Ни без тебя, ни с тобою жить не могу

      Сегодня вечером в HySy ArtMask Studio было абсолютно тихо. Хозяин включил свои старые поломанные колонки, в надежде, что они все-таки сделают ему одолжение, и тот сможет послушать тяжелую музыку на полную катушку. Однако этому не суждено было сбыться, потому что колонки хрипели, а когда Ута начал копаться в проводах, то один из них и вовсе оторвался от гнезда. Гуль удивленно смотрел на толстый черный провод, начиная потихоньку осознавать, что сегодня вечером у него есть два варианта: либо где-то найти новые колонки, либо провести все время в тишине. Второе его радовало меньше всего, ведь даже в Антейку хоть какая-то музыка, но все же была, и даже периодически радовала посетителей, будь это человек или гуль.       Антейку.       Тяжело вздохнув над грудой металлолома, масочник поднялся, выпрямился и оглядел все помещение, наполовину занятое экспонатами особой красоты и мастерства, которыми он очень гордился. Масочник стоял поодаль, его взгляд невольно остановился на большой красной уродливой маске. В ней сочетались две ипостаси: внешний блеск и лоск с всепоглощающей отвратительностью. По крайней мере, Ута считал, что можно сочетать красоту и уродство, а в итоге получить настоящий шедевр.       Любимая маска Канэки.       Он подолгу размышлял о том, почему же так поступил с парнем, которого едва знал, которого только начал узнавать. Пока тот бывал здесь, он узнал о любимом писателе Кена, о том, что у парня понятие о любви сложено исключительно благодаря странным, оторванным от жизни книжкам. Он пару раз подчеркивал это в разговоре, пока чертил эскиз, но Канэки был твердо уверен, что порой литературные образы имеют непосредственное сходство с реальностью. Конечно, книги людей имеют сходство с жизнями тех, кто не хочет раздирать куски мяса, пить чужую кровь, заниматься каннибализмом, а потом за это прославиться на весь район. А они гули, и тут разговор должен идти абсолютно о другом. Только в ужасах можно прочесть что-то отдаленно напоминающее их жизнь, и то, люди могут назвать автора умалишенным и извращенным. Это лишь доказывает, что их жизнь – гулей – один сплошной кошмар. Ута был уверен, что скоро Канеки все осознает, и его наивное и неверное понимание жизни коренным образом изменится. Другими словами, мальчик повзрослеет.       Что на самом деле понравилось Уте в мыслях гуля, так это то, как он описывал его творения: маски, в которые мастер действительно вносил всю свою, пусть и давно умершую душу. Как полагал парень, маска – это красивый искусный ларец, в который каждый может запечатать собственную дикую сущность на неделю, на месяц или даже на целые года, но никогда нельзя переставать опасаться того, что продолжает жить где-то в глубине тебя. Эти слова накрепко засели в мыслях масочника. Он увидел Канеки с совсем иной стороны: не только как милого и испуганного парня, но и как человека, который умеет глубокомысленно анализировать обстоятельства через предметы, окружающие его.       Неожиданно Ута почувствовал странный запах: вкусный и знакомый, который заставил его затаиться в тени, чтобы не спугнуть такого «сладкого» путника. Прикрыв глаза, мужчина почувствовал странное наслаждение, сравнимое с тем, когда чувствовал запах Канеки: когда ощущал внутри его жар, когда слизывал струйки крови, текшие по его бледной худой спине. Это не походило на безумство или же маниакальное желание кого-то сожрать, как деликатес, нет. Это было эстетическое наслаждение от переживаемых ощущений. Ута любил эстетику. Он тяжело задышал, вновь ощутив человеческий запах. Вена на шее пульсировала намного сильнее обычного, но давно научился подавлять в себе подобные желания. Аромат, приводящий в экстаз, приближался и Ута взял себя в руки, понимая, что, скорее всего, это к нему. Почуяв не только запах гуля, но и человеческий аромат, шальные мысли снова привели его к Канеки.       Это же не могло быть.       Тот уже неделю не появлялся у него, всячески игнорируя любые смс-сообщения. После изнасилования в своей мастерской, Ута не раз вспоминал, как сделал это с ним, и ловил себя на мысли, что связь между ним и Кеном теперь сведется до чисто деловых отношений, где молодой гуль, скрипя зубами от ненависти, будет лишь получать выгоду от обоюдного партнерства.       Зазвонил дверной колокольчик, установленный хозяином совсем недавно. Он очень пришелся по вкусу посетителям. Ута по-прежнему стоял в тени, пока еще не видя вошедшего. Конечно, в такой поздний час раньше приносило и не только Канеки, но масочник чувствовал, что это именно одноглазый гуль.       Невысокий, довольно щупленький паренек с волосами цвета черного дерева. Полугуль огляделся, и Ута заметил немного испуганный и настороженный взгляд, будто он боялся, что злой-злой Ута, словно вампир, вылезет из тьмы и снова сделает ему плохо. По сути, он действительно находился в тени, но делать тому что-то плохое «вампир» совсем не собирался.       Едва Канеки наткнулся взглядом на яркие красные глаза, то тут же немного стушевался и попытался улыбнуться. — Здравствуйте, Ута-сан, я не поздно к вам? Ута немного удивился, что Канеки выглядит практически таким же, как прежде. Чуть улыбнувшись в ответ, мастер масок слегка пожал плечами и показал на динамики. — Ну, я сегодня никуда не тороплюсь, можешь заходить. Все равно я разбирался с колонками. Похоже, что я их окончательно доконал, — вздохнул. — Но я приятно удивлен, увидев тебя здесь снова. — Я бы хотел поговорить о том, что было неделю назад. — Тогда присаживайся, — Ута махнул рукой на стул, но у него было ощущение, что ай как не к добру будет весь этот эмоциональный диалог. А ведь мужчина только хотел спокойно провести вечер.       У них заняло всего пару секунд на то, чтобы расположиться на высоких кожаных креслах. Канеки сжимал лямку от рюкзака на плечах, иногда поджимал губы, а иногда кусал – было видно, как тот нервничал. — Ута-сан, почему вы так поступили? — он поднял голову и внимательно посмотрел в глаза мужчины, будто пытаясь найти в них ответ на свой вопрос. — Почему? Меня больше интересует, почему ты не атаковал своим кагуне, ведь спокойно мог продырявить меня парочку раз, чтобы остудить пыл, — Ута говорил довольно тихо, вкрадчиво. — Ты точно хочешь узнать, почему мне захотелось заняться с тобой сексом? — Да, хочу узнать, — уже более уверенно произнес Канеки, смотря в глаза своего насильника. — Мне захотелось, я тебя взял, — коротко ответил Ута. — Вот и все. — И вы… Вы при этом разве ничего не испытывали? — осторожно поинтересовался одноглазый гуль, в напряжении сминая свои губы. — Желание, похоть. Ты это хочешь услышать? — Ута говорил мягко и спокойно, но намекал, что ему совсем не нравится тема разговора. — Нет, не это… Вы говорили, что найдется другой гуль, жаждущий полакомиться не только моим… моим «мясом», но и телом. Вы знаете Цукияму Шуу?       Ута приподнял брови, но они были настолько невыразительны на его бледном лице, что удивления практически не было заметно. «Он уже и сюда добрался». — Знаю. Тип еще тот. Он уже поди около тебя как верный жених увивался? — спокойно произнес Ута, но отчего-то внутри появились странные смешанные чувства ревности и злости. Канеки не его вещь, но чувство собственничества (что этот парень — его) в нем появилось. — Да, Ута-сан, все так… — мальчик опустил голову и какое-то время рассматривал свои пальцы. – Я понимаю, что вы оба стоите друг друга, — Уте было немного обидно. — Но я ничего не могу сделать с одним… Всю неделю пытался понять, почему вы так поступили, а потом писали мне. Я думаю, что нравлюсь вам. Несмотря на то, что вы сделали, я не могу ничего с собой поделать: я помню ваши руки, укусы, ваши движения, ласки, как вы были абсолютно спокойны. У меня не выходит этого из головы и… Наверное говорю какие-то пошлые вещи, но… мне хочется такого…       Ута видел, что парня немного занесло не в ту сторону, и нужно было срочно его осадить. Стокгольмский синдром еще никого не приводил к добру. — Остановись, — звучало это твердо и резко. — Мне кажется, ты придумал в своей головке слишком много лишних деталей. Вряд ли ты влюблен в меня, злость и обида не могла быть забыта, это видно по тому, как ты смотрел на меня, когда зашел. И я тебя не люблю. Даже не влюблен. Мне было хорошо с тобой, но не более. — Почему? — Ты ничего не знаешь о любви, а если что и смыслишь, то это наверняка схоже с какой-нибудь историей из твоих многочисленных романов, без обид. У тебя никогда не было долгосрочных отношений, ты никогда не обжигался в процессе, не разочаровывался в людях, не чувствовал себя брошенным и одиноким. Возможно, ты был брошен другими близкими людьми, но не возлюбленными. Ты вряд ли что-то об этом знаешь, кроме как слово «больно». За больно таится намного больше, чем тебе может показаться. И я не готов сейчас быть с кем-то.       После таких слов повисла гнетущая, давящая тишина. Ута больше не смотрел в его сторону. В глубине души, гуль хотел положить ладонь на плечо паренька, крепко сжать и немного ободрить, но одноглазый гуль лишь оскалился, ударил мастера по руке и вскочил, бегом направился к двери. В планах Уты не было пункта, чтобы остановить Канеки. Он понимал, что у него с ним будут ровно такие же отношения, какие были у Уты с предыдущим молодым человеком — ничего хорошего, только неприятный осадок и разочарование.       Захлопнув дверь за мальчиком, Ута ощутил какой-то поистине странный прилив сил. Он не хотел признаваться самому себе, что это случилось только из-за появления одноглазого. Сев за небольшой стол, заставленный различными баночками, в которых было абсолютно все – от ножниц до различных тесемок – он решил сметать на руках маску для нового владельца, который заказал ее сегодня утром, когда студия только открылась. Самый обычный человеческий заказ – маска для празднеств. Ута не сильно вдавался в подробности торжества, но краем уха услышал, что девочке, дочери заказчика, исполнялось десять лет. «Самый возраст для такого, чтобы быть счастливым. Наверное», - подумал про себя масочник и приступил к работе.       Сразу было заметно, что работа не клеилась. Обычно в такие моменты взрослый гуль либо искал себе новую жертву, либо просто прогуливался по окрестностям, пытаясь расслабиться и насладиться свежестью ночного воздуха. Такая прогулка помогала разложить по полочкам все сумбурные мысли, копившиеся в течении долгого времени. Порой даже этого не удавалось сделать, так как нападали какие-то зазнавшиеся отморозки. Также он временами завидовал, что людям удается забываться в алкоголе.       Сейчас не хотелось ни того, ни другого. Ута ел буквально пару дней назад и сейчас дикой потребности в утолении голода он не ощущал. Привлекать лишнее внимание к своей скромной талантливой персоне тоже не хотелось. Поэтом он по-прежнему монотонно делал маску в своем тихом укромном уголке. Накладывая шов за швом, Ута решил, что наметки вышли не таким уж и ужасными, хотя могло бы выйти и лучше. Однако, когда он принялся сшивать и убирать наметку, все пошло наперекосяк. Он в разных местах сделал не то, что надо было, а в итоге маска была не очень пригодна для носки и могла натирать. Несколько минут Ута сидел и рассматривал свое в этот раз убогое творение и понимал, что настроение ему как ветром сдул именно Канеки. Все валилось из рук. Подобное бывало даже у такого в меру спокойного гуля, который по молодости мог творить черт знает что, и которого боялась вся округа. А теперь он просто сидит и шьет маски, не находя себе места после разговора с парнем, которого изнасиловал неделю назад. «Вот надо же было так вляпаться. Нужно было сдержаться», - подумал он про себя, с недовольством оглядев лежавшую на столе маску, больше походившую на неуклюжего уродца, чем на благородного вампира.       До середины ночи Ута бесцельно бродил по всему помещению своей студии, осматривал маски, пытаясь разобраться со своими мыслями, которые разлагали его сознание как мелкие маленькие мозговые черви. Слишком тяжела была предыдущая утрата, однако ведь не просто так он набросился именно на Канеки. Он мог с легкостью попросить об «одолжении» Итори, которой он очень нравился, но та мастерски все скрывала за шуткой. Нет. Он абсолютно ничего ей не сказал, а взял и изнасиловал бедного паренька.       Раздумывая над своим поведением еще около часа, Ута наконец-то решился и набрал в телефоне сообщение, которое улетело на другую сторону, к Канеки. «Я зайду завтра. Нам нужно поговорить».       После секундного оцепенения Ута зашевелился, услышав рингтон с тяжелой немецкой музыкой, возвещавший о том, что сообщение доставлено. «Была ни была», — подумал он.