Стрелы дракона

       Несмотря на все словесные уговоры, и расставленные графиней сети, Николя по-прежнему убегал от графини в кусты. Не помогало ничего. Тогда графиня зареклась, что первую же девицу, повстречавшуюся им на пути, она возьмёт с собой. Тем самым она недеялась исправить Николя. Конечно же, исправить его мог, только, один Бог. Тем не менее однажды, проезжая лесом, они услышали женские мольбы:        — Мой друг...        ...звуки борьбы...        — Натан...        Видимо, он закрыл ей рот...        — Смиритесь, госпожа!        Нужно было что-то делать. Выпустив варана, графиня приказала:        — Защити её!        Звук ломающихся веток, и громкое шуршание — всё говорило о приближении животного к цели. Звук падающих тел. Она ожидала услышать женский крик, но его не было. Видимо, девушка упала без чувств до того, как до них добрался варан. Внезапно, до путников дошёл запах горелой одежды... и мяса.        — Николя, проберитесь через кусты, а я найду обходной путь.        — Только, будьте осторожны, графиня!        — Пудьте покойны, Николя, со мной Один!        В это время в лесу раздался крик ящерицы.        — Николя, вы слышали? Это Один. Идите на его голос!        Когда графиня, следуя обходной дорогой, проезжала мимо скрытой молодыми берёзками лесной поляны, к ней навстречу вышел Николя, держа на руках приятную глазу девицу, одетую в ведавшее виды, но когда-то богатое, платье.        Будем точны, графиня, перед тем, как двинуться в путь, переоделась в женский охотничий кастюм. Видимо, существовал её тайный почитатель, знающий все пристрастия графини. Но кто он? Может быть сам де Рошфор, а может и... впрочем, нам это не известно. Когда же Николя подошёл к графини, он застыл на месте с прекрасной ношей, увидав вооружённую до зубов бандитку.        — Вы поражены, мой друг? — сказала графиня, — итак, девушка ваша. Садитесь в карету, и привидите девушку в чувство.        Из-под воротника же графини выглядывала ящерица.        — А вы...        — Со мной мой маленький друг. Если что, он меня предупредит.        Дорога была тихой и спокойной, кроме счастливых возгласов доносившихся из кареты. Графиня, даже, начала ревновать к Николя. Но солнце, уже, клонилось к закату, а на пути не попалось ни одного ночлежного дома. При этом, как графиня ни старалась, глаза у неё слипались, а перед глазами маячила мягкая кровать, пирина... граф. И графиня, засыпая за вожжами, увела бы лошадей в канаву, если бы в козлах не оказался её друг. Нет, ни Николя, а тот, которого она знала, как Один. Он хотел перенести свою госпожу в карету, но она настолько за него ухватилась, что ему ничего не оставалось делать, как, продолжая управлять каретой, оставить её рядом с собою на козлах. Положив голову на плечо, она уснула, а вскоре и вовсе положила свою голову на колени друга. Но женщины — женщины, они, часто не понимают, в какие скорби они вводят своих друзей подобными поступками. На какой-то миг в его глазах потемнело, при этом, карета по-прежнему ехала своим курсом. Когда же темнота с его глаз спала, на него смотрела она...        — Графиня, зачем? — спросил её Один.        — Простите меня, но мне было трудно не прочувствоваться вами!        — Вы должны были себя хранить!        — То, что принадлежит моему будущему супругу, я бережно храню, как и вы меня. Я, просто вас хотела отблагодарить!        — Ладно, бог с вами, благодарности ваши приняты. Но впредь будьте осторожны! За вашего друга я ручаюсь, но я не могу ручаться за...        — А разве мы с вами не друзья?        — Именно, что друзья, только, друзья!        Вздохнув, графиня согласилась.        — Вы правы!        Именно в этот момент в карете настала тишина. Наступало утро.        А впереди за холмами показались крышы храма, и высокие стены. Эти стены Графиня узнала сразу. Их, некоторое время назад, покинула она со своей матерью, сестрой Клавдией (в миру — Анжеликой де Плесси-Бельер де Пейрак). Из графини вырвались наружу нечленораздельные звуки радости. Обняв возничего, она поцеловала его.        — Графиня, вы снова не осторожны!        — Я люблю вас, мой друг, всем моим сердцем!        — Графиня, если вы любите меня, то позвольте мне любить вас также чисто, как и вы меня!        — Я никогда вам ничего не запрещала, мой друг!        — И за это вам благодапрность. Но, разве это необходимость — раздаривать свои поцелуи направо и налево?        — Вы не правы, Один. Только для моих друзей!        — А вы не исправимы, графиня. Да, ещё. Мне туда нельзя.        — Я вас спрячу! — сказала графиня, и подала Одину свою руку.        Через миг на шею графини опустилась золотая цепочка, а её губы и язык почувствовали на себе приятный холодок оружия. Конечно, графиня не вредила себе: она не водила языком по острой кромке лезвия, не покрывала себя шрамами, а, только, чистая любовь... к холодной стали. Может, виной тому "колыбельная" стальных клинков её детства... свистящих пуль? Последнее — вряд ли. Потому, что, как говорят, пуля — дура; а клинок, даже в девичьих руках, всегда остаётся верен своей хозяйке: на кого хозяйка опустит свою руку, на того опустится и он. Да и разве может графини навредить тот, кто хранит её? Сколько минут, со времён своего знакомства, Один и Онорина провели вместе? Да, пожалуй, больше часу (или суток). И во всё это время разговоров ни он, ни она, не проявили конкретных действий друг ко другу, а только — романтика... приятные разговоры.        Но приятные переживания, обычно, улетучиваются как ветер (стоит, только, тому подуть). Вот и сейчас, из транса графиню вывел запах горелого мяса, и запёкшейся крови. Реакция графини была молнейносной: в миг, оказавшись на земле, она воскликнула:        — Катерина... Катерина,..        Графиня вспомнила милое лицо подростка, копировавшее её мать, ту же "хрупкость" талии...        Графиня упала на свои колени, и вспомнила о святом месте, где она находилась. Это был монастырь, часованя, перед её глазами предстало огромное распятье Спасителя, подвешеное за верёвки к потолку. В своём видении Онорина, распростёршись на гранитном полу храма перед семиметровым распятьем, молилась:        — Господи Иисусе, сохрани жизнь моей сестры Катерины, и сохрани ей её женскую честь, я заплачу любую цену! Только, единственное, в чём я прошу (впрочем, не для себя) послабления: не лишай меня чести родить моему суженому наследника... Аминь!        В тот же момент своим внутренним чутьём она почувствовала ступившие перед ней мужские сапоги. Не поднимая головы, она сказала незнакомцу:        — Вам нет нужды применять силу, чтобы справить свои мужские нужды. Только, ради Христа, справляйтесь не на святом месте, но выведите меня из храма...        Графини показалось, что незнакомец подал ей руку.        — ...вот так.        А перед её глазами по-преждему играли "зайцы". И как ей показалось, её просьбу выполнили. Но на самом же деле...        Она чувствовала под собой мягкую траву, но это был гранитный пол монастырской часовни. Ей казалось, что она ведёт себя смирно, но она сопротивлялась подобно гигантскому варану. Ей казалось, что она говорила по-человечески, но она кричала... Она чувствовала на себе применение мужской силы для справления своих мужских нужд, её же связывали верёвками, чтобы она не навредила себе (и другим). И это были не разбойники, но Николя, и его девушка, пытающиеся оба помочь графине. Наконец, графине показалось, что всё: её познали, и она успокоилась. Но на самом же деле...        — Сатана, я запрещаю тебе! Убирайся вон из храма!        Это была настоятельница.        С этими словами Онорина встала, и рванулась к выходу. Ей же казалось, что её влачат в храм, чтобы пустить по второму кругу.        Неожиданно, перед лицом Онорины возник видимый ясно граф. Онорина тут же приклонила перед ним колени, и склонила свою голову. В это время граф сказал, но настолько тихо, что было слышно, если, только, мышам:        — Вы все свободны!        — Слушаемся, господин, ответили "они"...        Это произошло в миг. И она поняла, что что-то произошло. И именно тогда графиня произнесла чётко и ясно, что было понятно всем: матушке, Николя... стоящей рядом Катерине.        — Простите меня, граф! Простите меня, матушка! Если посчитаете верным меня наказать, граф, сейчас — наилучший момент для того. Прошу вас, только, об одном: покройте меня своим крылом, и позвольте мне родить для вас наследника. Если же вы отвергните меня, то я дам обет, и буду служить Господу в этом монастыре до конца моих дней! Так, какая же ваша воля, граф?        Граф был поставлет в тупик. Мужества же (как и мудрости) было от графини не отнимать. Граф же тоже был "тёртым калачём".        — А заботы о вашем графстве предоставите монастырю?        — Я совсем забыла, простите меня!        — Ничего страшного, с молодыми графинями это случается. Тем, не менее, вот мой вам ответ, графиня: давайте мы с вами отдадим судьбу нашего брака в руки Господа! — сказал граф, и, повернувшись к матушке, посмотрел на ту строго (возможно как старший брат на свою младшую сестру). Тогда та сказала:        — Если же вы желаете всё провести сию минуту, и без торжественных церимоний, хотя бы накиньте на невесту что-нибудь поверх её прекрасных плеч!        — Вы понимаете, графиня, что обратный ход я вам не предоставлю? — спросил у неё граф, стоя перед предварительным брачным соглашением.        — А вы понимаете, граф, в первую же новобрачную ночь вам придётся исполнить ваши супружеские обязанности?        — И вы этого не боитесь?        — Жду-не дождусь, граф!        — Придержите, хотя бы, на святом месте свой язык, графиня!        — Почему бы и вам этого не сделать, граф?        — Это вызов, графиня? — сказал граф, сверкая своими чёрными глазами.        Графиня же посмотрела на графа глазами умаляющего котика. Из рук графа вывалилось перо, с плеч же графини... но граф снова накинул на плечи невесты свой плащ, и прижал её к себе. Тогда графиня почувствовала всё... Её плоть разгорелась как огонь. Граф же отступил:        — Остальное в замке!        Графиня кивнула, и подписала документ. Следом поставил подпись и граф.        Когда все расходились, будущая графиня де Монтадур де Рошфор упрашивала супруга взять с собой свою сестру. Она, рассказала ему о страшном видении, о труппах, о палёном человеческом мясе...        — И вы считаете это правдой, моя венценосная супруга?        — Пусть моё недостойное поведение на святом месте не смущает вас, граф, но я не хочу, чтобы с моей сестрой, Катериной, произошло то, что я видела во сне. Пожалуйста! — сказала супруга де Рошфор, чмокнув в губы своего суженого. — Ведь, у меня подарок для вас: вы — моя первая любовь, и до вас у меня никого не было, если... только...        — Пусть ваши прежние мечты остануться при вас! Я вам верю! — граф снова переключился на настоятельницу, — матушка, позвольте её сестре покинуть святую обитель на какое-то время, пройдёт обряд, свадьба, и она продолжит своё обучение!        — Пожалуйста! — упрашивала Катерина матушку.        — Хорошо, дитя. Только, дай мне слово, что будешь вести себя подобающе воспитанице!        — Спасибо, матушка!        Подготовка к свадьбе        Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Замок графа наполнился слугами, и освободились покои для будущей графини. Но и король сдержал своё слово: вместе с приказом о зачислении Николя в мушкетёры, пришёл приказ о присвоении ему младшего дворянского звания, ибо без дворянского звания в мушкетёры не брали.        — Матушка, только скажите, и я откажусь от предоставленной мне чести служить Его Величеству, и останусь с вами!        — Нет, Николя, иди с богом, сынок! Я надеюсь, что также скоро ты найдёшь и свою половину.        — Я люблю Онорину, матушка!        — Но она твоя кровная сестра! Тем более, у тебя появилась девушка!        Но Николя, казалось, не услышал последнии слова матери.        — Так то, на что графиня намекала — правда?        Когда мушкетёры собирались в дорогу, капитан сказал Николя (и это было в канюшне графа):        — Мой друг, я совсем запамятовал. Есть одно условие для повышения в будущем вашего звания: вы должны быть женат.        В это время, одно миловидное создание запрягало мушкетёрам коней.        — Считайте, что у меня жена есть! — сказал Николя, и отвёл свой взгляд к девушке, но так, чтобы его видел капитан.        — Красавица, — спросил капитан у девушки, — как твоё имя?        — При рождении меня нарекли Эльзой, — отвечала девушка, опустив свои глаза перед капитаном, — но форт, где я была в услужении сгорел. А Николя меня спас. Это подтвердит и графиня, будущая де Рошфор.        — Я знаю графа де Рошфора, и преслышан о его супруге, а потому доверюсь вам на слово. Чтоже, тогда... мы с Николя посетим соседнее графство, а на обратном пути вы с ним обвенчаетесь!        — А можно с вами, капитан?        — Я на службе, миледи!        — Я думаю, что девушка-мушкетёр будет вам в подмогу!        — Ух эти женщины! — воскликнул капитан, — если, только, графиня вам выделит коня!        Вскоре тройка королевских мушкетёров и миледи двинулись в длинный путь.        Что же, мы с читателем пожелаем путишественникам счастливого пути, и вернёмся к нашей возлюбленной графине. Ибо эти события: спасение Эльзы, встреча графа с графиней в монастыре, и получение королевского приказа о принятии Николя в мушкетёры, заняло три дня.        Приняв горячую баню, и ухаживание за собой графа (но не более того), будущая графиня пошла в отведённую ей спальню (для невесты). Комната была убрана с великой любовью, а на кровати графини красовались красивенные амурчики.        — Боже мой, граф, зачем это всё? Я не привыкла к роскоши. Вам достаточно сказать желание, и я вся к вашим услугам! — сказала она, положив а плечи графа свои нежные ручки.        — Вы вся в свою мать, графиня! — ответил он, смотря к ней в глаза.        — И вы её знали? — спросила Онорина безо всякого укора в голосе.        — Несколько раз я держал её за талию, как сейчас держу вас, несколько раз мои уста... простите меня, не могу сказать!        — Продолжайте, пожалуйста, мне нравятся такие рассказы!        — Но, клянусь честью мушкетёра, что я ни разу не знал вашу мать близко!        — Как жаль, граф!        — Вы шутите, графиня?        — Нет! Значит, вы, ещё не опытен, и не можете меня ввести в неведомый для меня мир?        — Да нет, же, графиня!        — Тогда, докажите в деле, мой друг! — сказала графиня, обняв шею будущего супруга ещё крепче.        — Моя искусительница! — сказал он, и повалил графиню на кровать, — и сейчас я вам это докажу!        — Докажите, граф...        Но граф исполнил своё обещание, только частично. Самое прекрасное он оставил на первую новобрачную ночь своей невесты.        Когда, после приятных минут, а может и часов, она пришла в себя, граф, уже, покидал комнату.        "Идиот! Зверь! Безмозглая скотина..., — ругал себя граф, обзывая себя различными грязными словами, — как ты мог поддаться искушению! Не смог сдержать себя? Ещё бы чуть-чуть..."        — Не уходите, граф, — говорила графиня, когда он был, уже, в корридоре, — скажите, вы любите меня?        — Почему вы меня об этом спрашиваете? — спросил, остановившись, граф.        — Вы мне доказали, что вы — хороший учитель, но так мне и не сказали, что любите меня!        Это была последняя капля. Через минуту он был у её ног.        — Онорина, любовь моя!        — Скажите ещё!        — Графиня, я люблю вас!        — Не так, Жорж!        — Онорина, я люблю тебя!        — И я люблю тебя, Жорж! — сказала она, и взяла... его инциативу в свои руки...        Теперь ему пришлось приходить в себя...        — Онорина... вы моя богиня...        — Бог один... Жорж...        Поднявшись ни свет, ни заря, графиня умыла лицо (чтобы не выглядеть сонной), и пошла в местную часовню. Где та находилась? В том же замке. Замок же представлял собой смежные друг с другом здания, имеющие по периметру форму квадрата. Часовня находилась на первом этаже одного из флигелей. Над часовней находилась местная тюрьма, а ещё выше смотровая площадка. К потолку часовни было подвешано распятие Спасителя, горели свечи, и курился фимиам. По монашествующему обычаю Онорина распласталась на полу, и честно исповедовала Спасителю всё, что натворила минувшей ночью. В то же время Онорина попросила благословения на свой с Жоржом брак, так, как родной её отец умер, а матери рядом не было. Очистив свою совесть и душу, она встала, чтобы выйти.        — Вы думаете, Он вас слышал? — сказал ей некто.        Графиня перебрала в памяти различные мужские голоса, которые слышала, но никого с таким голосом не вспомнила.        — Я исповедовалась не вам! — ответила графиня, не убавляя шагу.        — А вы грубите! — сказал голос, но графиня, уже, была далеко.        — Онорина, вы где были? — спросил граф за завтраком.        — Исповедовалась, — с величайшей кротостью сказала графиня.        — Надеюсь, что вас никто не слышал!        — Слышал.        — Кто? — спросил граф, застыв с вилкой в руках.        — Спаситель!        Новость графини немного успокоила графа.        — А я то думал...        — Я много времени провела в монастырях, а потому знаю, насколько верно Спаситель охраняет тайну исповеди.        — В вашем Спасителе, графиня, я не сомневаюсь. Но не забудьте о стенах замка, которые делают из жужжания пчелы рёв льва!        — Тогда в следующий раз, граф, я буду нема, как варан.        — Это шутка?        Кроме этого небольшого допроса граф графиню не допекал. Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Замок наполнялся слугами, едой, вином, и гостями. В тайне своего сердца Онорина надеялась увидеть на свадьбе и свою маму. Но она знала, что её мама в миссии, а потому на её лице отобразилась огромная скорбь, хотя она и пыталась ту скрыть от графа. Нежно взяв свою невесту за руку, граф сказал:        — Графиня если я для вас слижком стар, скажите мне, и я отпущу вас! Я не хочу, чтобы вы были со мной несчастливы!        — Нет, мой друг, как говорит народная мудрость : "Старый конь бразды не портит!" — и, придвинув свои уста к его уху, тихо добавила, — я никогда не забуду прошлой ночи с вами!        Таким же макаром он добавил:        — А я чуствовал себя как идиот, совращающий невинную душу!        — Ещё кто кого...        — Поберегитесь, невестушка! Ваша набожность не как не сочетается с тем, что было между нами вчера!        — А разве что-то было?        — Ах, моя любовь, вы способны свести с ума любого старика!        — Не старика, мой друг, а мужчину в самом расцвете сил!        — Вы, моя любовь, не Онорина, а Венера!        — Я польщена вашими словами, мой друг! Только, давайте наши комплементы оставим для луны...        — Поправлю: для новой луны!        Графиня удивилась, но докончила:        — ...а день предоставим регламенту.        — Моё единственное желание — сделать вас счастливой! Но я немного был разочарован, увидав на вашем лице скорбь. Объяснитесь!        — Как бы была счастлива моя матушка, если бы увидала мой день! Но она во Французской миссии.        — Она так вам сказала?        — Да! Наши кареты разъехалиись по разным дорогам.        — Из того монастыря, где вы...        — Верно... а что? — спросила графиня, теряясь в догадках. А в её разум закрались чёрные мысли. Только слова графа успокоили графиню. Он сказал:        — Я пошлю вслед вашей матушки посыльного. Вы довольны?        — Конечно, мой друг!        Венчание прошло на высшем уровне. С тех пор, как Марфа похорошела, Графиня её не взлюбила. Но, по сравненю с незнакомцами из окружения графа, Марфа была единственным близким к Онорине человеком. А потому, графиня и взяла Марфу на роль своей матери. Так положено было по местному обычаю. Граф же на роль родителей пригласил кого-то из своих друзей. В остальном всё было чинно и с большой пышностью. Для графини же эти все обряды... празднества были очень нудны: она ждала ночи. И вот, долгожданная ночь наступила.        Оставив гостей, графиня шипнула на ушко супругу, что омывшись в бане, пойдёт к семейному ложу. Где она оставила свой медальон, она не могла вспомнить. Вокруг же были чужие люди. В этот раз она не стала заходить в баню одна, а попросила Марфу услужить ей.        — Спасибо, матушка! — сказала Онорина, когда Марфа помогла ей обернуться покрывалом.        — Что-нибудь ещё, дочка?        — Дальше, я сама.        — Будь осторожна. Граф, сейчас, может быть пьян, а ты можешь стать лакомым кусочком для какого-нибудь хищника!        — Марфа, если граф, по причине вина, будет со мной немного груб, я потерплю. Ибо я приехала в Рошфор за тем, чтобы подарить Жоржу законного наследника!        — Ваша правда, графиня, граф нуждается в наследнике!        Графиня нежилась на своей кровати, а её супруг всё ещё не шёл. Внутри графини медленно назревало любопытство побродить по ночному замку, а заодно и проследить за супругом. Но в этот раз она не стала одеваться, а решила встретить супруга во всеоружии. Потому она, накинув на себя одно покрывало, вышла в коридор замка. Покрывало было мокрое, а коридор холодный. Соответственно и графине было холодно. Но ей не привыкать. Конечно же, если бы её возлюбленный супруг был рядом, не приминул бы её согреть. Но увы...        Коридор был наполнен полумраком, в перемешку с редким светом свечей, и смесей восточных ароматов, среди которых она уловила аромат Клёна, Акации... Пшеницы. Из различных комнат доносились ласкающие слух "песни" влюблённых. Прикладывая своё ухо к каждой двери, графиня прислушивалась, не уловит ли её ухо, среди голосов, голос её возлюбленного. К счастью, голоса были ей незнакомы. Тем не менее, песни влюблённых делали своё дело, и плоть графини весьма разгорячилась. И она боялась, что если она повстречает на пути какого-нибудь несчастного бродягу, спасу ему не даст. Неожиданно для её самой за одной из дверей она услышала знакомый её сердцу голос.        "Кристи?" — спросила она себя.        Но это была не она. Тогда кто? Адинэй не могла находиться здесь, ибо её родина — Канада, и она — Индеанка. Но больше было не кому. Такие же песни она исполняла, когда с ней был её (Онорины) брат Кантор.        — Адинэй! — сказала она тихо.        — Оно... оно... — пыталась ответить подруга, но не могла. Или её язык был связан ароматами, или...        Графиня же, как только услышала знакомый голос, слегка преостыла. Но её рука сама потянулась к дверной ручке, и открыла дверь. Да это была она... те же грубые как наждачка ступни ног, загорелые икры... Впрочем, всё остальное было закрыто солдатскими сапогами и графским плащём. Последнее графиню ужасно шокировало.        — Граф, это вы? — спросила графиня.        Ответа же не последовало, а только какое-то невразумительное бурчание. Усомниться же в том, что это мог быть и не её граф, не позволял графский герб на спине плаща.        — Ладно, Жорж, — сказала графиня, — я никогда не требовала у вас отчёта в ваших поступках. Мне нужно было только одно: позволение подарить вам самое ценное, что у меня есть. Но я не как вы, что обещала, то сделаю: у вас родится наследник. Самое же ценное достанется не вам...        Адинэй смогла вырваться из цепких лап паразита к тому времени, когда графиня, уже, приближалась к лесу. Обернувшись в варана, Адинэй развернулась к окну задницей, и двинула хвостом так, что проём окна расширился достаточно, чтобы не задев проёмов вылететь наружу. При этом, хвостом был задет "жених" Адинэй. И это было для него смертельно. Варан облезнул лицо "жениха" вздохнул, встал в проём, и, оттолкнувшись хвостом, поднялся в высь.        Быстро варан нашёл залу, где за столом, уткнувшись носом в тарелку, дремал граф. Сделав крутой вираж, варан выбил хвостом стекло, развернулся, и, обратившись в Адиней, со всего маху... свалился прямо под нос графа. Конечно же не от страха, а от резкого толчка у Адинэй случилось Ч.П.        С пьяну, граф принял то за ароматную воду, а потому позволил себя умыть. А от суши во рту, он даже испил то.        Только когда всё кончилось, Адинэй вспомнила о подруге.        — ...ядь-Онорина! — выругалась она, и, схватив графа, выбросилась вместе с ним из окна.        — Кто ...ядь? — спросил граф у варанихи, когда свежий воздух обдувал его лицо.        — Ваша жена — ...ядь!        — Нет! — возмутился граф, пытаясь вырваться из цепких лап варанихи, — это вы — ...ядь!        — У меня, граф, всё было естественно. А вы, грязный и мерзкий поскудник, имели Зелёного Змея вместо своей жены! А она хотела вас!        К этому времени он, уже подобрался к лицу драконихе настолько близко, что смог заглянуть в её глаза. И он понял: она — любила. В тоже время, она летит с ним.        — Вы думаете почему я не осталась? Я люблю Онорину, и не хочу, чтобы она без вас грустила. Это было бы для меня горем.        В это время варан пролетал над лагерем. Но свободного места для мягкой посадки рядом не было.        — Придётся делать всё самой! — сказал варан, сделав круг.        — Мы успеем?        — Не бойтесь, граф, я не чувствую никакой восходящей из леса силы.        — При чём здесь это?        — Граф, когда молодые любят друг друга, из тел выделяется большое количество свободной энергии. А мы, вараны, имеем на своей коже рецепторы, распознающие выделение данной энергии из биологических объектов. Имеенно когда мы видем выделение такой энергии из вида, охотимся на них. Только такое мясо, по своей ценности, сравнивается с мясом кита, или тюленя.        От таких слов граф начал терять сознание. Но "птица" продолжала:        — Вы можите быть покойны, граф, ибо я оставляю своих друзей на самое голодное время. Для каждого моего друга будет честью...        Впрочем, этих слов было достаточно, чтобы граф вырубился окончательно (но не безповоротно). Вараниха покружила над местом, прицелилась, подняла хвост...        Как говорится: "Своё го...но не воняет. Посадка была мягкой. Вараниха вылезала графу лицо, шею... ну и всё остальное. Правда, в процессе вылизывания "всего остального" пришлось сплёвывать рваные и вонючие куски одежды. Вскором времени граф был чист как младенец. Когда же он пришёл в себя...        — Ну и какой же поскудник меня...        — В упали в моё го_но, и пришлось вас мыть! — ответила Адинэй, отмокая в болоте (реки в лесу не было).        — Ладно. А где же моя...        — Ваша ...ядь с кем-то в шалаше.        — ОНА НЕ ЭТО СЛОВО! — сказал граф, выделяя каждый слог.        — Пока вы со мной чешите языком... ей хорошо.        — Я вас найду! — тыкнул он в неё указательным пальцем, и удалился проч.        — Сегодня ночью, граф, на том же месте!        Когда же граф пришёл к шалашу, весь мужской пол был пьян в хлам, и раскидан как попало по шалашу. Его же ...ядь (как назвала её подруга) пыталась разбудить хоть одного из них. Наконец, полность разочаровавшись в куче своих пьяных и некчёмных любовников, она грохнулась на скамью, и зарыдала. Граф не мог спокойно пройти мимо. Обняв супругу за талию, он мягко... её утешил.        — Гра-а-аф... — растянула она. "Ах!" — послышалось ему.        — Извините! — сказал супруг, и остановился.        — Продолжайте...        Граф быстро преодолел сопротивление, и вскоре был вознаграждён во сто крат: графиня не хотела его выпускать до самого утра. Но граф оказался крепче, чем его супруга.        — Моя милая, — сказал он, когда до её слуха донеслось пение петухов, — уже утро, вы устали, и должны отдохнуть!        — Не уходите, граф! — сказала она, еле сжимая его руку.        — С вами побудит Адинэй. А когда вы придёте в себя, вместе вернётесь в замок.        — Хорошо, любимый!        — И ещё: не позволь страхам, или каким укорам, унести то драгоценное, что нам с тобой послал Бог!        — Я сначала подумала, что ты меня разлюбил, — честно сказала она, — но я ошиблась. Спасибо!        — А я думал, что это ты мне изменила со своими любовниками, — также честно сказал граф. — Я сам глубоко...        — Насколько глубоко? — пыталась пошутить супруга.        — Онорина, на сегодня хватит! — сказал граф, присев рядом. — Когда я был молодой, и женился, в первую же ночь от меня ушла жена!        — Она разлюбила вас?        — Нет! Она любила меня до последней минуты своей жизни. Извини меня!        — Жорж, у тебя родится крепкий и здоровый малыш! Слово графини де Рошфор! — сказала Онорина, приподнявшись к своему супругу, и отключилась.        Проснулась графиня на своей кровати. У окошка стояли её граф с её подругой (Адинэй), и о чём-то шептались. После того, что произошло ночью, Онорина не хотела графа винить ни в чём. Она просто сказала:        — Жорж, если вам без меня тяжело, вы можите...        Прервав свой разговор, граф подошёл к ней:        — Моя любовь, о чём вы говорите? Мы с Адинэй говорили о вас!        — А именно?        — Как получилось, что я...        — Тогда я подумала, что граф нажрался, как свинья! — сказала Адинэй.        — А что же было, граф?        — Ко мне подошла женщина, которой я никогда не знал. У неё было два бокала с шампанским. И она предложила мне выпить за ваше здоровье. Но поверьте мне, спросите у моих друзей, сколько мне нужно выпить, чтобы я свалился как свинья! Я не ожидал, что она добавит что-то в вино.        — Это была Марфа?        — Нет, Марфа слижком толстая. Это была женщина с жёлтыми глазами.        — Нет! — воскликнула Онорина, вскачив с кровати как ужаленная. Размахивая руками, она пыталась доказать, — Атшонвитас мертва! Мой брат Кантор её лешил головы! Адинэй, скажи графу!        — Онорина, — сказала Адинэй, — это правда. Колдунья жива, как и то, что твой брат Кантор с неё снял голову!        — Тогда кто-то её спугнул! — сказал граф.        — Я знаю, кто её спугнул, — сказала графиня, — это был Один! Я его потеряла. Как жаль! Где он сейчас, мой милый варанчик!        — Онорина, — сказала Адинэй, — Один — мой сын!        — Один?        — Прости, я не могу тебе всего рассказать.        — А Кантор?        — Я не знаю, было ли у нас с ним что... но после нашей встречи у меня ничего не было.        — Но ты можешь всё наверстать.        — Это я и пыталась сделать на твоей свадьбе. Но жених оказался оборотнем, укравшим у графа одежду. Последнее я заметила случайно, а потому хотела вытянуть из него всё: кто он... зачем прибыл. Но в комнату вошла ты, и подумала, что со мной граф. И ему пришлось умереть. Но он добился своего: вы преревновали ко мне своего супруга.        — О, если бы я знала...        — Прости, если покажутся мои слова для тебя странными, но научись узнавать супруга по-запаху!        — Мой супруг не всегда ласков ко мне, но он не животное! Поверь мне!        — Я не об этом. Каждое живое существо имеет свой специфический запах. Люди не исключение. Думаешь, что звери знают нас по именам?        — Я так не говорила. Но...        Взяв подругу за руку, Адинэй сказала:        — Сегодня познакомься со своим супругом по новой! Сделай это, как ни с транно с твоей стороны это выглядело. И ты всё поймёшь.        У Онорины не было слов. С одной стороны она Адинэй понимала. С другой стороны не хотелось признаваться себе в том, что она уже не такая милая дикарочка, какая была в стане Ирокезов, а жена самого настоящего "зверя", пусть и в человеческом обличии. Да и в конце-концов, кто как ни он её остановил тогда в храме? А может, это неспроста?        Супруг на какое-то время вышел. Что было на улице, она не знала. Она знала, что он вернётся. Она его ждала, но пока его не было, она осталась с Адинэй.        Сначала они болтали; так, обо всём, и не о чём. Потом Адинэй что-то сказала про своего сына. А потом веки Онорины начали слипаться, а её члены слабеть. Адинёй хотела уйти, но Онорина её остановила:        — Не уходи, побудь со мной. Без тебя мне в замке... сплошная жуть.        Это, пожалуй были последнии её слова, перед тем, как отдастся царству сновидений. В эту сладкие сны пели ей колыбельные песни, и никто её не тревожил.