поглощая всё на своем пути. От чего так? Не понимаю. Не могу совладать с собой. В панике рычу, как дикий зверёныш, которой угодил в клетку то ли к браконьеру, то ли к леснику, вот и пойми чертя.
Кажется, это длится вечность, пока я не начинаю улавливать, что чьи-то губы целуют мой лоб, шею, ключицу. По телу пробегает отряд мурашек. Да что со мной не так? Я начинаю с новой силой бороться, извиваться. Но быстро ослабеваю, устаю, теряю ценные запасы кислорода. Да, и, если признаться честно, я уже осознал, что меня ничто не спасет, даже удача. Она будто сейчас сама сидит в этой комнате и наблюдает за зрелищем, пожевывая поп-корн.
Вдруг, я чувствую резкую боль, там, где между плечом и шеей располагается прогиб. Пытаюсь понять, в чём дело. А когда понимаю, готов схватить китайскую (конечно дорогую) вазу и приложиться ей хорошенько по голове тому, кто это сделал.
Меня укусили, твою мать! Укусил другой человек! Моя кровь моментально смешивается с кровью Виктора, которая стекает из носа мне прямо на живописную рану. Нет, это уже ни в какие ворота не лезет…
Я закипаю еще сильней, как чайник, правда, вместо дыма из меня валит:
— Ублюдок! — выругиваюсь я. Из моего рта сыплются обвинения, маты, угрозы — да всё, что уж там мелочиться. — Пусти! Я ненавижу тебя! Отстань! Что ты творишь, мудак?!
Мучителю всё равно. Он не слушает, смотрит на укус и восхищается своей работой, а ещë больше его приводит в восторг моя реакция, ведь до этого я был отвлечен, отбивался, знаете ли. А, тут, прямо-таки, обилие эпитетов и метафор в его адрес!
Виктор понимает, что сопротивляться как прежде я уже не в состоянии. Все свои силы я трачу на оскорбления. Он чуть ослабляет хватку, и отпускает запястья, но я не успеваю воспользоваться подаренной судьбой возможностью. С меня резко стягивают футболку, и я только и успеваю, что взвизгнуть, а руки вновь оказываются в плену. Напористая, до безумия аккуратная дорожка поцелуев, засосов, укусов тянется от плеч до самого пупка. Если бы у нас в России так тщательно делали обыкновенную дорогу…
Я ловлю себя на очень опасной мысли, что вместо ругательств из моих уст уже льются непристойные стоны. Сейчас любая женщина, глядя на меня, грызла бы ногти и нервно постукивала ногой, потому что даже они на такое не способны. И ведь, вроде бы, это стоны боли и отчаянья, мне это не нравится, нет. Однако эффект они дают совершенно иной: мой мучитель отвлекается, смотрит на меня, распахнув глаза в немом удивлении. Лицо Виктора так близко, что я замечаю, как постепенно его зрачки расширяются, и теперь, вместо серых, туманных глаз, на меня смотрят два черных, ещё пылающих уголька.
— Нравится? — спрашивает он своим манящим низким голосом.
Я молчу. Точнее игнорирую. Пытаюсь замедлить бешено стучащее сердце. Помру кажись, если так продолжится. А я ведь даже предсмертной записочки не написал, что уж говорить о завещании. Смутно слышу, что не у меня одного колотит в груди. У Виктора там тоже непрерывный ирландский танец.
— Молчание — знак согласия, — спокойно, даже как-то холодно, констатирует шёпотом директор.
Меня всего передергивает. Уже полк мурашек проходится от головы, до самых пяток. Кто-то ненасытно облизывает моё ухо шершавым языком, а потом я слышу характерный щелчок ремня на джинсах, и понимаю, что моя девственность в опасности. Мгновение, даже не успеваю подать отчаянный возглас, с меня слетают джинсы — я остаюсь в одних трусах. А мужское тело, ранее придавившее голени — надвигается. Охереть. Ну, всё. Пиши пропало.
Меня силой переворачивают на живот. Я понимаю, что не хочу подобной чести. Я так просто не дамся! Пытаюсь отпираться, ору, благим матом покрываю всех и вся, даже Вовке, мерзавцу, достается. А в это время, коварная змея продолжает: снова придавливает ноги и руки, хватает за волосы сзади и с жестокостью тигра держит лицом в кровати. Складывается такое ощущение, будто я собака, которая сделала тут свои дела, и теперь её прилюдно тыкают мордой в наказание. Но я же не собака, твою мать!
И, как бы в извинение, руки мучителя движутся по моему телу, намного нежнее, будто я внезапно стал барышней.
Пальцами он трогает выступающие лопатки, пересчитывает позвонки, опускается всё ниже. Хочу завопить: «Попробуй только!». А на деле снова выдаю пару эротических стонов. Да, как они, чёрт возьми, у меня выходят?! Я понимаю, что трясущиеся ладони директора останавливаются там, где начинаются мои боксеры. Зашибись. Сомневаемся, стоит ли снимать директору трусы со своего ученика? Да, ладно уж! Максимка и это унижение потерпит! Переживёт! Как же! Давайте ещё заставим его минет сделать, я ведь просто мастер в этих гейских штучках!
И рад бы я продолжить свою мысленную перепалку, только вот чувствую, что сам Виктор полыхает. Пальцы у него горячие, а ещё слегка потные. Он не в состоянии остановиться или быть остановленным. Он тоже задыхается и хватает воздух, как рыбка, которую выбросили на берег. Он медленно пожирает взглядом то, что пока и не видит толком. С тем учётом, что я вообще ничего не вижу, так как моё лицо слишком интимно соприкасается с подушкой!
Будто читая мои мысли, мучитель чуть отпускает мои волосы, сдергивает с себя рубашку и оставшиеся пуговицы с треском летят на пол. Я прислушиваюсь. Туда же направляются брюки. Теперь я готов провалиться под землю от банального стыдливого чувства, а ещё от легкой зависти. Я могу слегка повернуть голову, что и проделываю. Краем глаза замечаю фигуру Виктора. Передо мной мужчина с обложки, а я даже не заплатил за журнал! Ой, как стыдно то, как стыдно… да ни хера подобного. Если рассуждать здраво, это мне должны были заплатить.
— Это твой первый раз? — интересуется человек, который сейчас с ума сойдет от ожидания и желания. Видимо, услышав мой только что открывшийся талант к стонам, он заподозрил, что у меня уже был опыт в подобном.
Я заворожено продолжаю искоса поглядывать на него. Неожиданно он совершает нехитрую манипуляцию моей головой, чуть дернув волосы в бок, и я уже прижат к подушке щекой. Змей-искуситель наклоняется и страстно целует меня, медленно втягивая меня этим поцелуем в пучину разврата. На этот раз я как бревно, не инициативный, но в то же время не сопротивляюсь. Я только-только начинаю получать от этого удовольствие, хотя разум ещё орет в телефонную трубку: «Не вздумай, Макс! Не поддавайся, гаденыш ты этакий!».
«Иди к черту!» — посылает ответную смс моё тело.
Я сдаюсь. Плыву по течению. Неохотно, но отвечаю на поцелуй, чем ещë больше раззадориваю мучителя. Это не чмоки-чмоки с девушками, это что-то более дерзкое. Языки сплетаются в схватке, я борюсь за простое право — не быть снизу. С полной самоотдачей я возвращаю должок за первый поцелуй. И вроде сейчас должна быть долгожданная победа…, но я понимаю, что что-то твердое упирается мне прямо в ягодицы. С опаской гляжу в ту сторону: возбуждённую плоть Виктора обтягивает ткань, но даже резинка не способна удержать похоть. Это удар по моей самооценке старшеклассника, потому что, давайте начистоту, у меня меньше.
Неужели ему настолько приятно проделывать это со мной?
— Настойчиво прошу ответить на мой предыдущий вопрос… — прерывает мои мысли мучитель. Еле дыша, он соприкасается кончиком кровавого носа с моей спиной. — Это твой первый раз… с мужчиной…?
Я не в состоянии лгать и даже произнести хоть слово. Киваю головой, что «да, первый». С радостью бы сказал, что я вообще гомофоб до мозга костей, только боюсь, отдача замучает.
— А с женщиной у тебя уже был секс? — продолжает неугомонный змей.
Я смотрю на него так наивно. Не понимаю, что тема секса с другим человеком может рассердить того, с кем ты сейчас, в данный момент, в постели. И делаю роковую ошибку:
— Да, — очень тихо, виновато, шепчу я. — С Катей… из параллели…
Взгляд Виктора резко меняется. Грубо с меня стягивают, а точнее, срывают трусы. Я хочу возразить (мне ведь в чём-то нужно будет идти домой, если меня вообще туда отпустят), но мой рот резко перехватывают ладонью и сильно зажимают. Я думаю, что сейчас точно задохнусь или сойду с ума.
— Дыши через нос, — командует сердито Виктор, и снова кусает меня. В этот раз отметины остаются на бедре. — Плохие мальчики должны быть наказаны…
Я вбираю воздух носом. От Виктора, на удивление, исходит приятный аромат дорогого одеколона, виски и запаха того лекарства, что он давал мне от похмелья. Я уже протрезвел как стеклышко. Мог запросто ударить директора и убежать. Но не хотел. Я упивался дурманящим голову запахом. Вдыхал его и выдыхал, чтобы снова ощутить внутри себя кусочек этого человека. Мне нравится это. Я только сейчас понял, что его поцелуи возбуждают меня куда сильнее, чем девушки или порно.
Не удержался. Пока Виктор снова проходился по телу, оставляя засосы, я, жутко пошло приоткрыв рот, облизнул сдерживающую мои стоны ладонь. Мучитель, не ожидая, что я захочу проявить инициативу, дернулся в сторону, как от огня. А когда понял, что я только что подписался в договоре, накинулся на меня по-звериному и в то же время с трепетом. Он быстро уткнулся лицом мне в спину и стал старательно, жадно, облизывать каждый дюйм моего тела.
Сначала ноль реакции. Потом легкое покалывание в области паха, и я тут же начинаю скулить, как щенок, оповещая Виктора о том, что со мной творится. Мне больно. Мне душно. Мне хорошо. Мне страшно. Мне тяжело. Мне приятно. Множество эмоций, и это все из-за одного мужчины. Руки Виктора то опускаются мне на бедра, и ласково поглаживают, вызывая у меня бурю возбуждения, то они аккуратно поднимаются вверх, и, найдя талию, слегка сжимают её. Потом директор отстраняется, ищет что-то в тумбочке…
Красивые пальцы, созданные для игры на пианино, сейчас старательно исследуют мое тело изнутри. Я дрожу от одной только мысли, что меня растягивают, как девчонку. Странные импульсы проходят по всему телу, как ток, особенно сильно проникая в мой член, и делая его все тверже. Срываю голос на этих проклятых стонах. Виктор доволен моей реакцией. Еще тщательней массирует пальцами внутри меня. Его член скользит по моей ноге, по бедру. Я чувствую, что он уже на пределе. Я тоже. Не могу больше ждать. Мне мало пальцев, хоть и таких прекрасных, длинных, уже любимых. Хочу еще. Хочу больше.
— Прекрати так елозить… — пытаясь сохранить прежнюю строгость и серьезность голоса, говорит мучитель. Но у него не выходит. Он облизывается в нетерпении, достает склизкие от лубриканта пальцы и пристраивает свой член. — Будет больно, но потерпи, прошу тебя…
Какое же детское вымаливающее выражение лица я вижу!
— Потерплю…, но с тебя хорошая оценка по биоло… — договорить опять не успеваю!
В меня пропихивают нечто горячее, твердое и большое. Хочу закричать на всю квартиру. Но держу себя в руках. Обещал, что потерплю — значит потерплю. Я же мужик еще, да ведь? Ну вот, теперь уже сомневаюсь.
В уголках глаз выступают слезы, я через силу проглатываю их, но они не прекращаясь, продолжают течь по лицу, по шее, на подушку. Я всхлипываю от жгучей боли внутри. Это безумно больно! Я и представить не могу, как было бы, если бы меня еще и не растянули для полного счастья. Мучитель видит, как я рыдаю, но, по-моему, его это возбуждает еще сильней. Его член внутри пульсирует, и я это чувствую каждой частичкой своего тела.
Успокаивающе Виктор гладит меня по голове, целует спину, шепчет что-то милое своим низким голосом. Когда я невольно сжимаю его внутри, он краснеет так очаровательно, что я не выдерживаю и сам начинаю двигаться. Иногда специально злорадствую и сжимаюсь, только бы еще раз увидеть то выражение лица. Неумело я насаживаю себя на член змея-искусителя, то и дело, содрогаясь от приятных ощущений. Только вот мучитель ли он? Ведь теперь я пользуюсь им. Ведь сейчас я доставляю себе несказанное удовольствие, и ему тоже.
Виктор возбуждается до предела. Я поражаю его неожиданностью действий? Он властно перехватывает инициативу и начинает двигаться во мне так быстро, что я уже хочу прошипеть: «прекрати». Но вовремя вспоминаю про данное обещание. Он раздирает меня изнутри. Двигается то прямо, как будто хочет пронзить меня насквозь, то под углом, а иногда дразнит меня и двигается медленно, даже не входя полностью. Злится. В эти сладостные секунды я сжимаю его так, словно хватаюсь за единственную оставшуюся тростинку, только бы спасти неминуемый оргазм. Но сам мучитель не выдерживает, и снова начинает набирать быстрый темп. Пот, кровь от укусов и разбитого носа, лубрикант, запах моего искусителя — смешиваются в единое целое. Безумие и только.
Я не выдерживаю и кончаю прямо на бархатные простыни. Сжимаюсь так сильно, что на пике страсти и оргазма, в меня кончает и Виктор. Сладостное чувство распространяется по всему телу. Я не замечаю, как меня подхватывают и несут в ванну. И как только у него сил хватает? Он ведь не надеется на второй заход? Да ведь?
***
От усталости и наслаждения мне снова хочется закрыть глаза и уснуть. А может, это всё уже сон? Или пьяный бред? Я проснусь у себя в квартире, и окажется, что ничего этого не было? И как тогда? Я знаю, что мне будет жалко, что, вероятнее всего, мне будет стыдно смотреть в глаза Виктору Сергеевичу, потому что я буду вспоминать это видение. А ещё — это будет самым обидным разочарованием в моей жизни.
Я очухиваюсь в ванне полной теплой воды. Меня заботливо отмывают. Снова обжигающие пальцы оказываются в моих волосах, аккуратно гладят меня и даже чешут, как котенка. Я вздыхаю, радостно. Другая ладонь с мочалкой исследует спину и грудь, всю покусанную и красную от отметин. Меня отчищают от всего, что происходило в спальне. Я негодую. Мне хочется, чтобы эта грязь подольше оставалась со мной. Она единственная доказывает мне, что это реальность, а не сон. Но приходится распрощаться с ней. Я зорко гляжу в серые глаза, которые полны ласки. Он смотрит на меня, действительно, как на хрупкую барышню. Я расплываюсь в улыбке, которую невозможно сдержать.
— Что такое? — вздрагивает от удивления Виктор, и мочалка с куском мыла тонет в воде, оставляя за собой пару пузырьков.
— Виктор Сергеевич, ответьте честно, — начинаю я, едва запинаюсь, но продолжаю. — Вы в меня влюбились?
— Да, — совершенно спокойно и бескорыстно отвечает директор, что вполне позволительно взрослому мужчине.
— И когда это вы успели?
— В первый же день, — кратко произнес Виктор, но мне этого не было достаточно, потому я настойчиво потребовал более подробного разъяснения. — Ты единственный заснул, когда я произносил речь. Я тогда подумал: «Какой маленький паршивец». А через несколько минут понял, что мне необходимо, чтобы только ты слушал меня. Остальные могли уйти из актового зала, я бы даже глазом не моргнул, но вот твое неуважение меня жутко взбеси…
На этот раз я нагло перебил его поцелуем.
Тех слов было достаточно, для осознания того, что я тоже по уши влюблен.
— Только будьте так любезны, директор, — отрываясь от поцелуя, сказал я. — Купите мне трусы, взамен на те, которые порвали…
Секундное молчание и из ванны раздался дружный смех старшеклассника и его директора.
***
А в понедельник Максим уже носил новые красные боксеры и как-то подозрительно при этом похрамывал.
Вова же завидно смотрел на своего друга в раздевалке и недоумевал: «Откуда у него они? И что самое странное…когда это он успел завести девушку, что так жадно поставила столько засосов? Да ещё и укусила…» 
