Трескотня барахлящего будильника за полчаса до назначенного срока — немножечко не то, чего бы хотелось Патаки с утра. Банально, но «добрым» она бы его не назвала — не за что. Серые капли осеннего дождя противно бились в окна, монотонным
«впус-ти к се-бе, впус-ти к се-бе» раздражая даже сильнее, чем этот будильник, что девчонка лёгким взмахом руки неслучайно скинула на пол — иначе бы не успокоился. Стекло над циферблатом в очередной раз треснуло, но не выпало, вероятно, было столь же неубиваемым, как и хозяйка.
— Идите дружно ко всем чертям, я продолжаю спать, — скрипуче простонала-пробормотала Хельга, укрываясь одеялом и обещая себе полежать буквально двадцать минут. Полчаса — максимум.
Полчаса смело растянулись, и, хвала всем небесам, дурной сон не дал этой заразе распространиться дальше. Девчонка подскочила с ошарашенными видом, отчего томик читанной на ночь «Триумфальной арки» стремительно встретился с полом самым больным местом — истерзанным корешком. И хоть опаздывать ей было совершенно не впервой, оставлять двадцать минут на сборы и путь — совсем-совсем-совсем рискованно. Даже Хелл-гёрл не может позволять себе такой расхлябанности.
За час погода и не подумала стать лучше, поэтому к привычному неловкому образу в стиле
«оно выбрало меня само, выпав из шкафа» следовало добавить вещи потеплее; раздумья над столь непростым вопросом ввели Патаки в состояние тихой паники. Любимые вещи, розовые не от большой любви к цвету, а по привычке, после вчерашних скромных посиделок их четвёркой на крыше пришли в негодность — пятно от соуса не выводилось влажными салфетками и скупыми слезами, как ни старайся; нелюбимые по понятной причине Хельга надевать не собиралась. Большой вопрос вызывала присланная Ольгой посылка, трёхстрочную записку из которой девчонка запомнила наизусть, сама, пожалуй, удивляясь этому факту.
«Обвал цен на сайте! Я надеюсь, тебе понравятся мои скромные подарки. С любовью, Ольга». И хоть содержимое бумажного пакета не отдавало, а прямо-таки несло стилем старшей сестры, от безысходности пришлось облачиться в какие-то
«ну очень крутые» по чужим меркам джинсы и свитер. Из узкого зеркала на Хельгу Патаки посмотрел почему-то другой человек. Ей, конечно, приходилось наряжаться — для особых случаев, но сегодня было просто
«сегодня», ни праздник, ни траур, просто обычный день, коих полно в году. От отсутствия розового, вкупе с Адовой девочкой становившегося предупреждающим знаком
«не подходи, убьёт», Патаки чувствовала себя, как не в своей тарелке — хмурилась и морщилась перед зеркалом, пока будильник снова не затрещал. Пнув недобитую технику посильнее, Хельга выскочила из комнаты, прихватив с собой рюкзак с парой учебников — остальные, как и всегда, хранились в школе.
— Привет, мам, привет, пап, — безэмоционально бросила девчонка, проходя к холодильнику. Большой Боб смотрел телевизор, новости, да он
постоянно их смотрел, и Хельге думалось, что ещё немного, и телевизор будет установлен даже в туалете. Мириам что–то готовила, по запаху и внешнему виду сие творение смахивало на яичницу, но вы не можете быть уверенным в чём-то на кухне Патаки, если хоть немного знакомы с кулинарными способностями этой рассеянной женщины. Не желая заработать расстройство своему бедному животу, видевшему за последние сутки только лишь пачку снэков, Хельга уныло запихнула в рот полусгоревший тост, запила его водой из-под крана и поспешила прочь из дома, в
дорогую и, безусловно,
любимую школу, обрекая себя на шесть часов скучной ерунды. В выбранной программе Хелл-гёрл интересовала только лишь литература во всех её проявлениях, но сегодня была среда, что значило отсутствие интересных предметов в расписании. Пропускать третий подряд учебный день Патаки не хотела — Ларри мог не выдержать и позвонить отцу, а с ним разговор короткий. На самом деле, он ещё и глупым бы вышел, ведь Боб даже не помнит толком имени дочери, всё Ольгой зовёт. И нет, Хельге уже совсем не обидно.
Единственный автобус, идущий в сторону школы, остановился у перекрёстка и был весьма кстати, что заставило Патаки ускорить шаг. Мокнуть под дождём в такой отвратительный день она не хотела, зонт с собой не брала принципиально, но судьба не благоволила ей ещё полтора часа назад, с чего бы сейчас вдруг менять своё мнение? Искупав Хельгу в отборных клубах чёрного дыма, автобус тронулся, сомкнув двери за впрыгнувшим в последний момент пареньком. Девчонка грубо и грязно выругалась, смутив какую-то мимо проходящую старушку, но на этом всё. Сетовать следовало лишь на саму себя, что проспала, что не встала по первому звонку будильника,
что вообще родилась, например. Натянув на голову капюшон, Хельга вся сжалась и снова ускорила шаг — даже десять минут, проведённые в походе пешком до школы, по такой погоде не казались раем. Ничем они не казались, кроме как отчаянной безысходностью, плавно стекающей в недовольство всем и вся, выраженное в пинке совершенно никому не мешавшей кучке листьев. Здание школы показалось в пределах видимости, до звонка оставалось около пяти минут, плюс-минус, но общий показатель утра всё ещё не косился в сторону
«приемлемо».
В здание школы Патаки вошла за минуту до звонка, и этого времени хватило аккурат на пробежку по этажам и едва ли не прыжок до своей привычной последней парты. Первым уроком сегодня значилась география, при подготовке к которой даже отличникам приходилось унижаться до зубрёжки. Собственно, предмет был несложным, но спрашивали по нему много и объёмно, поэтому даже то, что рекомендовалось просто прочитать и по другим предметам даже бы и не открывалось, по географии зубрили. А уж про хорошие оценки, оно и понятно, и говорить не стоит. Как и всегда, все носы чертили по страницам учебников, и на Хельгу никто не обратил внимания. Она тихо хмыкнула, заняв своё место и приготовившись к уроку.
«Обычно здесь сидел Брейни», — почему-то подумалось Хелл-гёрл, и она улыбнулась уголками губ, вспомнив неловкого, но беззаветно влюблённого в неё бывшего одноклассника.
Золотые были времена.
Со звонком, будто бы она ждала его за дверью, на пороге класса появилась миссис Бёрк, учитель географии. То была высокая полная темноволосая женщина, говорившая с сильным английским акцентом. Поговаривали, что раньше она преподавала в одном из элитных колледжей Англии, но потом ей пришлось переехать и устроиться в школу № 118 города Хиллвуда. Слухи слухами, но преподавательские качества её не вызывали никаких сомнений; даже отъявленные двоечники к её предмету всё-таки готовились. Ходила миссис Бёрк грузно, наступая на пятки сильнее, чем на носки, буквально вдавливая каблук в землю или пол, но торопливо, что было странным при её-то комплекции. Вот и сейчас, пока она добралась до стола, иные ученики даже не успели понять, что учитель уже в классе. Папки, учебник и журнал были брошены с недовольством и силой и грузно шлёпнулись на столешницу; миссис Бёрк сегодня не в духе. Те носы, что только оторвались от текста заданного на дом параграфа, предпочли уткнуться в него снова; Хельга, пробегая взглядом по строчкам, понимала, что ничего не видит, а буквы сливаются для неё в кляксы в форме лиц одноклассников. Впрочем, миссис Бёрк это никак не волновало; она уже открыла книгу позора и стыда и медленно изучала список учеников, словно бы видела его впервые. Окинув класс недолгим взглядом, женщина отметила отсутствующих и после жестом указала на ящик с картами, вымолвив лишь одно слово:
«Двенадцать». Это означало необходимость повесить на доску карту номер двенадцать, что и бросился выполнять Стинки, радуясь возможности не отвечать первым (такое уж было правило — если ты вешал карту, первым тебя не спрашивают). Тем временем миссис Бёрк заново принялась скользить ручкой по журналу, теперь уже смотря, у кого меньше оценок и кому надо поправить положение, чтобы начать опрос домашнего задания.
— Спасибо, Петерсон, — сказала она Стинки, когда тот повесил карту и сел на своё место, — а к доске у нас пойдёт… — после этой фразы все боязливо вжались в стулья, пытаясь за одно мгновение охватить вниманием весь параграф.
— К доске у нас пойдёт… — напряжение нарастало. В повисшей тишине тиканье настенных часов и тихий шорох неаккуратно перевёрнутой страницы учебника казались такими же громкими, как пушечные выстрелы.
— К доске пойдёт Хельга Патаки, — наконец, остро разорвав тишину, разнёсся по кабинету голос миссис Бёрк; она оторвала глаза от журнала и обвела взглядом класс, после — вопросительно посмотрела на старосту. Та, махнув рукой на храбрость, отъехала на стуле как можно дальше.
— Мисс Патаки сегодня
присутствует? — грозно поинтересовалась преподавательница у бедной старосты, и не миновать беды, если бы из-за последней парты не поднялось тело. Бросив последний (если не прощальный) взгляд на учебник, тело скривилось личиком и быстрым шагом двинулось к доске.
— Итак, что ты можешь рассказать нам о такой стране, как Нидерланды? — проскрипела преподавательница, мельком глянув на журнал, а после полно и безраздельно посвятив настороженный взгляд мисс Патаки, когда девчонка заняла оборонительную позицию у доски, схватив указку. Класс замер — показательные выступления цирка уродцев, коими они себя называли безо всякого стеснения, стоили дорогого каждый раз, и пропустить что-либо было бы крайне обидно. Хельга тихо сглотнула и, сжав крепче указку, словно бы приготовившись отбиваться от миссис Бёрк, как если бы та планировала на неё наброситься, подступила к карте, которую уродец Стинки повесил вверх ногами от волнения, и начала свой рассказ.
Звенящая тишина класса прерывалась лишь низковатым для девушки, с лёгкой хрипотцой, как у приболевшей, голосом Хельги, покуда все остальные молчали и боялись дышать, неотрывно следя за развернувшимся представлением. Миссис Бёрк, не мигая, смотрела на наглячку, дышала через нос, и с каждой новой паузой, после которой голос Патаки становился увереннее, мрачнела всё сильнее. А Хельга показала страну на перевернутой карте, увлеченно продолжая рассказывать про провинции Нидерландов, официальное название, государственное устройство и управление, а также про всё то, чтобы было прочитано когда-то давно, сохранилось на закорках памяти и не требовалось до настоящего момента. Когда она перешла к истории государства, преподаватель жестом остановила её.
— Довольно. Я вижу, ты хорошо усвоила тему, — последнее было сказано недовольным тоном, показывающим, что Хельга смогла осуществить мечту всех учеников школы — поставить миссис Бёрк в неудобное положение и заслужить у неё хорошую оценку. Хоть и вслух эта «хорошая оценка» произнесена не была, сомнений не оставалось; посеревшая от недовольства учительница не стала спрашивать следующего ученика и перешла к объяснению новой темы, сокрушенно думая о маленькой победе Хельги.
Лишь только прозвенел звонок, миссис Бёрк, с несвойственной для её комплекции скоростью выскочила из кабинета, вместе со своими папками и всем прочим барахлом. Следующей, кто покинул кабинет географии, была Хельга. Ещё в конце урока она посмотрела в расписание и, увидев, что следующим — физическая культура, от которой у нее было освобождение до субботы, облегченно вздохнула. Посему Хелл и покинула класс, едва прозвенел звонок. Сидни Гифальди проводил Адовую девочку удивленным взглядом. В свои семнадцать он как-то научился распознавать в девушке каждую её эмоцию, сменил кучу подружек от страшных до красавиц и всё находился в поисках одной-единственной. Не сказать, что Гифальди был обделен вниманием — наоборот, чуть ли не каждая едва подросшая девчонка мечтала хотя бы пройтись по школьному коридору рядом с ним. Но вместе с тем Сид был некоей темной лошадкой, ибо мало кто знал, чем и как занимается этот парень, исчезая из стен школы. Никто не рисковал вмешиваться в его дела, никто не хотел беды.
Весть о том, что несокрушимую Бёрк таки победили, и сделала это никто иная, как сама Хельга Патаки, стихийно разнеслась по старшим классам, объединив для обсуждения даже тех, кто давно не разговаривал. Но, как бы то ни было забавно, ни на физической культуре, ни на последующих уроках своего расписания звезда сегодняшнего дня не появилась. После первого урока её видел лишь охранник школы, мистер Сайрус, но он не увидел в уходящей ученице ничего необычного и вернулся к своим сканвордам в потрёпанном журнальчике.
***
—… и потом все дружно засмеялись и начали танцевать. Фиби-то нипочём всё, а мне аж блевать захотелось от этого зрелища, — Джоханссен закатил глаза и, хлебнув уже согревшейся и оттого невкусной колы из стакана, продолжил свой рассказ, — и после финальных титров я зарёкся больше в кино на творения Болливуда не ходить.
Шотмэн прыснул.
— Знаешь ли, ты неделю назад на этом же месте клялся, что больше никаких ванильных кафешек; две недели назад — скверов и парков; три недели назад — пляжей, — Арнольд пинком выбил свалившийся в кучку бумажек на полу будильник, разметав вдобавок и кучу, — такими темпами, в скором времени ваши с Фиби свидания будут проходить либо в моём пансионе, либо в чьей-нибудь постели.
Джеральд хмыкнул, едва ли не подавившись колой.
— А ты, я смотрю, — в Арнольда полетела диванная подушка, — большой специалист в выборе мест для свиданий.
— Ну уж
побольше тебя, — хохотнул Шотмэн, намекая на недавний провал Джоханссена. Дело в том, что после того, как он сводил впечатлительную Фиби на боевик, азиатка решила выбирать места для встреч самостоятельно; теперь Джеру приходилось терпеть пребывание в этих многочисленных дешёвых забегаловках, где стены выкрашены в пошлый грязно-розовый цвет, на потолок приклеены глупые сердечки, а из съестного и напитков подают лишь противный кофе и абсолютно не поддающиеся пережевыванию, будто резиновые, булочки с кунжутом. Парень подозревал, что пассия выбрала такой своеобразный способ мести, чтобы мучить его долго и качественно, но, увы, сделать ничего не мог, и лишь с согревшейся кока-колой в обнимку жаловался на горькую судьбу Арнольду, который, хоть и был человеком понимающим, от знатной подколки в подходящем месте не мог удержаться.
— То-то и я вижу, какой ты счастливый и радостный становишься, когда кто-то упоминает о Лайле.
Вот прям не в бровь, а в глаз. Джеральд скривился в усмешке, подхватывая злосчастный будильник, летевший точно в аквариум. Настала очередь Арнольда кривиться, словно бы он съел килограмм лимонов.
— Заткнись, — буркнул он [Арнольд], ныряя под кровать за носками, которые — он точно помнил, — туда непостижимым образом занёс Абнер. В последнее время их отношения с Сойер стали слишком уж
идеальными. Они напоминали сливовый джем, который бабушка так и не научилась готовить как следует — приторно-сладкие, забродившие и имеющие очень неаппетитный вид.
— Что тебя не устраивает? — потягивая сладковатый напиток, Джеральд буравил взглядом задницу друга, торчащую из-под кровати.
— Она слишком сладкая, — нога в мягком домашнем тапочке отпихнула диванную подушку, оказавшуюся в ненужное время в ненужном месте, — я бы даже сказал, а-а-а-апчи! — пыль веков, скопившаяся под кроватью, неприятно засвербила в носу, и, чихнув, Арнольд подскочил и довольно-таки прилично приложился головой о бортик кровати, — приторная, — послышался шорох, и в поле зрения с носками в руках появился Шотмэн, потирая ушибленную голову, — не то… Хочется остренького.
—
Остренького? — ехидно подхватил Джер, отставив стакан на тумбочку, где уже стояли пустая миска из-под чипсов и пустой стакан Арнольда, — остренького…
Он осмотрел комнату на наличие острых вещей и, не найдя оные, прилично задумался. В голове всплыли события сегодняшнего дня — Джоханссен любил выстраивать мысленные цепочки в голове, и всегда они его к чему-нибудь, да приводили. Юноша долго смотрел в стеклянный потолок, потом его расфокусированный взгляд переместился на плакат Адрианы Лимы, покуда в его голове не сформировалась шальная и очень забавная идея. В полнейшей тишине он выдал:
— Для остроты ощущений предлагаю тебе пари, — Арнольд хмыкнул.
— Ну рискни, — очередные носки полетели в кучу грязного белья посреди комнаты. Шотмэн невозмутимо отправился к шкафу.
— Спорим, что ты не сможешь завоевать расположение нашей Адовой девочки за две недели? — послышался удар и сдавленный стон — не ожидавший такого поворота репоголовый врезался в дверцу шкафа и теперь потирал многострадальную голову. Там, наверно, уже вскочила шишка. Джоханссен снова обратил взгляд на нетленный образ Адрианны на плакате.
— Ты в своём уме? — от греха подальше отойдя от всех твердых предметов, ошарашенно поинтересовался Арнольд, — она же Адовая девочка!
— Ну, — Джеральд с довольной улыбкой растянулся на диване, — если ты
не хочешь… — в его голосе явно слышался тонкий намек на то, что Шотмэн — трус. Да и действительно было чего бояться — связываться с Патаки довольно опасно, даже если ты знаешь, что она пылала к тебе страстными чувствами. Вот именно, пылала.
В прошедшем времени. Сейчас же, сколько бы он ни старался, репоголовый не мог заметить во всём облике Хельги ничего добродушного по отношению к себе. Во всех случаях это был верный проигрыш.
— По рукам, — Шотмэн неожиданно посерьёзнел, — на что спорим?
Джоханссен задумался.
— Пожалуй, пусть это будет… — паренёк почесал затылок, — пускай это будет день развлечений за счёт проигравшего!
Арнольд кивнул, в следующую секунду его лицо стало более сосредоточенным — Шотмэн уже заранее подсчитывал, во сколько ему встанут аппетиты Джеральда.
Тот прыснул.
— Да расслабься, — он сделал последний глоток из своего стакана и, осушив его, поставил на тумбочку, — я постараюсь не слишком тебя растранжирить.
***
Двенадцать.
Ровно двенадцать трещин на потолке насчитала Хельга за полтора часа бессмысленного и во многом туповатого разглядывания сего
«творения безыскусства». Мысли её бешеными единорогами скакали с темы на тему, упорно уворачиваясь от самой главной, колющей в бок проблемы, которую она пыталась решить.
— Твою мать!
В окно влетел шальной голубь, который тут же и вылетел, сопровождаемый порцией нелестных высказываний и мягким енотом с прикроватной тумбочки. Плюшевая игрушка застряла в форточке, а вот птица благополучно скрылась. Ну и поделом, на кону более насущные проблемы.
Например, как найти смысл жизни.
Или как у неё получилось «сломать» географичку.
Всё это было для Патаки равноценно — ни в том, ни в другом она не смыслила ни грамма, посему, потерзавшись трудными вопросами ещё с полчаса, девчонка с огромным трудом подняла свою тушку с кровати и проследовала к письменному столу, где минутой спустя зажужжал, работая, ноутбук. Facebook не порадовал изгнанницу ничем новеньким. Новостная лента пестрела одним и тем же: коты, букеты, спойлеры новых фильмов и еда. Еды было столько, что от одного её вкусного вида у Хельги скрутило живот. Негромко выругавшись, Патаки уже было собралась покинуть сие тленное место, как в правом нижнем углу замигал значок нового сообщения. Неизвестный пользователь
Black Raven желал добавить её в друзья. Дилемма. Раньше Хелл предложения такого рода отвергала на раз-два, просто игнорируя сообщения и невежливо отшивая особенно настырных. Сегодня же над скептицизмом восторжествовал интерес. Временно оставляя незнакомца с аватаром, на котором красовался шикарный ворон, в подписчиках, Патаки с видом Шерлока Холмса с головой погрузилась в изучение его странички. Спустя двадцать, а, может, и тридцать минут чтения записей на стене, просмотра видео, прикрепленных к этим записям, рассматриванию картинок, Хельга уверенно нажала на кнопку «Принять в друзья». За этим действием незамедлительно появилось сообщение.
Black Raven: Привет!
— Какие оригинальности, — Патаки отхлебнула чай, который всё-таки удосужилась спуститься и сделать, и с опаской откусила бутерброд, что на выходе из кухни ей всучила Мириам. Прожевав и проглотив, девчонка принялась строчить ответ.
Helga Pataki: Ну здравствуй, смертный. Какими ветрами тебя в мою убогую обитель?
Недоброжелательно усмехнувшись, она отправила сообщение в дальний полет по Сети. Список диалогов, обновлённый не более, чем пять минут назад, выглядел уныло и скорбно. За последние полтора месяца обновились лишь три диалога — беседа их тренировочной группы, короткая переписка с Ольгой и вот, этот новый диалог со странным
Black Raven. Кстати, тот учтиво молчал. Даже сообщение не прочитал, хотя и был в сети. Просто высший уровень игнорирования.
Сворачивая браузер и щелкая мышкой по иконке популярной видеоигры, Хельга ещё немного думала о том, что она найдет этого несчастного Ворона и открутит ему голову. Но уже через пару минут её поглотил мир автомобилей, скорости и сломанного Alt’а — так сильно она пыталась прибавить скорости, что кнопка просто выскочила из клавиатуры. Но беда заключалась не в этом. В доме Большого Боба погас свет.
—
ХЕЛЬГА! — грузные шаги Большого Боба слышались на лестнице. — Если это твоих рук дело, то просто беги.
Совет звучал дельно, но Патаки-младшей было очень даже всё равно. Она не виновата в том, что у них снова вышибло пробки. Пора бы уже сменить проводку, о чём она не раз напоминала отцу. Но тот был вечно занят, поэтому горелыми проводами и рёвом в этом доме попахивало часто. Давайте глянем правде в глаза — Боб просто не умел приложить руки в ведении домашнего хозяйства.
Девчонка закинула ноги на стол и в такой расслабленной позе принялась потягивать уже остывший чай из кружки. И даже тот факт, что дверь её спальни чуть не слетела с петель, когда Большой Боб наконец-то достиг своей цели, ничуть не смутил Адовую девочку.
—
ТЫ! — мужчина показал на неё пальцем, не в силах совладать с собой и подобрать слова.
— Я, — апатично и безэмоционально отозвалась девчонка.
—
ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА, МАЛЕНЬКАЯ МЕРЗАВКА? — Боб двинулся в атаку, но и Хельга была не так уж проста. В следующее мгновение она уже была надежно спрятана за кроватью, а грузного Боба подсек стул на колесиках, оттолкнутый ею. Увы, должный эффект не случился — отец не упал, но зато хотя бы остановился. По его выпученным глазам, налившимся кровью, было видно, что он просто закипает.
— Родилась на свет, Большой Боб, — игнорируя все знаки
«опасно, беги отсюда, дурочка, пока не стала фаршем», Хельга взгромоздилась на окно, свесив одну ногу на улицу.
В воздухе запахло жареным. Если уж слишком хорошо прислушаться, можно было понять, что хлюпает и лопается пузырями злость и ненависть Боба Патаки.
— И так же, как и ты, осталась в этот чудный осенний вечер без света, — её губы вытянулись в критичном жесте. Мужчина сжимал и разжимал кулаки, сосредоточенно смотря на дочь. Сразу видно — думает. Ржавые шестерёнки его мозга наконец задвигались в правильную сторону, и он, ещё с минутку попялившись на младшую дочь и убранство её комнаты, развернулся и вышел, прихлопнув дверью. Удивительно, но Хельга шумно выдохнула и, сползя с подоконника вниз, дрожащей рукой достала из-за батареи пачку сигарет. После извлечения оттуда одного цилиндрика и именной зажигалки, отнятой ей у Сида Гифальди, девчонка подожгла сигарету и затянулась, спустя пару секунд выпуская струю дыма. Стычки с отцом в последнее время давались ей как никогда трудно. Она всё чаще и чаще становилась виноватой во всех бедах дома Патаки. И кстати, даже в том, что золотой бизнес Большого Боба тихо начал прогорать, отчего у него самого начало пригорать, тоже была виновата Хельга. Так считал Боб, с этим безмолвно соглашалась недалёкая Мириам, а у Ольги — своих проблем кому бы отгрузить, поэтому круглыми сутками Хельга была предоставлена самой себе. Это не могло влиять хорошо и влияло исключительно плохо. Девчонка закурила — хоть и нечасто, как одноклассники, но временами на неё находило, и она могла пропустить одну-две сигаретки, — забросила стихотворчество, сожгла все свои сборники и выкинула идол Арнольда из шкафа. О последнем, правда, она в тот же день и пожалела, поэтому ночью приволокла с городской свалки домой. В остальном жизнь просто стала
никакой.
— Да пошло бы оно всё, — докуренная и затушенная сигарета полетела в окно, а Патаки, не переодеваясь, брякнулась на кровать, неловко скидывая кеды нога об ногу. Спустя пять минут царство Морфея поглотило её в свои объятия.
