Потерянный рай

— Знаешь, я немного волнуюсь. Столько всего успело произойти с того взрыва, они почувствуют, что с нами что-то не так… И дело не в твоем хвостике, моем шраме и прочих атрибутов Нью-Йоркского периода, — предупредительно уточнила Романа, на доли секунд опережая слова, готовые уже к произнесению Споком, и пододвинула к нему кружку, полную до самых краев малинового цвета жидкостью, источавшей по всей комнате запах гибискуса. Каркаде в этом доме доставался только в торжественных случаях, и это был один из них. Канун нового года оказался первым днем, когда аномалия улеглась, а соответственно они тут же решили сделать его днем отправки, и к утру оказаться в двадцать третьем веке. Несколько небольших сумок с собранными вещами стояли прямо на полу, но L-образная комната все еще выглядела обжитой, будто никто и не собирался уходить. Только очень внимательный взгляд мог заметить, что именно пропало. — Мы рассчитали все предельно точно, но реакцию кого-то предсказать невозможно, — Спок осторожно поднес чашку ко рту и пригубил. — Самое смешное в нашей ситуации то, что нас никто не заставляет возвращаться. У нас есть бывшая ромуланская птица, есть время. Любое событие, любое место, стоит только захотеть — и мы станем призраками, одной из легенд вселенной, — Романа вроде просто шутила, но вулканец слишком долго знал эту женщину, чтобы не заметить, что за этой бравадой скрывается настоящее сомнение. Двадцать третий век, куда они по инерции так рвались попасть все это время, не был для нее родным, да и едва ли Спок спустя годы, проведенные в другой эпохе, едва ли мог так считать. — Как Доктор? — Никто не просит нас влезать в ход истории. Мы можем просто наблюдать, — галлифрейка взяла небольшую паузу, откусывая от безвкусной овсяной печеньки, и тут же запила чаем, — и, да. Спок казался совершенно не вовлеченным в разговор и впервые за многие дни снова выглядел как вулканец: волосы убраны назад, идеально ровная спина и отсутствующий взгляд. И только мелко постукивающий по заляпанной столешнице указательный палец выдавал крайнюю степень нервного переживания. — Тебе не обязательно. — Тебе тоже. Готова голову дать на отсечение — ты пошел во Флот не потому, что хотел стать адмиралом, а чтобы увидеть Вселенную. Изучить ее, раскрыть ее тайны…– Романа понизила голос до заговорщицкого шепота, — Тем более благодаря клятве, взятой с капитана, до появления там мы останемся мертвы. Крыть карту вулканцу было нечем, и он покорно замолчал, используя вербальную коммуникацию только по делу. Металлические браслеты с пультом управления от транспортатора были в ходу в конце двадцать второго века, потому что только так удавалось навести сигнал, но когда подобные приборы попадают в руки одного крайне аккуратного мужчины и женщины из будущего, то они превращаются в вещи поинтересней, чем простой маячок. — Без минуты полночь, думаю, Амелия провожать нас не придет, — тихо прошептала Романа, набирая координаты сначала на браслете Спока, а потом и на своем. — Adieu! * Транспотатор утащил их на орбиту, где не первый год выписывала круги старая ромуланская птица, от которой, впрочем, стараниями двух крайне заинтересованных личностей не осталось практически ничего ромуланского. Даже корпус приобрел другую форму, потому что с таким огромным кораблем вряд ли они смогли справиться самостоятельно. Год и семь десятых во временной петле имели свои последствия, как и еще несколько месяцев, проведенных на планете, занесенной в каталог как Грамарий, пока они заряжали от солнечных панелей севшие стартовые аккумуляторы. Переставляя тумблеры над головой, Спок невольно вспомнил, с чего начиналось их заключение в карманной вселенной, где они бессчётное количество раз проживали один и то же день. Никто из них до сих пор не знал: сколько времени после взрыва они провели без сознания. Сколько циклов они провели в том состоянии забытья, прежде чем очнуться? Где-то над головами что-то шипело и трещало, когда Спок пришел в себя и попытался приподняться. Очевидно, взрывной волной его как-то столкнуло с не удержавшейся Романой, которая покоилась на спине, уткнувшись носом в его плечо, к счастью, живая, пусть и как-то сипло дышащая. Вулканец тут же поспешил избавить девушку от своего веса. Но то, что он услышал, заставило его усомниться в правильности своего действия. — Только не говори, что ты ко мне что-то испытываешь, я не переживу, если у тебя на фоне этой суматохи разовьется влюбленность. А теперь обними меня и спи, пока опять не объявили воздушную тревогу, — Романа дернулась, чтобы, очевидно, перевернуться на другой бок и сдавленно зашипела, окончательно приходя в себя. Не было никаких сомнений, что эта реплика относилась к кому-то из ее прошлого. — Вы как? — вулканец сел на пол, внимательным взглядом изучая состояние своей подруги по несчастью, которая смогла принять то же положение только с третьей попытки. — Жить буду, но с локтем явно что-то не так, кажется, его из сустава выбило, — забывшись на секунду, блондинка снова попыталась согнуть левую руку и убрать волосы от лица. В результате разговор был прерван болезненным стоном. — Уверены, что не перелом? — Спок кивнул в сторону синеватой опухоли. — Да, не первый день воюем. Сможете вправить? Я одна без анальгетиков не справлюсь, — Романа кусала губы, но ее голос был таким же, как всегда. Нечеловеческое самообладание, и если вулканец вел в своей голове какую-то статистику, то это явно был плюс. — Стоит хотя бы просканировать, — мужчина осторожно напомнил о современной технике. — Битва за Оберон, шесть месяцев в окопах, транспортная блокада, голод и брюшной тиф. Наш единственный врач погиб в третьей вылазке. Я прекрасно знаю, что делать и без этих жужжащих мух. Передний вывих, согнуть до упора и вниз. Это по силам? — Я не хотел бы еще больше навредить. — Мне самой? — чуть резковато рыкнула Романа, пытаясь через боль самостоятельно согнуть руку в локте. Спок ее остановил, заставив взвыть от скупых, почти профессиональных действий. Сустав с негромким щелчком встал на место, а потом опухоль окутало какое-то желтоватое свечение непонятной природы. Тот же свет сосредоточился у раны на щеке, теперь превратившейся в аккуратный шрам. — А-аа? — мужчина втянул воздух через рот и попытался корректно сформулировать вопрос, но к его губам приложили палец, заставляя замолчать. — Не надо, пожалуйста, у нас и так много дел, — Романа подняла глаза наверх, где в потолке красовалась дыра, вполне способная в десятые доли секунды разгерметизировать корабль. Спок повторил ее действия и с удивлением отметил, что звезд в проеме не было видно. — Поразительно, мы мертвы? — А ты бы хотел? — полушутливо ответила девушка. — Вы не ответили. — Мы во временной петле, где четвертое измерение приобрело форму цикла. Сколько он длится в привычной для нас системе исчисления, я не знаю, но вся техника с таймерами сейчас не более чем металлолом. — Это было задумано? — Да. Теперь время у нас бесконечно. — Время любого существа ограниченно продолжительностью его жизни, — все еще нудил вулканец. — С точки биологии мы будем проживать один и тот же отрезок времени. Даже если мы пристрелим друг друга, когда петля замкнется — мертвец вернется живым и невредимым. — А выбраться из нее можно? — Достаточно повторить замыкающий фрагмент. Но если мы сделаем это до того, как приведем корабль в рабочее состояние… — Я понял, последний вопрос на сейчас… Почему мы еще живы? — взгляд Спок метнулся к дыре на потолке и обратно к Романе. — Замкнутое пространство. Там за обшивкой метра два пространства, растянутого как шарик. Вот, смотрите. Романа поднялась с холодного пластика и сняла одну из туфель, которая с приданным ей ускорением улетела в пробоину мостика, чтобы вернуться через пару секунд обратно, но с совершенно другой стороны. — Мы в полной изоляции от всего остального мира. — Поразительно. — Это рай или ад, в зависимости от того как смотреть. Есть идеи, с чего начать? — Сначала надо понять в каком состоянии находится птица. — Птица? Почему вы все называете эти корабли птицами? — недоверчиво переспросила Романа, натягивая лодочку обратно на ногу и балансируя на другой ноге с совершенно по-детски несерьезным выражением лица. Где-то на задворках сознания у вулканца мелькнула непрошеная ассоциация, что как-то так могла выглядеть Ева из земной религии до грехопадения. — Тип корабля «ромуланская боевая птица», судя по тому, что я успел увидеть, то это устаревший корабль, который с аукциона попал в частные руки. — Птица, предвещающая бурю. Буревестник. Почему ромуланцы просто пишут номера на своих кораблях вместо того, чтобы дать им названия? — Это нелогичная земная традиция, внедрившаяся в культуры других народов Федерации — Не худшая, если подумать. Итак, что мы имеем? — блондинка села в кресло рулевого и попыталась понять по сенсорам состояние корабля. Множество пробоин, отказавшая гравитация на нижнем уровне. Корабли в таком потрепанном состоянии, в котором они получили птицу, даже не списывали — они просто превращались в космический мусор, время от времени сталкивающийся с астероидами. Спок перегнулся через плечо своей сокамерницы, если можно назвать их положение заключением, тоже вглядываясь в показания приборов, и удивленно вскинул бровь. Им предстояла колоссальная работа, отягченная постоянным психическим стрессом. На огромном корабле кроме них двоих и нескольких трупов — никого, и сбежать не удастся. Шестьсот двадцать восемь циклов длиной в двадцать три часа сорок минут и восемь секунд — почти сутки — но от этого ни капли не легче, потому что каждое импровизированное утро начиналось одинаково: с повторения последней минуты перед взрывом. Сначала это было необычно, потом превратилось в привычку, но в последние разы просто раздражало. Только Спок так и не успел выяснить причину, почему это заточение становилось невыносимым. Каждый раз, поднимаясь с пола и позволяя Романе встать и коротким привычным жестом отдернуть неизменное длинное платье, что досталось ей от королевы Астры, вулканец ловил себя на странном ощущении неправильности всего происходящего. С каждым днем, проведенным в безумном мирке, живущем по принципу кэрроловского чаепития из Алисы, ромуланская птица превращалась в корабль, не имеющий какого-либо эквивалента в классах. Обесточенная палуба просто перестала существовать и была разобрана на куски, так же как и многие не нужные теперь переборки. Сначала несколько кают рядом со стыковочным шлюзом превратились в огромную гостиную причудливой формы, и так шаг за шагом преображение затронуло почти каждый закуток на этом корабле. Холодный военный интерьер медленно, но неумолимо превращался в какое-то чудовищное смешение стилей: лаконичного и рационального, который неизменно шел от вулканца и нарочито домашнего и немного вычурного, который пыталась реализовать галлифрейка. Во многих затеянных ими перестройках не было ни малейшего смысла, но какое-то шестое чувство подсказывало обоим, что Буревестник станет для них домом не только на короткое путешествие до Федерации. — Спок? Все в порядке? — заботливо переспросила Романа, едва удерживая себя от того, чтобы протянуть руку и накрыть ладонь мужчины своей, — Ты выглядишь как-то странно. — С официальной точки зрения мы мертвы. Когда Джим умер, а потом вернулся… — Прости? О чем ты? — вполне искренне поинтересовалась девушка, поворачивая свое кресло к напарнику и утыкаясь локтями в острые колени. — Две тысячи шестидесятый. Капитан погиб, спасая Энтерпрайз, его воскресил доктор Маккой. Тебе никто не рассказывал? — почти безжизненным голосом отозвался Спок, запуская трехминутный отсчет — время, необходимое на то, чтобы в накопителе собралось достаточно энергии для транстемпорального скачка. — Очевидно, это одна из тем-табу у вас на борту. Можешь не продолжать, — Романа пожала плечами, а потом резко спохватилась, понимая к чему вулканец вообще завел этот разговор, — Это значит: «Да»? — Это значит — я бы хотел объективно подойти к рассмотрению всех вариантов, и предпочел бы не делать поспешных решений, — уклончиво ответил ей Спок, но что-то давало понять, что это не обойдется одной «проверкой» и таким образом вулканец просто оставляет себе пути отступления. Пусть так. Это все же лучше, чем сухое категоричное нет, которое тоже могло иметь место. — Тогда в двадцать третьем веке нам делать нечего. Как насчет пятьдесят второго? — Ты лучше знаешь, что в этой вселенной стоит внимания. — Позволь, — Романа поднялась со своего места и перегнулась через его часть консоли так, что в разрезе узкой юбки мелькнуло что-то подозрительно похожее на край нарисованной линии, имитирующей шов на чулках. В своей гонке за полным соответствием выбранной эпохе эта девушка, очевидно, не знала меру. Буревестник покидал орбиту Земли сороковых яркой вспышкой, которую жители Нью-Йорка если и видели, то приняли за горящий самолет. Пятьдесят второй век, туристическая планета, довольно тихая по сравнению с теми, где Романа успела побывать вместе с Доктором. Этого должно было хватить, чтобы произвести впечатление и не отпугнуть всем тем, во что обычно погружает своих спутников этот космический бродяга. И, судя по крайне внимательному взгляду вулканца, сверлившего каждое строение и каждый миллиметр незнакомого ему пространства, с местом она не прогадала. — Ты только посмотри на этот город, это самая настоящая сокровищница приключений. Отсюда можно попасть на Акатен, пару дней в пути — и мы увидим то место, где зародилась вся жизнь во вселенной, — Романа закинула голову наверх, вглядываясь в темное небо, опаленное с одного края закатом, и глубоко вздохнула. Сырой после дождя воздух был нашпигован смесью запахов специй и ароматом жареных в масле лепешек, и казался от этого каким-то особо праздничным; даже едкий дым факелов и пар отнюдь не мешали глотать его полной грудью. Яркое пламя уличного представления врывалось в сознание всполохами музыки, похожей на индийскую. — Спок, ты когда-нибудь был на Акатене? — обратилась к своему спутнику женщина. Но если она каким-то невероятным образом слилась с толпой восторженных туристов, то вулканец в цветастой рубахе казался пародией на отдыхающих в праздник и походил скорее на призрака прошлого Рождества. — Нет, Акатен лежит далеко за пределами Федерации. Чтобы добраться сюда с Вулкана привычным методом передвижения, у нас бы ушло двенадцать лет. — А тебе что-нибудь известно про культуру этого места? — Поверхностно, а тебе? — Это значит, что ты хочешь там побывать? — ехидно поинтересовалась девушка, прослеживая взглядом один из фейерверков, взорвавшийся зеленой вспышкой, которую сопровождал оглушительный хлопок, за ним последовал ещё один, на этот раз рассыпавшийся синими искрами. — В научных целях, — невозмутимо ответил мужчина. — Семь миров вращаются вокруг одной ярко-оранжевой звезды. Основным центром культуры этой системы является ритуал бесконечной колыбельной. В центральном храме все время кто-то из жрецов поёт, они сменяют друг друга на этот почетном посту. И раз в тысячу лет, когда планеты выстраиваются в ряд, проходит Фестиваль Подношений. — Бывала там раньше? — тихо спросил Спок, про себя отмечая, что его спутница загнанно вздрагивает от каждого залпа фейерверка. — М-нет, — Романа нервно прикусила губу, потому что салют ей живо напоминал звуки, кажется, давно забытой бомбежки, но все же выглядела вполне сносно, — не было времени. Вулканец привычным изучающим взглядом окинул свою со спины спутницу, дабы уйти от разговора, подлетевшую к уличному торговцу, благо она не видела. Короткие волосы на затылке стояли дыбом, словно Романа только встала с кровати, да так и вышла на улицу в своем первозданном виде — потому что шифон в мокрых разводах был скорее похож на прилизанные пеликаньи перья, чем на одежду — не накрашенная, слишком естественная для звезд. И совершенно пустая внутри. Ее жизнь не имела смысла и Романа не скрывала того, что была не против того, что погибнуть. Девушка говорила о чем-то с владельцем лавки вполголоса, время от времени помогая себе невнятными жестами и уверенно улыбаясь, отчего ее лицо приобретало какое-то непонятное очарование. В итоге Романа сунула низкорослому краснокожему гуманоиду что-то в руки и вернулась к Споку с пакетом незнакомых фруктов, напоминающих яблоки сорта Raspberry Ripple, но только святящихся ровным светом изнутри. — Огнецы, он сказал, что они довольно странные на вкус. Словно холодное пламя. Ты меня знаешь… — галлифрейка вроде как смущенно опустила глаза, обтирая один из фруктов подолом платья, но все равно продолжала исподтишка следить за мужчиной, — рано или поздно отравлюсь чем-то диковинным. — Тебе бы стоило проверить… — практически заботливо посоветовал мужчина, но было уже явно поздно, потому что Романа с хрустом надкусила «яблоко» и крепко зажмурилась, пытаясь получше разобраться во всей той странной вкусовой гамме, пряной и совершенно непривычной, даже в каком-то роде неправильной, — на аллергены и яды. — Итак, твоя очередь, — улыбнулась девушка, протягивая ему другой огнец. Что-то в этом незамысловатом жесте было непривычным и непонятным. Как будто даже сакральным. Спок списал такую вычурную ассоциацию на ритм музыки, похожий на тета-волны быстрого сна, от которого у кого угодно могли начаться галлюцинации. Как бы то ни было, впервые в жизни вулканец поймал себя на осознании, что он делает то, что хочется ему, а не то, что от него хотят. И это чувство свободы на корне языка было похоже как раз на эти огнецы, и совсем чуть-чуть на смесь для глинтвейна с имбирем. За Акатеном следует еще один мир, название которого Романа озвучивает только тогда, когда транспортатор забирает их на орбиту за секунду до того как их должна накрыть лавина. Спок еще долго не мог понять, почему его спутница безудержно хохотала, сидя на мокром от таявшего и стекавшего с одежды снега полу. А через несколько недель в подобной ситуации он сам поймал себя на неподобающей улыбке, конечно, не такой широкой и сияющей как у Романы, но все же была одна вещь, о которой стоило помнить. С каждым днем, проведенным на Буревестнике, Спок приближался к тридцатишестилетию и обычно следующим за ним вулканским проблемам. __________ * Adieu! — Прощай (фр)