Идя по каменной мостовой, Ута достал из своих широких карманов небольшой складной телефон. Открыв, он внимательно посмотрел на экран, будто ожидая там хоть какой-то весточки: смс, пропущенного звонка. Однако ничего такого не было. «Все, похоже, очень плохо», — вздохнул масочник, думая, что путь к прощению действительно будет очень долог. Он даже не догадывался, что в тот момент был практически близок к правде.
Он медленно набирал сообщение, зависая над каждым иероглифом, думая, а как же это скажется. Сможет ли столь наивный и чистый пока еще парень его простить. У того явно нет такого багажа опыта, как у него и Йомо, поэтому он может слишком большое значение придать тому, что увидел у него дома. «Ругаться будет долго, надеюсь, плакать не будет особо из-за меня», — подумал Ута, отправляя Кэну сообщение с извинением и желанием увидеться через час около Антейку. Не самая лучшая идея для молодого гуля, особенно когда пошли слухи о гениальной мощной банде, которая перебирается в этот район для своих темных делишек.
«Ута-сан, простите меня, я не хочу вас видеть».
Пальцы сильнее стиснули телефон, а губа была сильно закушена.
«Всего на пару минут. Я объясню все».
Масочник уже шел к Антейку, хоть и на самом деле не очень любил это место – по его мнению, Кэну надо было перебираться в более удачное место, где он мог бы набраться опыта. «Немудрено, если он даже не сможет постоять за себя, случись с ним что-нибудь», - ворчал про себя Ута.
«Только на пять минут. Мне…»
И через пару секунд еще одно.
«… мне больно вас видеть».
Психуя, Ута быстро отключил телефон и засунул его обратно в карманы, а шаг ускорил, чтобы ни в коем случае не опоздать. Только этого еще не хватало в общей картине этой столько безрадостной и разочаровывающей ночи. Вот не будь ничего такого, он бы спокойно пригласил Канэки к себе, и они провели вечер намного приятнее, чем есть на самом деле.
Добрался до места он быстро. Знакомая вывеска по-прежнему идеально ровно висела над дверью – явно заслуга Йомо или Тоуки — они всегда скрупулезно следили за внешним видом заведения. Хотя, Тоука скорее за физическим внешним видом, а Ворон — за таким видом, который бы давал гулям понять, что сюда лучше не надо совать свой длинный нос, иначе его подрежут.
Ночь совсем сгущала краски, превращаясь в черную пелену над городом: мрачное напоминание о том, кто на самом деле хозяин в этом городе. Откуда-то издалека пахло дымом, и это настораживало.
— Ута-сан…
Мастер обернулся, оставляя смрадный запах где-то позади себя, а устремляя взгляд на черноволосого парня, который, кажется, если бы не рубашка, и вовсе слился бы с чернотой этого мира.
— Спасибо, что дал мне шанс.
— Я не дава…
Ута не дал парню что-то сказать и обнял его, целуя и сжимая так, чтобы тот не выкрутился. На секунду он окунулся в воспоминания, когда впервые применил к нему силу. С того момента все и закрутилось. Канэки сопротивлялся — он выходил вовсе не для того, чтобы к нему лез человек, в котором он разочаровался. Однако такая близость, когда Ута раньше целовал его, целует и сейчас, породила новое ощущение — это чувство неугаснувшей любви к этому странному экстравагантному гулю. Однако, только Канэки закрывал глаза, как видел перед собой ту самую картину в мастерской у Уты. Фантазия спешно подкидывала все новые и новые образы, не останавливаясь на одной картине, рисуя целые измены. Для него сейчас действительно на первом месте стояла именно физическая измена. Только позже, повзрослев, он поймет, что это далеко не самое важное в жизни.
Не выдержав такого напора со стороны Уты, Канэки извернулся, уходя от мучительного поцелуя и отходя подальше от того.
— Я не для этого сюда пришел, — процедил парень сквозь зубы, чуть щурясь, чтобы разглядеть Уту, ведь тот сливался с окружающим миром еще больше, будто он и есть непроглядная ночь со своими тайниками и секретами.
— Не хочу тебя терять, — честно признался взрослый гуль.
— Черт возьми, но не так же, — Канэки похоже начал все больше нервничать и психовать: он был напуган и взвинчен.
— Иначе ты и вовсе пошлешь меня к черту, — честность Уты в этот момент просто зашкаливала.
— Не повторяйте все как в первый раз, иначе я вас возненавижу, — на одном дыхании сказал одноглазый.
— Ладно, хорошо, больше не трогаю, — Ута попытался разрядить атмосферу и чуть улыбнуться, театрально поднимая руки вверх, будто перед грабителем банков, но вышло не к месту.
— Зачем вы пришли извиняться? Я же вроде и так все видел.
— Да, мы встречались, — Ута не стал долго тянуть и сразу перешел к объяснению. В конце концов, он тут именно за этим. — Да, у нас многое было. Я встречался не только с ним. Сейчас я с ни с кем, кроме тебя, не встречаюсь. И не занимаюсь сексом, если тебя это так волнует.
Канеки подозрительно посмотрел на любовника, будто сопоставляя в своей голове то, что видел, и то, что слышит. Общая картинка явно не совпадала, а лишние пазлы из нее то и дело сыпались, руша абсолютно все.
— Почему тогда он…и ты… - многозначительно и с едва ощутимым нажимом произнес Кен, давая понять, что его не удовлетворяют все эти притворные и приторные объяснения.
— Я же тебе объяснил, что сейчас все разрулил с этим парнем, когда ты убежал и даже не дал мне ничего сказать, — гуль стал чуть хмуриться, а затем опустил голову и пнул так удачно попавшуюся под ногами жестяную банку. — Можешь завтра сам расспросить Йомо, я думаю, он не будет против.
— Возможно, расспрошу, — тихо отозвался Канэки, задержав взгляд на парне.
— В общем, если ты не посчитаешь меня всемирным козлом, то я буду искренне рад, — хоть слова и отдавали ёрничеством, но в целом были действительно правдивыми.
Канэки молча стоял и смотрел на него, а потом махнул рукой.
— Я лучше пойду, Ута-сан. Напишу вам вечером, как только закончу работу в кафе. Надеюсь, я случайно не услышу в телефонной трубке голос Йомо-сана.
— Не услышишь, — масочник усмехнулся, а ведь пацан рос на глазах, когда сталкивался с трудностями, причем абсолютно любого толка.
Когда одноглазый гуль скрылся за дверью, которая неприятно заскрежетала напоследок, он развернулся и молча побрел, куда глаза глядят. Проходя по длинной безлюдной улице, он вдыхал запах приближающейся осени, пытаясь понять — это ему все кажется или нет, или ему действительно дали шанс объяснить все и исправить положение. Быдловатый, но милый ребенок внутри Уты торжествовал, уже предвкушая встречу со своим молодым любовником. Ута не мог не признать, что в душе он все же пытается сохранить ребенка: беззаботного, получающего удовольствие из мелочей, которого радует одна улыбка близкого человека. Проблема в том, что людей таких практически нет, да и только они появятся, как сразу умирают.
Он осекся, когда снова подумал о Вороне. О своих словах про кагунэ. Если так подумать, то многое произошло, когда они были молодыми. У Уты была своя банда, ему было невдомек до остальных. Йомо был один, эдакой белой вороной среди всех остальных, среди всего мира, оставаясь с ним один на один в неравной борьбе. Это сначала раздражало в нем, а потом нравилось. Теперь, когда все в прошлом, Ворон был прекрасным союзником, и, как ни крути, они все равно не разорвут ту связь, которая образовалась. Это что-то невидимое, что охраняет обоих. Охраняет, но не более.
Когда они дрались в подростковое время, то он действительно показал Йомо свое кагунэ. Он так и не понимал, то ли его острый язык сослужил дурную службу, то ли что-то другое, факт в том, что Йомо тогда его нехило избил. А ведь с одной стороны он забавлялся – нашелся тот, перед кем он мог выпустить свою истинную силу, развлечься. Его сломали. Он был сломан все то время, пока был с ним.
Однако чем тогда лучше Канэки? По сути, раньше сломали Уту, а теперь он сломал одноглазого. «Какой, я, однако, урод», — усмехнулся мастер, невольно засмотревшись на горящий фонарь около парка развлечений.
Может дело в том, что Канэки вовсе не хлюпик, как раньше казался ему. Его сломаешь раз, два, три, но в конце окажется, что ты так и не смог подавить его. В этом, скорее всего, и смысл. Ута не искал того, кто давит на него, кто руководит им в отношениях. Нужен равный, кто будет ничуть не хуже его. С таким весело.
Канэки Кэн такой человек, что он не будет давить, если этого не требуется. Он не будет никого «ломать», если это не в его интересах. А еще одна хорошая заметка – Канэки не корыстный парень. Так упорно казалось Уте, пока он разбирался в своих сумбурных мыслях, которые циркулировали как один большой поток внутри головы.
Он прекрасно создавал внутри себя ощущения, которые были лишь игрой.
***
— Ута, привет, — голос Итори бил словно это звук колокола, а не голос. – У нас завтра все по плану будет?
— Я вроде не менял планов относительно Канеки-куна, — спокойно произнес масочник, уже идя по пути в мастерскую. — Ты по какому поводу звонишь?
— Я о том, что не высовывайся слишком сильно, когда все начнется. Мне Йомо, который ничегошеньки не знает, рассказал одну занятную вещь.
— Какую же? — Ута приготовился к неприятному разговору.
— О тебе с Канэки. Я понимаю, что он не в курсах о том, что ты Безликий и все такое, но Ута, ты же не собираешься ставить все под угрозу ради этого мальчишки? Он славный и мне нравится, но все же… — она посмеялась на том конце телефона.
— То, что я с ним сплю и даже один раз его изнасиловал — это не так страшно, — мастер говорил таким безэмоциональным голосом, что можно было уснуть.
— Джейсон им займется, ладно? — снова смех.
— Да, пусть он. Мне не очень хочется пачкать руки.
— А все же, почему ты показал ему свой кагунэ? Ты же его вроде только Йомо показывал, даже мне не хотел, сколько бы я тебя ни упрашивала.
— Итори, это мое дело.
— Неужто ты влюбился?
— Не устраивай трагедии. Я не влюбляюсь в тех, кто скоро исчезнет.
— Да-да, я знаю, но он тебе нравится?
— …
— Вот я же говорила.
— Замолчи, Итори.
— Ты так хочешь, чтобы он страдал?
Ута снова ненадолго замер, невольно доставая спрятанную маску безликого, которая уже была несколько истерта в боях.
— Ты же сама постоянно говоришь, что я безликий. Человек имеет много масок, но на самом деле настоящая лишь одна. У меня она безликая. Я люблю боль, я люблю, чтобы люди страдали. Поэтому завтра Канэки умрет.
— Ну, как знаешь. Хотя, если бы ты сказал иначе, то всех «клоунов» бы разочаровал.
— Да. Трагедии — прошлый век. Надо получать от жизни и людей удовольствие и веселье.
— Сам-то не замечаешь с каким надрывом толкнул речь?
— Я люблю Канэки, если ты об этом, он такой наивный и забавный, - Ута медленно поднял взгляд на большую башню, главную городскую «красавицу». — Но все рано или поздно должно кончиться.
***
Вернувшись домой лишь под утро, Ута сразу же засел за новый заказ, полученный от местного фрика со странными садомазохистскими наклонностями. Пока он медленно, но верно разбирался с многочисленными ремешками на маске, он не заметил, как прошла половина дня. Даже начало вечереть, и мастер забеспокоился – звонка от Канэки так и не поступало. Наконец-то в маске остался только крепеж позади. Обрадовавшись как ребенок, Ута с энтузиазмом профессионала доделывал свое детище. Однако он услышал приятную мелодию, которую недавно скачал в интернете. Звонил телефон.
Когда он увидел на экране имя «Ворон», то насторожился и даже сбросил первый звонок. За ним последовал еще один – это было как минимум странно и не в стиле Йомо. Осторожно поднял трубку.
— Да, Ута слушает.
— Ты сейчас где находишься?
— Да как обычно, в мастерской, где я еще обычно бываю, если меня нет в баре? — недовольно буркнул масочник, держа телефон плечом и крепя ремешок.
— У нас тут кое-что случилось.
— Где? — наконец-то ремень прикреплен.
— В Антейку.
— Что случилось? — Ута нахмурился, кажется, что мастер быстро сложил два и два.
— Канэки похитили, Тоука избита. Приходи на место, обговорим все. Не телефонный разговор.
— Я понял, скоро буду.
Он повесил трубку, и наступила тишина.
Ощущая некую нехватку Канеки, он понял, что просто прекрасно научился играть своими эмоциями. Кажется, он обвел вокруг пальца абсолютно всех.Сегодня он окончательно потеряет Канэки, жизнь будет такой же бесцветной. «Интересно, как бы он назвал меня? Гнилью, падалью, тварью?» — подумал Ута, собираясь в дорогу.Сегодняшний вечер обещал быть жарким и долгим. Масочник предполагал, что Канэки просто так не сдастся. Джейсон тоже.
Ута любил человеческую боль ровно так же, как и маски, хорошую музыку и искусство. А вот что за червоточина в его спокойном мире под названием «Канэки Кэн», он так и не смог осознать. «Действительно что ли влюбился в эту наивность?» - вздох.
Но какие бы чувства ты не ощущал, легче будет играть злодея, чем ломать ход пьесы и свои садистские привычки.
