Змей-искуситель

Чувствую, что чья-то ладонь нежно касается моего лица. Чьи-то теплые, чуть влажные пальцы уходят в мои волосы и приятно их гладят. Я ощущаю, как мои щеки краснеют. Мне жарко. Очень жарко, будто у меня температура, и я болен, а кто-то очень сильный и заботливый ухаживает за мной, присматривает. Еще пара бережных касаний, и я распахиваю глаза, потому что больше не могу вытерпеть пытку любопытством и притворным сном. На меня внимательно глядят, а ладонь человека, который выхаживал меня всё это время, тут уже удаляется в неизвестном направлении. Я чувствую, что в сердце затаилась обида. Такие близкие прикосновения были секунду назад, а сейчас отчуждённый холод. Тут же провожу сравнения: я и бездомное животное. Их подзывают, гладят, дарят любовь и опеку, но подходит срок и они снова одиноки. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется уже знакомый мне голос. Он не выглядит испуганно или изумлённо, наверное, знал, что я уже как пару минут не сплю. Но ведь разве это не означает, что он должен испытывать страх? Я мог его неправильно понять, и истолковать его действия чуть иначе. Успокойся, Макс. Тебе мерещится. Это твой пьяный бред, не более. Я чуть приподнимаюсь на лопатках и осматриваюсь: большая комната с трёхметровыми потолками, вся в бежево-зелёных оттенках, не раздражающих глаз. Вверху хрустальная мини-люстра и пара изогнутых лампочек по углам. Впереди шкафы из какого-то дорогого дерева, а слева от кровати тумбочка со стопкой книг и китайской фарфоровой вазой, справа высокий стул, на котором и восседает хозяин квартиры. Спальня выглядела богато. Каждая деталь тут сочеталась со всеми остальными, прекрасно дополняя интерьер, делая его более элегантным. Даже старые книги тут лежали, как влитые. Для натюрморта постановка, честное слово. А вид из окна — невероятная ночная панорама на наш город. Я отчётливо узнаю знакомую архитектуру и различные места развлечений: здание мэрии, центральный парк, аллея, куча кафе, памятник и многое другое. И всё это освещается разноцветными фонарями и светодиодными вывесками, рекламными баннерами. Я даже слегка приоткрываю рот от удивления. Нет, я не падкий на подобную чепуху, как восточные ковры, бриллианты и золотые унитазы. У меня дома всё простенько, как у среднестатистической семьи России: мамины компоты на подоконнике кухни, на балконе велосипед с отцовскими инструментами. Моя комната вся в плакатах знаменитых футболистов и хоккеистов. Правда, там есть и тайные плакаты, скрытые от глаз родителей (фотография Саши Грей, к примеру). Наша гостиная это комнатка с аквариумом, двигающимся столом и раскладным диваном, а так же маминым «ботаническим садом» на подоконнике. Я вообще не падкий на роскошь. Однако сам факт того, что сейчас я лежу на бархатной простыне, смотрю через окно на такой красивый, родной город… Это круто! К хорошему человек быстро привыкает. Как только я накоплю на собственную квартиру, обязательно обставлю все примерно так же. Если финансы позволят. Если я устроюсь на нормальную работу. Если я поступлю в приличный институт. Если я вообще закончу школу. Голова ещё сильно кружится после весёлой пьянки, во рту неприятный привкус, будто я с голодухи съел десяток древесных червей, а потом заправил всё это морковным соком. Здорово, да? Желудок, то и дело дает сбои. Неприятно. Отвратительно. Тошно. Хочу, чтобы меня вырвало всей накопившейся дрянью, однако желудок показывает фигу, мол, мучайся, возможно, пить больше не будешь, дурья башка. Ознакомившись со всеми своими симптомами, я делаю очевидный вывод — похмелье. — Не особо… — отвечаю, наконец-то. — Держи, — Виктор Сергеевич облегчённо вздыхает (облегчённо?!) и суёт мне кружку с водой, да какую-то белую таблетку. — Пей. Поможет, уж я-то знаю. — Теперь директора школ разбираются в лечении похмелья? Мир явно катится куда-то не туда, — язвительно говорю я, но всё же выпиваю таблетку. Других вариантов у меня нет. — Когда их ученики, на ночь глядя, нажираются, — серьёзно говорит мужчина, при этом его голова едва опускается, и вот уже я встречаюсь «лицом к лицу» со своим спасителем. — Приходится учиться основам первой медицинской помощи… Я нервно сглатываю и отстраняюсь. Ой, не нравится мне эта ситуация… — Почему я у вас в квартире, а не у себя дома? И как долго я проспал? — решаюсь смело перевести тему. — Ты так и не сказал, где живешь. И как бы я не пытался тебя разбудить — ты не просыпался. Пришлось отвести твоё бренное тело к себе. Вынужденная мера, — какой-то чересчур подготовленный ответ или мне снова мерещится? — Около двух часов ты валяешься тут и не подаёшь признаков жизни. Ещё чуть-чуть, и я бы вызвал скорую помощь для твоей реанимации. Ха-ха. Хренов юморист. Начинаю жалеть о том, что новый директор любитель шуточек и подколов. Пытался узнать, где я живу? Я припоминаю недавние события в машине директора. Мне это даётся с трудом, потому что уже тогда отрубался. Однако я всё же ворошусь у себя в памяти, пытаюсь вспомнить. Тишина. Серьёзная такая, жуть. И тут я начинаю заливаться хохотом. Директор смотрит на меня с непониманием, а я лишь цежу сквозь зубы: — Тупица, — обращаюсь я, то ли к Виктору Сергеевичу, то ли к самому себе. — Я ведь живу в том же доме, что и Вовка, в том же подъезде, на том же самом этаже. Только моя квартира напротив. Дверь ещё такая серая, металлическая. Квартира номер шестьдесят четыре. — Простите, — как-то наиграно виновато выдает хозяин сих апартаментов. — Не знал. В следующий раз учту, и закину вас домой вместе… Повисает гробовая пятиминутная тишина. Я не знаю, что сказать. Виктор Сергеевич не знает, что сказать. Спросить насчет тех двух минут, когда я притворялся спящим? Конечно же, он просто проверял, нет ли у меня температуры, а что ещё? В моём помутнённом сознании то и дело всплывают различной важности вопросы. Правда ли, что я его «любимчик», и есть ли еще такие ученики? Сообщит ли он моим родителям и классному руководителю об этом вечере пятницы? Почему он два часа выхаживал меня? Не проще ли было сразу вызвать скорую? И почему Вовка мне не звонит? Неужели не беспокоится, куда меня повез директор? Хотя да, Вова сейчас либо дрыхнет, либо кланяется унитазу. Я не могу выбрать, что именно спросить или сказать, и это меня чертовски раздражает. Уверен, с директором сейчас творится то же самое, потому что взгляд его ёрзает по комнате в неосознанном поиске зацепки для разговора. Тишина продолжается еще пару секунд. Я с сожалением осознаю, что продолжения разговора не будет. Пора заканчивать этот цирк. Глупо всё это. Мы ведь не в детском садике. — Ладно, — начинаю я. — Мне домой пора. Родители волнуются наверняка. Чувствую себя, как огурчик, так что доберусь сам, не беспокойтесь. Только не подскажете, где тут вых… Договорить не успеваю.

Мои губы соприкасаются с чужими губами…