Помоги мне дышать

Bones – Air Bring Me The Horizon – Don't Go - Мужчина, вам нехорошо? – чья-то рука настойчиво теребит предплечье, а голос, полный неподдельного волнения, заметно отрезвляет, выдергивая из выстроенного убежища отрицания, опровержения и некого неполноценного оправдания. Реакция слишком замедленна, и его хватает лишь на то, чтобы мысленно усмехнуться. Ведь буквально пару минут назад он слишком беззастенчиво вымещал все накопившиеся эмоции на ни в чем не повинной урне, на что случайные прохожие могли только недобро качать головой или просто стараться быстрее пройти мимо, возвращаясь в свои миры. Не удивительно, совершенно не удивительно, что смотрели на него, как на конченного психа, ведь именно так он себя чувствовал каждой клеткой тела, каждой мыслью. Точнее, чувствовал только первые десять минут, как ушла Алекс. Не остановить, не сдвинуться с места лишь от воспоминания ее взгляда: этого отрешенного, так резко ставшего чужим, взгляда. Наверное, именно тогда и начинает выходить сплошная ярость и чистейшая злость на свою беспомощность, на ее непонимание, ее умение переворачивать фразы, почти заставляя и тебя поверить в собственную никчемность. А потом лишь пустота, сочувствие и забвение. Тогда непривычное, резко наступившее затишье в голове совсем не напрягает, а заставляет наконец расслабиться, выдохнуть, найти единственную опору в виде прохладной стены остановки. Прислониться, закрыть глаза, закрыть лицо, дышать глубже и реже, не анализировать ситуацию в ближайшие минуты, часы, будущее… Никогда. Никогда до первого прохожего, который решится выдернуть тебя из этой пустоты. -Всё нормально, - наконец выдыхает он, поднимая голову и смотря затуманенным взглядом на встревоженное лицо женщины. Старается выглядеть убедительней, выдать в подтверждение своих слов улыбку, но на это совершенно не остается сил. Как не старайся. - О Господи, простите, вы Джаред Лето? – теперь глаза незнакомки переполнены лишь удивлением и некоторым замешательством. Нет никакого фанатского восторга и даже намека на последующий выплеск эмоций, только почему-то все равно хочется в следующую же секунду исчезнуть, раствориться, не отвечать уж точно. - Нет, вы ошиблись. Такое быстрое и отработанное движение руки - и капюшон тут же закрывает половину лица. Резкий, отдающий острой, но ничего сейчас не значащей болью, шаг – и он уже торопится затеряться на практически безлюдной улице. Но укрываться от самого себя - бесполезно, укрываться от собственных страхов – безрезультатно, укрываться от воспоминаний – крайне убийственно. И точно безрассудно так по-мазахистски даже допускать эти воспоминания, переполненные таким разочарованным лицом, таким сквозящим ознобом от этой кожи. Совершенно неосознанно смотрит на свои ладони, которыми совсем недавно зажимал эти плечи, эти тонкие плечи, ладони, которые будто насквозь пропитались этими невыносимыми плечами. Но ничего кроме оставшегося в виде холода осадка. Ничего. И только сейчас, ощутив это самое "ничего", он наконец может разобрать, что из недр куртки уже второй раз раздается настойчивый звонок телефона. Не глядя, отвечает и одновременно прогоняет остатки растерянности, словно это может помочь собраться - очередное самовнушение. - Джей, я через час буду у тебя, ты уже встретился с Алекс? - Да, - голос, охрипший непонятно от чего, поэтому уверенный ответ выходит лишь со второй попытки, а рука уже самопроизвольно сжимает гаджет с непомерной силой. – Она уже уехала. - Так быстро или… Стоп, - спокойный и размеренный тон брата тут же меняется. Как же быстро он все понимает. Без объяснений, оправданий, без раздражающих вопросов. Понимает без единой подсказки, словно чувствуя на атомном уровне, абсолютно все в чистом виде. Так быстро, что Джаред может лишь беспомощно улыбнуться, даже не стараясь что-либо скрыть, просто не желая этого, но и не в силе продолжить, выдав все как на духу. – Что-то произошло. Что произошло, Джей? Что у вас с ней опять стряслось? - Ничего, - мужчина лишь качает головой, словно сам себя разубеждая в реальности произошедшего, но она намного сильнее его самого. Она самое страшное и настоящее, от чего можно и не пытаться убежать, но продолжать себя без конца мучить мыслями о побеге. – Точнее, я просто попытался с ней опять поговорить… - Что ты ей сказал? Что ты ей сказал, брат? - с каждой секундой, вдохом, напряжение Шеннона осязается в каждом слове, будто только из него они и состоят. - Я не помню. Много чего… Но это все бессмысленно, - выдыхает, но тут же исправляется, - теперь бессмысленно. - Только сейчас мужчина прекращает этот забег непонятный от чего, резко остановившись, - Знаешь, я все это время отчаянно полагал, что приблизился к какому-то открытию… - О чем ты вообще говоришь? - … К чему-то, что она все это время скрывала. Я так бескорыстно хотел это получить, что просто не замечал, насколько сильным было это желание. Но она замечала всегда. А это, как оказалось, главное. Но самое смешное, что это вовсе было и не скрыто. Просто надо было подождать, пока оно само выйдет. - Ты все за старое... - теперь в голосе Шеннона нет ни капли укора, обвинения, и Джаред готов поклясться, что брат сейчас лишь качает головой, как и всегда делал, если давно догадывался о неизбежности сложившейся ситуации. - Но теперь все упущено, напрасно. Я просто сам все разрушил, даже не догадываясь об этом, когда совершал это. Молчание не давит, лишь заставляет прислушиваться к шуму улицы на другом конце провода, а потом только короткому выдоху. - Всю жизнь, Джей, всю жизнь мы разгребали друг за другом дерьмо. Что бы не произошло... И это было правильно. И знаешь, все что происходит сейчас тоже правильно, как бы это не звучало. Правильно, что я привел эту девочку к тебе... Хотя, признаюсь, я много это анализировал позже и сомневался. Но даже это твое эгоистичное любопытство тоже предательски правильное. - Шеннон сипло смеется, от чего и брат неосознанно улыбается, впитывая каждое сказанное слово. - И сейчас будет правильно, если ты просто поедешь к ней и все выяснишь. Уверен, что бы между вами не произошло - это не только из-за того, что ты ей там мог наговорить... Все гораздо глубже, брат, гораздо глубже. Никакие слова не могут обидеть, если они... В общем, разберись с этим. - Слушай... - Не надо благодарностей, - теперь тот смеется более уверенно и ободряюще, - Просто разберись с этим. И черт возьми, для этого ведь и нужны братья. Наша обязанность, забыл? - Да, конечно. И для них обоих, будто уже все давно и так было слишком ясным, таким неизбежным. Будто только сейчас эта пелена временного забвения растворяется на неподдельном слое истин и правд. И только сейчас шум в голове наконец-то успокаивается, словно только этих слов брата и не доставало, таких понятных, простых, но все же физически необходимых для дальнейшего существования или хотя бы нескольких шагов. А уже через четверть часа мужчина выглядывает в окно такси по дороге к ее дому. Слишком спокойный и невозмутимый он может только удивляться собственной возможности такого быстрого восстановления и отречения от всех волнующих его мыслей. К ее дому без малейшей идеи на необходимые слова, предположения на развитие событий, будто решающим было лишь появление. Ведь в первую очередь это помогло бы ему, отрезвило, ну а о дальнейшем даже думать не хотелось. Надо было просто ехать, не допускать сомнений, разгрести начатое... Может, кто-то предположил бы, что это слишком по-мазохистски, как раз в его стиле, да он и не стал бы отрицать. Ну, а она, она бы сказала, что это поступок эгоиста. Эгоиста... Разве способен эгоист на отречение от своих мыслей, всегда полезных собственных мыслей. Сейчас же он просто установил против них барьер, не жалея, не стыдясь. И сейчас же Джаред мог хоть бесконечно сравнивать себя прежнего и настоящего, но категорически ничего не испытывая кроме духоты салона автомобиля и периодически повторяющихся судорог в коленях. Эта почти боль, которую он успел забыть за недолгое отсутствие, что сейчас она казалась незваным, но уже знакомым гостем. На эту почти боль сейчас не было времени, сил и свойственной решимости принять лицом к лицу. Осталось лишь сплошное раздражение: от медленности и плавности в движениях таксиста и от собственной беспомощности. Но стеклянная прохлада маленького пузырька таблеток возвращает, успокаивает, а уже через мгновение в ладони крепко зажата спасительная доза "Напроксена", всегда лежащая в кармане куртки. Это и есть его вечный выбор: утихомирить только начинающуюся бурю или поддаться смертельной гонке с ураганом, заранее зная свои уроны и жертвы. Только раньше не было пауз, не было этого сомнения в глазах. - Приехали мистер, - водитель нетерпеливо поворачивается, автоматически прерывая мечущийся взгляд, неосознанно делая за него этот выбор, на который просто не хватило бы смелости. Молча сунув купюру в шершавую ладонь, Джаред слишком быстро оказывается на отрезвляющем воздухе. Приторный запах ароматизатора салона крепко приедается так, что мужчина его ощущает даже около парадной двери, а таблетки незамедлительно возвращаются на свое законное место, когда подъезд встречает своей прохладой. *** Дрожащие пальцы только сильнее зарываются в волосах, когда дверь ванной сотрясется от повторной порции настойчивых попыток проникнуть в это спасительное пространство. На губах, кажется, уже чувствуется соленый привкус крови, но совершенно не чувствуется боль. Чистое отвращение заполняет все нутро без остатка, разъедая легкие. Отвращение ко всему физическому, окружающему, к самой к себе. Возможно, это и называется тупиковым положением - положение на полу запертой ванной комнаты, когда даже лишний вдох кажется неправильным, ненужным. Только тупое чувство смеси всех мыслимых и немыслимых ощущений, кажется непосильных любому живому человеку. Да, и живой она себя вряд ли бы смогла назвать. Что-то близкое к падению в замедленной съемке со скалы. Нет физической боли, но есть бездна, заполняющая душу без остатка. - Милая, мы можем поговорить? Ты можешь объяснить, что случилось? Голос матери проносился слишком громким эхом, а просьбы казались просто невозможными. Ведь, наверное, больше всего ей хотелось выпустить эту бездну из себя, разделить с самым близким человеком, но даже попытки сказать хоть слово заканчивались глухим хрипом. Ни закричать, когда разрываешься от желания выть раненной волчицей, ни отключиться, когда именно этого и желается. Выпустить, открыться, но этого не сделать, не открывшись самой себе. - Милая, открой мне дверь. Движение скорее автоматическое, чем обдуманное, ведь совершенно не остается сил на одиночество. А уже через секунду ощутить родное тепло, не требующее никаких объяснений скрюченному, замученному виду на кафельном полу в обнимку со своими коленями. Просто рядом. - Мама, мамочка, я такая глупая... - слишком сиплый, слишком не ее голос. - Я знаю, милая, знаю... - Теплая ладонь осторожно убирает прилившие пряди волос с мокрого лица. - Это все из-за него, - полное утверждение, без капли обвинения или неприязни, словно давно смирилась с присутствием этого человека в жизни дочери. - Я просто... Просто не знаю как мне поступить. Что мне делать? Я даже не знаю, что со мной происходит, мам! Не знаю, как это называются. Не знаю, почему я испытываю так много одновременно. Слишком много, мамочка. Только сейчас влага на щеках становится ей ощутима, а осознание, что с этой солью выходит вся глубокая боль, словно лишь так от нее и можно было избавиться, накрывает нахлынувшей волной. Эти слезы пекут, а воспоминания о тех днях, когда пришлось их почувствовать в последний раз режут больнее лезвия. Только настойчивый звонок в дверь заставляет вернуться в реальность, и уже стремительно возникшее лицо отца перед глазами быстро развеивается, по-прежнему оставаясь лишь призраком прошлого. - Я открою, - миссис Браун поднимется, но девушка перегораживает ей путь быстрее, чем ожидает от себя самой. - Это он, - она лишь закрывает глаза, готовясь к следующему своему ходу, но, кажется, так и не решаясь его сделать. - Алекс, прошу... Ты ведь не можешь сейчас. - Я должна, мам. - Слушай, я совершенно не могу понять, что у тебя происходит. Ты мне просто этого не позволяешь! Но я вижу лишь одно - это приносит тебе огромное количество боли. Как поступила бы на моем месте любая мать? Как мне смотреть на тебя, видя такой?! Ты мне не оставляешь шансов... - Не держи меня, - ее своеобразное извинение, - пожалуйста. - По-прежнему остаешься собой, - слишком грустно произносит женщина. - Зачем же мучаешь сама себя и мне не позволяешь прекратить это? - Это ведь моя жизнь... Хоть уже совершенно выбившаяся из равновесия, но жизнь. Десяток шагов на несколько вдохов и присутствие за дверью невыносимо осязаемо. Она даже почти может представить его, но продолжает себя всячески от этого огораживать. - Уходи, Джаред, - намного громче, чем требуется, но именно так сейчас и необходимо. - Слушай, нам надо поговорить... Извини. Правда, слишком много... Просто открой дверь, прошу. - Уходи, - шепчет она, лишь сильнее зажмуривая глаза, понимая как действительно трудно говорить, но еще было бы смертельнее лишиться этой единственной, последней преграды. - Слушай, мы уже все выяснили. Думаю, нам стоит сделать перерыв в сеансах, - лишь тяжело глотает резко образовавшийся ком. - Просто твой прогресс виден на лицо... - Что ты несешь?! - сильная вибрация проходит по двери от соударения с его ладонью. - Прекрати! Просто прекращай... - Я это и так хотела тебе говорить через несколько дней. Голос дрогнул впервые, когда все тело уже давно било в неведомой лихорадке. - Хватит убегать, Александра! Хватит. Я понял, что не стоило мне всего этого говорить, но ничего уже не вернуть. Мне, наверное, и приезжать не следовало... Не знаю, что я тут делаю, не знаю. Задохнуться от нехватки кислорода, но не утонуть. Дойти до критической отметки сумасшествия, но оставаться в сознании. Слова оглушают, но, кажется, можно услышать даже его тяжелое дыхание. Почти поддаться риску и посмотреть в его глаза, но в последний момент суметь себя сдержать. Испытывать все это, но не найти ответных слов. - Я больше не бегу, Джаред. Не от тебя, точно. - Тогда что происходит? Что? Прекрасно слышно, как даже в голосе его покидают силы спорить, уговаривать, убеждать... - Пытаюсь отгородить тебя от самого большого заблуждения. Только после тихих шагов за дверью из горла вырывается полукрик-полустон, разрывая остатки разума на множество атомов. Дрожь пронзает каждый миллиметр кожи, стремительно выжимая все остатки сил из организма, заставляя колени подкоситься, а тело бессознательно осесть в немой беспомощности. - Алекс, дочка... Фигура матери приковывает практически опустошенный взгляд, делающий девушку похожей на умалишенную, какой она себя и чувствовала. - Мамочка, я такая глупая... - Ты не глупая, милая, ты влюбленная. Ответ звучит слишком просто, слишком легко. Словно произошедшая ситуация подтвердила давно предполагаемый факт. В этом голосе столько элементарности, но до слуха слова доходят будто непонятными иероглифами. Знакомое определение с совершенно неизвестными, чужими чувствами. Не ее чувствами.