Обратная сторона победы

Занзас много раз видел, как похищенную ради допроса жертву приводили в чувство, выплеснув ведро ледяной воды в лицо, иногда даже практиковал этот метод сам, хотя ора Сквало обычно хватало, чтобы разбудить даже покойника, но никогда не задумывался, насколько в действительности это неприятно. Оказалось — очень. Лицо мгновенно закололо от неожиданного контраста, потекшие за шиворот струи ощущались тонкими лезвиями, рассекающими кожу, и тело тут же охватил озноб. Но хотя бы кровища перестала заливать глаза. Проморгавшись, он оценил ситуацию. Перед ним стоял Санти. Вопрос — ложный или настоящий — отпал сразу: двойник был улыбчивым и каким-то показушно мягким, а этот — жестким, хмурым, с брезгливо поджатыми губами. Лоренцо Санти собственной персоной. Странно, как их вообще могли принимать за одного человека. — Очнулся? — заметив его пробуждение, рявкнул тот. — Где моя дочь?! Занзас, не выдержав, усмехнулся: взяли-таки девчонку? Уж не об этом ли Сквало так спешил сообщить? Только странно, что Санти среагировал настолько оперативно, как задницей почуял. Или же наследили они там изрядно… — Думаю, ты знаешь, раз приволок меня сюда, — ответил Занзас. — Думаю, ты также знаешь, что она не доживет и до завтра, если с моей головы хоть волос упадет. — Думаю, — передразнил Санти, — ты меня недооцениваешь. Занзас не успел ответить: толстое шило пробило ладонь, пустив по всей руке волну тупой боли. Он заорал, задергался, но ремни, которыми запястья были примотаны к подлокотникам кресла, и это долбаное шило не позволили пошевелиться. — Мра-азь, — процедил Занзас. — Какого хера тебе надо?! — Во-первых, Виктория, — Санти снова включил режим продвинутого дельца. — Во-вторых — все то, о чем мой двойник пытался договориться с тобой по-хорошему. Занзас смотрел на шило: там, где металл уходил в кожу, уже скопилось багровое озерцо, и рука болела жутко. — Иди нахуй! — бросил он. — Хотя если ты думаешь, что так уж сильно мне необходим — ты вдвойне меня недооцениваешь. С Гаэтани ты, конечно, разобрался лихо, но дипломат из тебя, прямо скажем, никакой. — И что, посадишь на мое место своего фокусника и убедишь Альянс продать тебе Грот? — хмыкнул Занзас. — С этого надо было начинать, гений. — Фокусник? Нет, иллюзии — твоя стезя, а мы с доном Бьяджи уже обо всем договорились, — проигнорировал его Санти. — Но не переживай, ты сгодишься для гораздо более важной цели. Возможно, даже станешь ключом к рождению новой империи Санти. Тони! Занзас ожидал, что подойдет кто-то из прихвостней — они у Санти все были на одно лицо — поэтому едва не рассмеялся в голос, увидев выделившегося из группки мордоворотов Бьяджи. — Развлеки синьора, пока я побеседую с тем, кто готов к диалогу. Занзас закатил глаза: Сквало. Этот ведь притащит девчонку, не раздумывая, вот только Санти уже дал понять, что не заинтересован в обмене. — Синьор Санти должен был всех вас сразу вырезать, как свиней, — ощерился Бьяджи, когда Санти вышел из помещения через крошечную дверь. — Не только Саваду — всю гнилую Вонголу под корень. Но лучше поздно, чем никогда. У одного из его людей в руках мелькнул тесак — что-то вроде самодельного мачете. — Сука, думаешь, я не достану тебя? — Заткнись, — Бьяджи ухмылялся как полоумный. — Развлекаться мы будем уж точно не разговорами. Занзас хотел и его послать нахуй. А потом щеку обожгло невесомым прикосновением. *** Занзас потерял счет времени на пятидесятой царапине. Палач знал свое дело, но, видимо, был немым, зато сам Бьяджи охотно рассказывал — о том, какие муки испытывает жертва, если резать вот так, потихоньку, чтобы кровь вытекала через оставленные по всему телу раны. Лучше бы, конечно, жертву подвесить вниз головой, больше простора для такого художника, как Никола, но и так сойдет, не правда ли, синьор Занзас? К тому же, убивать приказа не было, напротив, вы очень нужны синьору Санти, больше, чем кто-либо другой, ведь у Доминико пламя было слишком слабым для опытов, а ваше наверняка заставит приборы работать, и тогда полное переселение людей в Грот не за горами. Вы прославитесь, синьор Занзас. Посмертно, конечно. Первый час Занзас посылал его матом в ответ на каждое обращение. Потом устал. Еще позже — и вовсе начал выпадать из сознания, возвращаясь, только когда Никола ставил новую отметину на его теле. Его толстые руки двигались удивительно проворно, Бьяджи не затыкался ни на секунду. А пламя билось внутри, пытаясь вырваться через распоротую кожу, и от этого бесконечного боя с собственной природой было больнее, нежели от ран. Бьяджи сказал, что если с дочерью синьора Санти что-то случится, он с огромным удовольствием позволит Николе отсечь Занзасу детородный орган, потому что для эксперимента тот не нужен вовсе. И заржал противным гогочущим смехом. Занзас ответил, что он конченый озабоченный уебок, и снова отключился. Сквало не приходил. Никто не приходил. Возможно, на собрании глав семей решили, что Санти действительно опасен и удержание его дочери в заложниках принесет куда больше пользы, чем спасение босса Вонголы, которого только боятся, но не уважают. Которого вполне можно и заменить, если дела пойдут совсем плохо. Скорее всего, так и было. И Сквало, возможно, сдох уже, сражаясь за право вытащить его из дерьма. А Бьяджи этого и добивался. И ради того, чтобы показать ублюдку его место, определенно хотелось жить, поэтому Занзас боролся, не давая себе окончательно вырубиться. Царапины щипали и ныли, проткнутая рука онемела до локтя — но каждый раз, когда Никола отворачивался или отходил, чтобы смазать тальком вспотевшие ладони, Занзас пытался расшатать ремни. Те поддавались, вот только усилий тратилось все равно больше, чем того стоил результат. А в промежутках между попытками спасти себя самостоятельно, Занзас думал о том, что было совсем уж неуместным в этой ситуации, но вопреки всему бодрило — он ведь так и не отсосал Сквало. И тот ему не отсосал. Два дебила. Не выдержав, Занзас заржал, кровь от напряжения потекла сильнее из крошечных ссадин, перед глазами все смазалось, словно он страдал близорукостью, темный силуэт Николы зашатало из стороны в сторону. — Эй, что смешного? — спросил тот и занес мачете снова. — Нихрена, — пробормотал сквозь смех Занзас и дернул что есть силы наименее поврежденной рукой. — Псих, — пробасил Никола, провел лезвием у него над ключицей и отошел в сторону — похоже, даже он уже начинал здесь скучать. — Труп, — отозвался Занзас. Боль окатила волной так, что перед глазами все побелело, но когда Никола увидел, что он делает, Занзас уже сжимал в кулаке чертов штырь. Болван рванулся к нему сам — никакого инстинкта самосохранения — впрочем, Занзас ему не уступал. Целясь скользкой от крови железкой в лицо Николы, он даже не задумался, что тот может спокойно отсечь ему руку. Он сконцентрировался на одном — достать до мозга через глаз, и ему повезло. Никола был еще жив, вопил, рухнув на колени, и пытался вытащить штырь из глазницы. За то время, что Бьяджи и остальные осознавали случившееся, Занзас вскрыл второй ремень с помощью мачете, прекратил муки Николы, хотя тот не заслуживал и крохи милосердия, и спрятался от ливня пуль под его же телом. Вернее, просто сполз на пол, вцепившись в бесполезное оружие, а Никола удачно завалился сверху. Кровь из его распоротого горла снова залила глаза, Занзас ничего не слышал из-за грохота выстрелов, но на его удачу помимо мачете у Николы при себе оказалась и пушка. Считать патроны и целиться было некогда, Занзас просто стрелял вперед, туда, где кто-то верещал, что-то хрипело и булькало. Когда шум слегка стих, Занзас пальнул еще, надеясь, что на этот раз все — кровь из Николы лилась как сквозь решето, и было противно. Он не ошибся. Спусковой крючок отчетливо цокал в тишине, нарушаемой только сиплыми стонами — чьими, Занзас не стал проверять, отпихнул тушу Николы, перемотал руку обрывком его рубашки и поплелся к двери. Та даже оказалась не заперта, вот только коридор, в который она вела, не освещался и уходил черт знает куда. И все же черт знает куда было лучше убогого подвала или лабораторий, где его собирались препарировать, как жабу. Поэтому Занзас заставил себя идти. *** Грот казался бесконечным. Каждый поворот выводил в новый мрачный коридор, который разветвлялся порой десятками ходов, и Занзас, вспомнив услышанный где-то совет для любителей шляться по пещерам, сворачивал всегда налево. Как будто у него хватило бы сил вернуться тем же путем. Этот участок явно был еще закрыт, не застроен, и, скорее всего, здесь вообще не должны были находиться люди — не считая тех, что приперлись вместе с Санти и Бьяджи. Сейчас это было именно подземелье — раскопанный на огромной глубине лабиринт, который впоследствии примкнет к остальным секторам как часть огромного комплекса. И в котором, если сдохнуть, хрена с два тебя отыщут. Занзас не собирался умирать, он надеялся найти выход. Но раны на теле напоминали о себе при каждом шаге; из дыры в руке хлестала кровь, не остановилась, даже когда Занзас затянул повязку туже, а сама ладонь ощущалась куском сырого мяса под мокрой тряпкой. И болела жутко. Силы улетучивались с каждым новым вдохом. Чернота впереди только сгущалась, и Занзас даже не был уверен, на самом ли деле так темно в этой подземке или просто у него перед глазами все стекается в мрак. А потом послышались шаги — торопливые и громкие, словно кто-то бежал, не заботясь о том, что его могут услышать. Бьяджи мог бегать теперь разве что в преисподней, от чертей, норовящих воткнуть ему вилы в задницу, но у Санти наверняка имелись и куда более расторопные бойцы, которых привлек шум перестрелки. Занзас остановился, огляделся по сторонам: коридор как назло увел в какой-то каменный мешок, из которого был только один путь — обратно. Бежать некуда, прятаться негде, сражаться… Сражаться Занзас собирался до последнего, даже без пистолетов и пламени. Слишком уж глупо было подыхать ради чьей-то идиотской идеи о мировом господстве, когда у него только появилось в жизни все, чего хотел. Уверенность придала сил, и Занзас не сразу понял, отчего вокруг стало вдруг светло как днем. А потом увидел — собственные ладони, окутанные родным пламенем. Прибор Санти не действовал на этом расстоянии, и Занзас расхохотался, даже не заботясь о том, что этим выдаст себя на раз. А когда шаги стали раздаваться совсем уж близко — напрягся и направил пламя в проход перед собой. Земля задрожала — и под ногами и над головой — камни разной величины посыпались градом, и Занзас понял: они похоронят того, кто шел по его следу. А потом и его самого. Твою мать! И только когда булыжники замерли в воздухе, замедлив полет почти полностью, что-то внутри екнуло, но ухватить мысль за хвост Занзас не успел. — Ты охуел, босс? — завопили оттуда, из чудом не образовавшейся могилы. — Решил всю эту махину нам на бошки свалить?! — Мусор… — Занзас устало сполз по стене. Улыбаться было больно — Никола рассек ему рот едва ли не в первую очередь — но Занзас все равно улыбался. *** Занзасу казалось, что ему все мерещится, поэтому он просто пялился в потолок, надеясь, что морок спадет сам. — Он дохера крови потерял! Луссурия! — Сквало уложил его голову к себе на колени, провел прохладной ладонью по лбу. — Все в норме, босс, потерпи. — Санти, — пробормотал Занзас. — Савада уже запечатал его в лед, разберешься, когда оклемаешься. — При упоминании этого имени Занзас вздрогнул: не может быть. Неужели он все-таки умудрился сдохнуть или окончательно поехать мозгами? — Да не дергайся же! Луссурия, где тебя черти носят? Вместо Луссурии рядом вдруг оказался Сасагава, настоящий, с дурацким пластырем поперек переносицы и горящими безумным азартом глазами. Буркнул: «Там бойцам нужна помощь» и открыл коробочку Солнца своим кольцом Вонголы. Ласковое пламя покатилось по телу, наращивая новую, тонкую еще кожу на каждой ссадине, и смертельная усталость отступила, выдвигая на первый план усталость естественную, почти блаженную. Занзас по-прежнему ничего не понимал, но присутствие Сквало успокаивало. Занзас ощущал и его пламя — сливаясь с солнечным, оно обволакивало мягко, и больше не хотелось — спрашивать, спорить, удивляться. Потом, все потом.