Первая эпоха. Так они и жили. Часть вторая.

На обширной поляне, выходящей к берегу Митрима, плотники соорудили большой помост. Эльфийки расстелили полотнище, выкрашенное в алый цвет ягодами бузины. Простое деревянное сиденье короля Фингольфина с высокой спинкой, отделанное искусной резьбой, эльфы натерли воском, обвили вечнозеленым плющом, и убрали гирляндами из еловых ветвей. Сейчас королевское кресло смотрелось не хуже драгоценного трона. К помосту вели три высокие ступени, чтобы каждый эльф мог увидеть короля Фингольфина. Когда ночная тьма поредела, стала прозрачно-синей, поляну начали заполнять нолдор. Утренние, еще не до конца проснувшиеся эльфы приходили, неся на руках сонных малышей. Дети постарше плелись сами, терли кулачками глаза. Кто-то недовольно хныкал. Стражники аккуратно разводили эльфов разных Домов, не допуская ссор. Впрочем, в такую рань никому не хотелось браниться. Тем более что должно было произойти нечто необычное. Эльфы толпились, зевали, изредка перебрасывались словами. Мальчишки Второго Дома вяло толкались, вытесняя мальчишек Первого Дома. Те столь же вяло отбрыкивались. Даже драку порядочную затеять не получалось. На востоке край неба порозовел. Черно-белые, голубоватые краски ночи сменялись разноцветьем весеннего дня. Птицы пробовали голоса. В воздухе толклись целые облачка ранних мошек, предвещая отличную погоду. Эльфы становились активнее. Уже кое-где вспыхивали оживленные разговоры, смех, поднимались перебранки. Дневной шум усиливался. Среди алых облаков показалась ослепительная ладья Анор. Под утренним ветром вокруг помоста заплескались поднятые оруженосцами флаги с гербами трех Домов. На какое-то мгновение эльфы замерли, потом разразились криками. Правда, по толпе пробежало смутное недовольство: рядом с чистым гербом Фингольфина загорелась восьмилучевая звезда предателей. Но сейчас это было не слишком важно. Наступал новый день, и с ним шло нечто очень серьезное, значительное…. На помост взошли трубачи, эльфы в нарядах всех трех Домов. Коротко переговорили между собой. Поднесли к губам сверкающие золотом инструменты. Переглянулись. Кивнули головами. Утренний лес пронзили чистые звуки эльфийских труб. Нолдор на поляне затихли, прислушиваясь к знакомой торжественной мелодии. Под праздничный гимн на помост взошел король Фингольфин. Короля окружали близкие: сестра, дочь, сыновья, племянники и племянницы. Рука об руку с королем Фингольфином стоял Финрод. Восходящее солнце окружало голову арфинга золотым ореолом. Скромный венец Третьего Дома почти не виднелся в ярких кольцах волос. Но Финроду и не нужны были никакие знаки власти. Даже будь старший сын Арафинве одет в лохмотья и растрепан, перемазан грязью, все равно любой угадал бы в Финроде великого эльфийского короля! Когда Фингольфин занял свое место на троне, владыка Третьего Дома разместился по правую руку от дяди. Кронпринц Фингон расположился слева, как и подобает наследнику престола. Астальдо, суда по всему, хотел выглядеть серьезным, но губы его подрагивали в едва сдерживаемой улыбке. А принцесса Артанис казалась похожей на довольную кошку, которая наелась сливок, а теперь греется на солнышке. Свита не спеша, разместилась возле короля. Народ приветствовал своего любимого владыку радостными криками и аплодисментами. Фингольфин встал с трона, поклонился подданным. Улыбаясь, поднял руки в приветствии. Крики и аплодисменты стали громче, и, казалось, стихать не собираются. Но тут появился оруженосец Фингольфина; помощник короля дошел до середины помоста и громким, "набатным" голосом объявил. - Мой король! Владыка нолдор Средиземья, - тут вестник непроизвольно закашлялся, - король Маэдрос прибыл со свитой и ПРОСИТ ПОЗВОЛЕНИЯ предстать перед тобой. Последние слова вестник выговорил с немалым удовольствием. По поляне разлилась мгновенная тишина. Хрустнула ветка. Высоко в ветвях какая-то пташка вывела руладу, пробуя голос. Кто-то в задних рядах негромко спросил: «И что это за птица?» Двусмысленные слова прокатились по поляне, заставляя эльфов Второго Дома усмехаться, а Первый Дом – хмуриться. Фингольфин какое-то время помедлил. Потом сказал тоже громким и отчетливым голосом, разнесшимся до самых концов поляны. - Что же, вестник, предложи владыке нолдор Средиземья предстать перед нами. «И свиту не забудьте!» - продолжал комментировать ехидный голос из задних рядов. Фингольфин предпочел сделать вид, будто не слышит задиру. Остальные эльфы невольно последовали примеру своего короля. Вестник удалился. Недолгое время на поляне было тихо. Никто не говорил, не переминался, не хрустел ветками. Даже задира умолк. Даже дети не верещали. Лишь голые ветви деревьев шуршали в вышине под легким ветерком. Да пели весенние птицы, веселя душу. Через короткое время вестник снова появился на поляне совета. Следом за втородомским эльфом шли семеро братьев и куруфинвион. Впереди, стремительной летящей поступью шел сам король Маэдрос. Он уже совсем оправился после долгой болезни. Худоба покинула бывшего пленника, и теперь он вновь мог называться Майтимо – прекрасно сложенным. Глаза Маэдроса блестели, лицо выражало гордость и удовлетворение. Казалось, все сомнения покинули короля. Следом за Маэдросом шел принц Маглор с большим свитком в руках. Маглор тоже вид имел радостный, глаза блестели, губы чуть заметно улыбались. Остальные братья особого веселья не обнаруживали. Шли медленно, глядели в землю. На впалых щеках Карантира переливались желваки. Куруфин выглядел непроницаемым. А Келегорм – откровенно хмурым. Близнецы же и сын Куруфина смотрели по сторонам с откровенным любопытством. Им все происходящее было интересно и казалось заманчивым. Маэдрос тем временем подошел к помосту, поднялся на три ступени. Остальные сыновья Феанора остались стоять на траве. Финрод прошептал Фингону углом губ. - Тебе не кажется, что сейчас земля с небом местами поменяется? У феанорингов такие лица… - Непременно поменяется, - согласился Фингон, – да так, что нам понравится, а феанорингам, боюсь, не очень… Вот Карантир совсем красный от злости, даже малиновый. - Знаешь, а кузену такой оттенок очень даже идет, - фыркнула язвительная Артанис. – На фоне черного плаща эффектно смотрится. - И Келегорм губу до крови закусил, - вмешалась в разговор Арэдэль. - Тихо! – зашипел на болтливую молодежь Фингольфин. Маэдрос подождал, пока установится тишина, и заговорил своим низким, глубоким, чуть хрипловатым голосом. - Владыка нолдор Средиземья, глава Первого Дома, король Маэдрос, просит главу Второго Дома короля Фингольфина, главу Третьего дома короля Финрода и народы их выслушать. Король Маэдрос ведет речь не только от своего имени, или от имени братьев-феанорингов, но также от имени всех нолдор Первого Дома. Маэдрос остановился, замолчал, обвел глазами родичей, стоящих перед ним. Умел старший сын Феанаро говорить как-то, вроде бы и не громко, а слышно всем, и отчетливо различается каждое слово. - В недалеком прошлом нолдор Первого Дома по приказанию короля Феанора совершили предательство по отношению к своим родичам. Вначале Первый Дом втянул своих братьев в несправедливую битву при Альквалондэ, в коей были отняты корабли телери. Отнятые корабли должны были бы перевезти через море всех нолдор, участвовавших в битве. Но мой отец король Феанор и мы с братьями совершили очередное преступление: ушли в море, не взяв на борт никого из сородичей. Затем мы сожгли вышеозначенные корабли. И вынудили своих братьев на труднейший переход через Вздыбленные Льды, Хелкараксэ. Тем самым обрекли нолдор Второго и Третьего Домов на бесчисленные страдания, а многих из них и на безвременную смерть. Эльфы разных Домов сдвинулись теснее. В центре поляны образовался отчетливый рубеж между Первым Домом и остальными. Эльфы Второго и Третьего домов теперь выглядели мрачными и холодными, почти угрожающими. Слышался отчетливый ропот. Кто-то заплакал. Зазвенело оружие. Казалось, до новой резни остался всего один шаг. Но Маэдрос лишь чуть повысил голос. - Я, король Маэдрос, владыка Первого Дома говорю от имени моих подданных и сородичей. Все мы глубоко раскаиваемся в совершенных злодеяниях. И просим родичей даровать нам возможное прощение! Будьте великодушны, эльфы! Мы тысячу раз виноваты перед вами и вашими детьми, но все же умоляем не помнить зла, причиненного вам… Ради наших общих предков, ради нашего будущего! Ради того, чтобы вновь не лилась напрасно кровь нолдор – простите сыновьям Феанора их вину! Владыка Первого Дома легко опустился на правое колено. Черный плащ с восьмилучевой звездой округлыми складками лег на помост. Медная коса соскользнула с плеча, извиваясь тяжелой змеей. Обе руки король протянул вперед в просительном жесте. Остальные братья стояли молча, склонив головы и опустив глаза. Ни один феаноринг не произнес ни слова. Но позы их и само молчание выражали что угодно, только не смирение. Из толпы прежний ехидны голос выкрикнул: «Пускай, как следует попросят! А мы подумаем – простить ли…» Братья ничем не показали, что насмешливый возглас был услышан. Только у Карантира лицо и шея потемнели от прилива крови. Но задиру быстро угомонили свои же. Момент был слишком важен, чтобы ерничать. Теперь ВСЕ эльфы стояли, замерев. Все глаза устремились на короля Фингольфина. Ему надлежало отвечать. Фингольфин вскинул голову. Лицо короля стало задумчивым, напряженным. Какое-то мгновение владыка эльфов сидел неподвижно, лишь так сильно сжимал подлокотники трона, что костяшки пальцев побелели. Губы стянуты в узкую прямую линию. Большие серые глаза чуть прищурены и кажутся темнее черных. Затем, видимо приняв решение, Фингольфин встал, подошел к краю помоста чуть правее коленопреклоненного Нельяфинвэ, обвел взглядом поляну. Вполголоса спросил: «Что скажет мой народ?» Какое-то мгновение стояла промозглая тишина. Фингольфин почувствовал, как по спине течет ледяная струйка. Финвион всеми силами души хотел мира, но это решение должен был принять народ, один король тут бессилен. Когда послышались сначала одиночные, а затем все более сливающиеся в единый хор голоса: «Простить! Простить! Мы не враги родичам!» - Король Второго Дома понял, что он забыл дышать. И тут же услышал глубокий вздох Маэдроса. Кажется, племянник тоже затаил дыхание. После того, как крики одобрения стали всеобщими, Фингольфин повернулся, взял племянника за плечи и легко поднял на ноги. - Мой народ прощает предательство Первого Дома, - обратился Фингольфин к Маэдросу. – Отныне нанесенные обиды забыты. Нолдор по-прежнему едины. Маэдрос дышал часто и глубоко, словно после бега. На лбу его жемчужинками выступили мелкие капельки пота. Губы пересохли, зрачки чуть заметно пульсировали. «Как же он, бедняга, боялся этого момента!» - с сочувствием подумал Фингольфин и легонько сжал Маэдросу здоровую руку. Тот на мгновение опустил ресницы, благодаря за безмолвную поддержку. Затем чуть отстранился и продолжил свою речь. - Не подумайте, что не получи мы прощения, то промолчали бы. То, что я сейчас скажу, было бы сказано в любом случае. - Мы поняли, - отозвался Фингольфин. – Слушаем тебя, владыка Маэдрос. Вблизи повелитель Второго Дома выглядел не лучшим образом. Сильная бледность, чуть замедленные движения. Зрачки расширены так сильно, что от серой радужки осталась лишь узенькая светлая полоска. Маэдрос подумал, что рана дяди совсем не такая безобидная, и зря король храбрится. Но прерывать происходящее было невозможно. Рыжий лишь продолжил говорить. - На кораблях мы увезли лошадей, снаряжение, припасы. Сейчас пришло время вернуть хозяевам похищенное добро. Некоторая часть которого оказалась безвозвратно утрачена. Мы постарались возместить потери. Вот списки с перечнем виры. Явно повеселевший Маглор подал Фингольфину несколько свитков. Король взял и, не глядя, передал за плечо. Списки подхватил стоящий поблизости Фингон. - И последнее, - Майтимо вновь замолчал. Казалось, ему стало трудно говорить. Было такое ощущение, что начинается самое важное, из-за чего и случилось это встреча. Младшие феаноринги встопорщились. Лицо и шея Карантира вновь налились кровью до невозможности. Глаза сверкнули, рот на мгновение искривился. Самый неистовый брат кусал губы, стараясь удержать рвущиеся слова. Келегорм и Куруфин были смертельно бледны. Келегорм глядел себе под ноги. Пшеничные ресницы Охотника трепетали, словно крылья бабочки, безнадежно угодившей в паутину. Пальцы судорожно сжимали золотую фибулу-застежку плаща на груди. Куруфин же казался мраморной статуей. Непроницаемое лицо, нахмурены брови. Углы тонких губ слегка приподняты в напряженной усмешке. Маглор выглядел спокойным, как и близнецы. Они стояли чуть в стороне и смотрели на тройку средних братьев почти с интересом. Амрод с Амросом тихонько перебросились словами. Оба чуть улыбнулись. И тут же замолчали, одернутые менестрелем. Самый младший, Келебримбор, держал на алой бархатной подушечке корону Финвэ и, вроде бы, любовался переливами камней. Маэдрос наконец-то собрался с мыслями и заговорил. Говорил Маэдрос не спокойно и размеренно, как обычно. А быстро, взволнованно, от всего сердца. При первых же словах старшего сына Феанора на поляне установилось совершеннейшее безмолвие. Эльфы, казалось, не хотят пропустить ни единого звука из этой откровенной, выстраданной речи. - Эльфы! Нолдор! Слушайте меня… Король и дядя мой Фингольфин! Обращаюсь к тебе я, король Маэдрос, владыка всех нолдор Средиземья и глава Первого Дома! Когда-то нашим королем был великий Финвэ. Он носил корону по праву, ибо был величайшим и мудрейшим из нолдор. После гибели короля Финвэ корона его перешла по наследству к старшему сыну, королю Феанору, моему отцу. Я не буду сейчас говорить о том, каким было его краткое правление. Хочу сказать лишь, что теперь эта корона находится у меня. Но мне она принадлежит не по праву. Среди нас есть один эльф, намного достойнее меня. Именно сей эльф должен носить корону и титул владыки всех нолдор Средиземья. Это мой дядя, король Фингольфин. Если бы нас не разделили никакие беды, корона нолдор должна была перейти к старейшему из рода Финвэ и одному из самых мудрых. Я лишь восстанавливаю справедливость, отдавая корону тому, кому она принадлежит по праву. Возьми же сей знак власти, король Фингольфин, и правь нами справедливо и мудро, как один только ты можешь! С этими словами Маэдрос спустился с возвышения. Подошел к Келебримбору, взял с подушечки древний венец. Подержал в руке, как будто прощаясь. Медленно, торжественно поднялся на помост. И, вновь преклонив колено, подал корону нолдор Фингольфину. Сам король не тронулся с места. Но принц Фингон и король Финрод взяли сияющий обруч. Показали народу. Эльфы вскипели такими рукоплесканиями, что ветки деревьев закачались, как от сильного ветра. Первый Дом стоял безмолвно. Но и среди них кое-то, казался обрадованным. На голову Фингольфина была возложена корона нолдор. Трубачи затрубили в свои трубы. Эльфы кричали и рукоплескали. Даже Первый Дом не остался равнодушным. Даже Темная Троица, казалось, прогнала тоску. (Или загнала ее так глубоко в сердце, что выглядела почти радостной). Со своего простого трона встал король Фингольфин. Чуть откинул голову. Камни на древней короне вспыхнули чистым алым светом, привлекая к себе всеобщее внимание. Король всех нолдор откашлялся и помедлил, пока не установилась тишина. Затем заговорил. Голос короля был высоким, торжественным, подобным звону труб. - Я буду говорить, эльфы. Откройте свои сердца. Слушайте своего короля, - по поляне пробежал быстрый шепот. Вскрикнула иволга. Детский голос отчетливо проговорил: «Я тихо! Я большой…» - и замолчал, словно болтуну ротик прикрыли. Постепенно установилась такая тишина, что, казалось, слышен шелест растущей травы. Король, дождавшись это мертвой тишины, продолжил. - Да, в прошлом царило зло между нами. Торжествовала ненависть, злобно скалилось предательство. Но разве мой старший сын не указал детям Финвэ дорогу к примирению, когда спас короля Маэдроса? Разве наши братья устами своего повелителя не повинились пред нами? Разве Первый Дом не просил нашего прощения? Не принес нам свое раскаянье? Разве нолдор Первого Дома не вернули нам то, то было потеряно когда-то?! Отказавшись же ото всех прав на корону нолдор, Первый Дом окончательно доказал свою добрую волю и жажду примирения. Я не могу отринуть кровь моего брата. Нолдор не может отринуть кровь народа Финвэ. Примирение наступило! Мы снова вместе, да здравствует единый народ нолдор! «Чего там! – раздались кое-где возгласы. – Чего считаться! Кончились наши счеты здесь и сейчас…» Маэдрос подошел к дяде поближе. - Второй и Третий Дом вправе ненавидеть, презирать сыновей Феанора. Еще в Амане мы показали свою искаженную сущность. Ведь шли мы к свободе, а пришли к преступлению. Первому Дому не вернуть ушедших эльфов, не собрать разбитые надежды. Но пока у нас есть общий, страшный враг, мы должны быть едины перед лицом его. Так давайте же объединимся, чтобы всей нашей эльфийской мощью ударить по войскам Темного, разбить его и увидеть нашу новую родину свободной! Тогда, быть может, мы и будем считаться обидами. Но пока общий враг противостоит нам всей своей грозной силой, мы должны быть едины! Раздались приветственные крики. Эльфы рукоплескали Маэдросу. Но с помоста Рыжий ясно видел, что не все эльфы рады, готовы принять своих заблудших соотечественников. Кое-где хмурились, опускали головы, отмалчивались. Но Маэдрос и не ждал полнейшего и мгновенного прощения: слишком велики были грехи их и отца, слишком свежи обиды эльфов. Время сгладит боль и заживит раны. Хорошо, что начало процесса положено. Потом начался невиданный пир, устроенный тут же на поляне. Столы со скамьями притащили из ближней рощи. На столах расставили огромные блюда жареной дичи, доски с горками нарезанных сыров и солений, корзины хлеба, глиняные миски овощей, вазы прошлогодних сохранившихся в песке яблок, тарелки вяленых ягод, ковши меда, россыпи орехов. За столом, выставленным на помосте, сидели феаноринги, Нолфинги и Арфинги. Братья Маэдроса готовы были кривиться, но под зорким взглядом Старшего были вынуждены наливать вино, класть закуски. Впрочем, вино было прекрасным, еще аманским. Маэдрос распорядился привезти для пира несколько бочек из подвалов лагеря. Тургон и Карантир сидели друг напротив друга. Молчали. Скрипели зубами. Тургон уронил крепко сжатые кулаки справа и слева от своей пустой тарелки, склонил голову, тяжело дышал. Карантир крошил хлеб на скатерть, губы его кривились. Внезапно феаноринг поднял голову, будто кто-то его окликнул, глянул на старшего брата. Маэдрос многообещающе улыбнулся, демонстративно поднял свой кубок. Карантир поежился, будто за шиворот ему попал лед. Вздохнул, обвел глазами стол. Сцапал кувшин с вином. Налил себе и сидевшему напротив среднему сыну Фингольфина. С отчаянной поспешностью, словно бросаясь в пропасть, феаноринг заглотил весь кубок залпом. Нолфинг к своему вину, однако, и не подумал притронуться. - Ты чего не пьешь? – спросил Тургона Карантир, словно булыжник уронил. - Не хочу, - отозвался Тургон, не поднимая глаз от стола. - Я и так… счастлив. Мне вернули непромокаемый плащ и любимую кобылу Звездочку. Что еще может пожелать эльф в моем положении? - Издеваешься? – Карантир заворочался за столом, словно просыпающийся медведь в берлоге. Вместо ответа Тургон прижал руки к перекошенному лицу, вскочил и убежал с поляны, опрокинув бокал. Густое, темно-красное вино разлилось лужицей, закапало на траву. Лицо Карантира стало алеть, наливаясь кровью, равняясь по цвету с пролитым вином. Брови сошлись на переносице, образуя прямую линию. Глаза блеснули опасным огнем. Феаноринг приподнялся, будто хотел догнать убежавшего. - Оставь, пожалуйста! - придержал Карантира за плечо Финрод. – У Тургона сейчас трудный период в жизни: его жена погибла на Хелкараксэ. Они остались вдвоем с дочерью. Бедняге не до веселья. По-настоящему нахамить всеми уважаемому Финроду даже у злобного Карантира язык не повернулся. - Мы тоже не слишком-то рады тому, что случилось… - легонько огрызнулся феаноринг, освободил плечо и вновь налил себе вина. Выпил залпом и налил вновь. Приглядывающий за несдержанным братом Маэдрос пожал плечами. Если Карантир собрался напиться в одиночку – его дело. Пусть заливает тоску вином, потом разберемся… главное, чтобы в разговоры не пускался… За центральным столом пировали феаноринги и нолфинги. Но весельем там и не пахло. Потомки Финвэ молча сидели, уткнувшись в свои тарелки. Изредка перебрасывались репликами, прося передать соль или масло. Наконец Ородрет сыскал тему для разговора. Повернувшись к сидевшим поблизости близнецам, смерил Рыжиков глазами, покачал головой. Слегка натужно улыбаясь, проговорил: - Это надо же, как быстро эльфы растут! Кажется, еще вчера вы были совсем детьми! - И препротивными детьми, - мрачно отозвалась Арэдэль, сидящая напротив. – Так и норовили сотворить какую-нибудь пакость! Сколько я из-за этих милых деточек слез втихомолку пролила! Вспомнить страшно. То стрелы мои утащат и будут «тренироваться», стреляя по маминым яблоням. То в колчан меду нальют. А то… Помнишь, Турко, как вы меня вдвоем с Искусником от лошадиной попоны отдирали? Интересно, что за орочьей смесью Амбаруссар ту попону вымазали? - У отца в мастерской что-то взяли, - фыркнул Амрод. – Уж и не помню что… - А мы совсем и не собирались тебе вредить, - поддержал Амрас брата. – Мы думали, что Турко прилипнет. С Турко у нас в ту пору была лютая война. - Какая война? – удивился Келегорм, размахивая фазаньей ножкой. – Когда это было? - Надо же, Амбарусса! – повернулся Амрас к близнецу со свирепым видом. – Мы с тобой из кожи вон лезли, чтобы этого негодяя зацепить, а он даже не подозревал! - Какое свинство! – поддержал брата Рыжик. Тяжко вздохнул, сложил губы скобочкой, возвел очи к небу... - Эй! – недоумевал Келегорм, продолжая безжалостно терзать фазана, - о чем речь-то идет? Никак не соображу… Вы, мелкие, зацепить меня хотели? Чем? Зачем? Я в колодец не падал… Недоумение Охотника было таким непосредственным и забавным, что сидеть молча оказалось просто невозможным. Все кругом рассмеялись. Атмосфера ощутимо потеплела, ледок отчуждения меж эльфами растаял. Больше не разливалось угрюмое молчание - темы для разговоров неожиданно появились. Пир понемножку становился похож на праздник. - Кто хочет яблок? – улыбающийся Финрод подошел, принес вазу с фруктами. – Ты, Арэдэль? Вот, возьми, самое большое! Бери, Келегорм, не гляди, что зеленоватые. Они сладкие. Кстати, я совершенно точно помню, что Рыжиков можно было в два счета угомонить, стоило лишь позвать Нельо. - Наябедничать Старшему, - вполголоса пробормотал Амрод. Артанис услышала слова близнеца и нахмурилась. Финрод со смехом кинул яблоко сестре. - Голубушка! Ты взаправду на Амбаруссар рассердилась? Съешь лучше яблочко и развеселись! У нас же праздник! - Думаешь, я не знаю Рыжиков? – Артанис рассмеялась, запрокинув голову. Волосы золотисто-серебряной волной рассыпались по плечам, словно драгоценный плащ, прикрыли принцессе спину, легли на траву. – Подумаешь, ляпнули что-то близнецы, на это и внимания обращать не стоит. Спасибо скажи, если эти вредители что-нибудь в вино не подложили! - Сестрица Артанис, – тут же насторожил острые ушки Амрод. – Мы всегда готовы тебе услужить! Хочешь, лягушку в кубок? Незабываемые впечатления обеспечены… - Вообще-то не особенно, - покачала головой Нэрвен. – Я больше люблю чистое вино, без лягушек. - Ну и зря! – присоединился к брату Амрод. – я тут неподалеку в кустах видел великолепнейший экземпляр! - А подложить бы мы попросили мелкого! – перехватил инициативу Амрас. – На него, такого серьезного, никто бы и не подумал. Серьезный, как всегда, Келебримбор так резко отодвинул бокал, что вино расплескалось, и неожиданно вмешался в разговор. - А я бы не стал помогать Амбаруссар! Потому что это некрасивая, плохая шутка. Даже не шутка, а настоящая гадость, которая может испортить весь праздник. Я даже говорить не хочу на эту тему! - Скажи спасибо племяннику, милый Финрод, - засмеялась Арэдэль, - кажется, Рыжики и сейчас готовы были тебе лягушку подсунуть! Благо, Келебримбор их разоблачил! - Зза кого вы ннас приниммаете! – принялся протестовать Амрод, заикаясь от смеха. – Лягушку… на пиру… в бокал короля! - Какой жуткий поклеп! – вторил брату Амрас. – Жабу еще, куда бы ни шло, но пошлую лягушку… Смывается только кровью! - Или вином! – провозгласил Амрод, наполняя кубки окружающих. – Пока все не выпьют до дна, мы будем считать себя оскорбленными! - Как были мальчишками, так и остались! – фыркнула Артанис и подняла кубок. – Ваше здоровье, оскорбленные эльфы! - Зато племянник наш – сама благопристойность! – ухмыльнулся Амрас, нанизывая на двузубую вилку кусок оленины. – Уж как упорно вбивали мы ему в голову принципы Великой Пакости! А он ни в какую! Правильный, серьезный просто до тошноты… В кого только уродился эдаким умником? - В маму я пошел характером, - снова не поддержал шутку Келебримбор. – У меня была замечательная, серьезная мама по имени Лехтэ. Хоть я лишился ее совсем маленьким, но прекрасно помню. Она учила меня различать хорошее и плохое. Правильное и неправильное. И не стоит, дорогие Амбаруссар, раскрывать мне глаза на то, какая она была на самом деле. Лехтэ – это моя мама. Нужно еще что-то говорить? Куруфин, услышав имя жены, нахмурился. Пихнул кубок. Отстранил тарелку с румяной поджаренной рыбой. Тяжело вздохнул. Опустил черноволосую голову. Принялся вертеть в пальцах серебряную вилку, кажется, даже не замечая этого. Маэдрос, увидев мрачного брата, подвинул ближе к Искуснику. - Веселей, братишка, - тихонько сказал Старший, склоняясь к уху брата, - рассыпь улыбочки во все стороны, как ты умеешь. Покивай, обрадуйся. Не сиди букой! Погрызи орешков хотя бы… Ты же любишь орехи. - Плохо мне, - тихонько отвечал Куруфин. – Сердце горит. С тем, что ты отдал корону, я уже почти смирился… Но когда Тьелпэ про мать вспомнил, как будто стрела в грудь вонзилась. Нет, не могу я. Уйду лучше… - Если не можешь есть, возьми кубок и выпей вина, - прошипел Маэдрос, наливая братцу аманского. - Сегодня мы себе не принадлежим. Веселей, веселей, кому я сказал! Сделай счастливое лицо! У нас пир примирения! Мы должны быть веселы, счастливы, беззаботны. Показать всем, что между потомками Финвэ царит полный лад! Король Финрод тем временем провозгласил здравницу эльфам всех трех Домов. Эльфы немного вразнобой подняли кубки. Куруфин улыбнулся, как оскалился. Маэдрос сверкнул на брата бешеными глазами. Искусник тут же прикрылся кубком, пригубил вино. Старший брат убедился, что «мятеж» подавлен на корню. Удовлетворенно улыбнулся, выбрал яблоко из вазы. Подкинул его, поймал и впился крепкими белыми зубами в сочную мякоть. Пир продолжался почти весь день… Фингольфин поднял чашу за гибель Моргота, быстрейшую и неотвратимую смерть бессмертного, развоплощение Врага. Этот тост эльфы поддержали все, как один. И пили стоя. Когда Фингольфин возвращался на свое место, Маэдрос обратил внимание на неуверенные движения и жесты дяди. Тот медленно, как-то шатко поставил кубок на край стола, чуть не опрокинув. Тяжело сел, на какое-то мгновение прижал руку к виску. Астальдо с тревогой наклонился к отцу. - Отец, с тобой все в порядке? - Голова немножко закружилась. Не беспокойся, сын, сейчас пройдет. Фингон озабоченно переглянулся с Маэдросом. Последний отметил усилившуюся бледность дяди, его расширенные зрачки, замедленные ответы. Король явно находился не в лучшей форме. - Братишка, тебе не кажется, что дяде нужен отдых? Думаю, вы с Финродом вполне сможете заменить короля. - И не думай, племянник, и не надейся! – Фингольфин поднял тяжелую голову, по губам его скользнула бледная улыбка. – Что ты своему брату внушал? Я могу повторить тебе. Это пир примирения и сегодня мы себе не принадлежим. Мы должны быть веселы, счастливы. Демонстрировать любовь, согласие, прощение. Я посижу… только вот вино пить не смогу… боюсь, стошнит…. Но и не пить невозможно. Покажется подозрительным, если я, король, не буду поднимать кубок во здравие… Кое-кто обязательно решит… что это намек на то, что я… не желаю примирения… - Это как раз не проблема, - Маэдрос выцепил взглядом своего оруженосца, Кивнул ему, подзывая. Эльф подошел. Рыжий король о чем-то негромко переговорил с молодым нолдо. Отпустил, велев не задерживаться. И попросил Морнэмира доставить кувшин воды. Эльфы пришли почти одновременно. Оруженосец Маэдроса доставил из обоза великолепный, алый и прозрачный, играющий гранями кубок. Морнэмир принес кувшин холодной, прямо из родника, водицы. Маэдрос улыбнулся, поставил кубок перед Фингольфином и громко сказал. - Владыка Фингольфин! Позволь преподнести тебе кубок работы моего отца! Он сделан из одного цельного рубина. Прекрасный кубок как бы светился изнутри. Тонкий и прозрачный, он преломлял солнечные лучи, окрашивая их алым. Фингольфин глянул, улыбнулся, поблагодарил, и устало закрыл глаза. Маэдрос тихонько продолжил свою речь, наклонившись к королю и улыбаясь. - Это не простой кубок. Гляди, дядя! Феаноринг аккуратно плеснул чистой воды из кувшина на рубиновое дно. Фингольфин встряхнулся, протер глаза. Вода окрасилась, казалась вином. Новый король нолдор отпил немного, вздохнул, глянул на сына с племянником. И хрипловато рассмеялся. - А вот за это тебе, милый Нельо, особое спасибо! Можно сказать, ты просто спас дядю – теперь я свободно досижу остаток пира! Уже во второй половине дня на помост вышел Маглор, держа в руках лютню. Менестрель был чуточку хмельной, разрумянившийся. Серые глаза смеются. На голове белеет венок из подснежников, видно кто-то из дев постарался украсить своего кумира. На поляне мгновенно установилась тишина. Но не то взволнованное, напряженное безмолвие, которое сопровождало эльфов с самого утра. Нет, эта тишина была ласковой, полной ожидания и надежд. Тишина, которая наступает перед тем, как должно случиться нечто прекрасное. Тишина радостного ожидания. Маглор, не спеша, уселся на верхней ступеньке помоста. Поудобнее перехватил лютню, взял аккорд. Наклонив ухо, прислушался. Остался недоволен. Подкрутил пару колков. Снова взял аккорд. Прислушался. Одобрительно кивнул головой. На волосы Маглора с подснежников посыпалась едва заметная золотистая пыльца, притушив шелковый блеск иссиня-черных волос. Менестрель слегка кашлянул, взял высокую ноту и запел. Серебряный голос разлился над поляной, словно ароматное выдержанное вино. Лютня рокотала, звенела, то плакала, то смеялась. Песня поднималась к самым вершинам леса, улетала к озеру Митрим. Перед восхищенными эльфами то расстилались цветущие равнины потерянной навеки родины. То гремело волнами бурное море. То грохотала небывалая битва. Голос певца вел за собой эльфов, словно детей. Нолдор плакали, смеялись, били в ладоши и затихали, повинуясь дивному пению. Какой-то сумасшедший соловей отозвался эльфийскому голосу. Маглор запел еще звонче, еще слаще. Соловей вторил. Звенел, разливался руладами, щелкал, посвистывал, окутывая голос эльфа магией птичьего пения, древней магией Мелиан. Завороженные нолдор молчали, замерев. Лишь голос Маглора, лютня и соловей спорили, кто сильнее тронет сердца эльфов.… Когда феаноринг кончил петь, слушатели разразились восторженными криками. Каждый нолдо воспринял песню черноволосого менестреля по-своему. Кто-то ежился, вспоминая Вздыбленные Льды. Кто-то грустил о прекрасном Амане. Кто-то от всей души радовался наступившей весне! Маэдрос, слушая песню брата, расслабился. Внутренняя броня, покрывшая сердце рыжего эльфа в Ангамандо, треснула. Боль, радость, ожидание грядущего затопили душу старшего феаноринга. Казалось, что самое страшное уже позади. Нужно только напрячься, приложить усилия… и вместе с братьями, вместе с друзьями и соплеменниками очистить суровую, прекрасную землю Эндорэ от морготовой скверны! И тогда сбудутся мечты. Расцветут вишни ярко, словно в Тирионе. Засияет солнце новым, чистым светом над новой, чистой землей. Жизнь станет прекрасной, эльфы обретут счастье, сильмариллы загорятся в короне нолдор, а Клятва умрет. И даже проклятие Намо потеряет свою зловещую силу, тихо уснет навеки… В это время к отрекшемуся королю подошел один из копейщиков Второго Дома, Лорголин, держа в руке бокал аманского вина. Маэдрос встал, обернулся к втородомскому эльфу, с улыбкой протягивая свой кубок. Лорголин как бы через силу сказал несколько заздравных слов и понес вино ко рту. Но внезапно рука эльфа дрогнула. Глаза Лорголина затуманились, а горло затрепетало. Эльф смертельно побледнел, поджал тонкие губы так, что они вытянулись в бледную нитку. И резко выплеснул вино прямо в лицо Маэдросу. Все окаменели. Задрав голову, чтобы глядеть в самые глаза высокого врага, разъяренный копейщик закричал во весь голос, так что застонало эхо в лесу. - Думаешь, ты нас купил? Купил, да? Своими муками, своим великодушием, своими благодеяниями! Думаешь, мы ваши предательства задвинули в самый дальний угол памяти? Простили? Да ты знаешь, как скрипит снег на Хелкараксэ под ногами падающих от усталости эльфов?! Как воет ветер и трещит лед? Как расходятся льдины, образуя бездонные полыньи? Как сладко спится на снегу под звон вьюги?! Какие фарфоровые лица у замерзающих детей? Принц Тургон уже показал тебе, что не все эльфы беспечные и всепрощающие. И он, принц Тургон, не один такой! Нас много… мы здесь, и в наших ушах еще слышны крики умирающих… Не надейся, король Маэдрос, ты нас не купишь даже за корону нолдор. Мы не забудем, не простим… И тут Маэдрос сорвался. Старший сын Феанора не стал кричать и размахивать тяжелыми кулаками. Не вспыхнул, подобно своему отцу. Не рванулся навстречу оскорбителю. Отрекшийся король медленно достал из правого рукава небольшой белый платок. Тщательно вытер залитое вином лицо. Разжал пальцы – легкий кусочек полотна плавно спланировал на траву. Владыка Первого Дома расправил плечи, обтянутые черным шелком. Медленно, не глядя, отодвинул недопитый кубок. Упираясь в стол обеими руками, и живой, и мифриловой, Маэдрос стоял и глядел на Лорголина белыми от ярости глазами. Просто стоял и молча смотрел. И под этим жутким взглядом Лорголин затих, передернул плечами, будто стало эльфу очень холодно. Опустил голову, сглотнул. Сделался как бы меньше ростом, стал походить на тень. Маэдрос медленно отвел взгляд и заговорил. Негромко, но так что раскаты и переливы его хрипловатого бархатного голоса разлились вокруг. - Я слышал твои слова, эльф. И вполне понимаю твое горе. Да, мы очень виноваты. Да, вам пришлось невыносимо тяжело. Да, многие из вас погибли. Но что же делать теперь? – Маэдрос обвел взглядом сидящих и почти все потупились, не в состоянии выдержать пронзительный, вопрошающий взгляд короля. – Что мы сможем поделать? Что я-то могу исправить?! Поверьте, если бы мог – я бы все, все исправил. Любой ценой. Но я – не Эру и не Намо! Назад отыграть я не в состоянии, как бы ни желал этого! И убежать от происшедшего невозможно, и спрятаться тоже невозможно. Нигде – ни в лесу, ни в море… разве в чертогах у Намо… Но к чему туда стремиться? Так что придется нам всем смириться с тем, что произошло и учиться жить дальше. Как? Не знаю. Но как-то жить надо и нам, и вам. Мне тоже придется учиться жить с ЭТИМ на совести! Эльфы замолчали, поставили кубки, отставили еду. Рыжая голова высокого Маэдроса сияла над нолдор, словно солнце. А бледные лица эльфов были похожи на развернутые к солнцу венчики гелиотропов. Владыка Первого Дома оглядел соратников. Кое-кто плакал, некоторые прикусили губы. Но тех, у кого в глазах сияла откровенная ненависть, было на удивление мало. Эльфами владели скорее грусть, печаль, тоска по ушедшим… Маэдрос неожиданно смешался, запал его полностью исчез вместе со злостью. Король покусал губу, взъерошил волосы. И неожиданно тихо, почти жалобно проговорил. - Может, все-таки попробуете нас простить? Хотя бы попробуйте… хотя бы не думайте о ненависти… пожалуйста… братья и сестры… Голос Маэдроса прервался. Феаноринг стоял, опустив голову, по щеке неожиданная слеза прочертила блестящую дорожку. Пальцы левой руки чуть подрагивали. Узкий солнечный луч упал на медную голову, высветив белую прядь над правым виском. Фингон встал рядом с другом, обнял Маэдроса за плечи и тихонько попросил. - Простите Первый Дом, пожалуйста… нам ведь без них тоже плохо… Какой-то кубок покатился по столу. Зазвенела упавшая вилка. Чей-то нервный смешок прорезал тишину. И тут же послышались всхлипывания. Кто-то выругался. Кто-то стал шумно наливать вино. И, как будто это послужило толчком, все загомонили, заговорили, принялись угощать друг друга, поднимать тосты… Как ни странно, вспышка Маэдроса не помешала пиру примирения. Скорее наоборот. Меж эльфами не осталось недоговоренностей, запретных тем. Веселья (в том числе показного) стало гораздо меньше. Но сердечности не в пример больше. Кто-то уже сам просил прощения у бывшего друга. Кто-то с изрядной долей печального юмора рассказывал, как во время сна примерз ко льду и решил, что его зачаровал Моргот… Какой-то сконфуженный эльф Первого Дома пытался всучить теплый меховой плащ с капюшоном соседу по столу. Тот, явно втородомец, отказывался, уверяя, что у него в кладовке лежит целая куча прекрасно выделанных шкур. Но уже возникали и другие темы. Вильялотэ делилась с Леринейлом и его товарищами тонкостями лечения волколачьих укусов. Келегорм с Куруфином морочили Арэдэль голову тем, какой величины и свирепости им встретился вепрь (с клыками до самого неба), соблазняли сестрицу ехать с ними на охоту, как раньше. Кто-то на самом конце стола затеял горячий спор о преимуществах червеца перед зверобоем в деле получения красной краски… Фингольфин потихоньку тянул воду из рубинового кубка, лицо его было спокойным и умиротворенным. Маэдрос непринужденно болтал с Фингоном, плотно закутавшись в плащ. Нужно было остерегаться, потому что ожог на груди открылся и кровоточил. Такое с Маэдросом бывало иногда, когда он очень сильно нервничал. Что поделаешь – ангбандское зачарованное железо оставляет свои следы надолго. Но остальным эльфам об этом знать совершенно не стоит.