Ледяной Мальчишка или Ты - моя вера

POV Драко Рождественский день в гостиной Слизерина плавно перешел в вечернюю попойку. У Забини и Крэбба оказалось припрятано несколько бутылок огневиски, и большая часть старшекурсников уже находилась в полубессознательном состоянии. Однако я их почти не поддерживал, периодически пропуская тосты, а под конец и вовсе тайком сливая свою порцию виски обратно в бутылку: не хотелось представать перед Верой в таком непотребном виде. Ближе к одиннадцати вечера я незаметно выскользнул из гостиной, в которой оставалось только трое самых стойких — Заббини, Гойл и Нотт, остальные разошлись по комнатам, откуда тоже раздавались недвусмысленно медленные и бессвязные речи. До назначенного места пути было всего минуты три, но тем не менее я очень торопился: не хватало еще, чтобы Вера вдруг попалась в лапы Кэрроу! Дойдя, но нужного коридора я сбавил шаг и, внимательно прислушиваясь, завернул за угол. А вот и она… Девушка в гриффиндорской мантии с накинутым капюшоном стояла у окна, задумчиво глядя куда-то вдаль. Лунный свет разливался по коридору, создавая странную, ни с чем не сравнимую атмосферу, и фигура в черной мантии казалась призрачной. Она была абсолютно неподвижна и напоминала мраморную статую, одну из тех, что стояли в заросшем неухоженном парке за Малфой-мэнором. Та тоже изображала девушку в капюшоне, замершую в вечном ожидании чего-то. Или кого-то. Однако из-под плаща появилась хрупкая ладошка и закутала мантию чуть плотнее, иллюзия статуарности тотчас исчезла. Да, в коридоре было прохладно. Я, наконец, осмелился подойти. Девушка, услышав шаги, оглянулась и одарила меня улыбкой, от которой внутри все перевернулось. Она медленно сняла капюшон, и я увидел ее волосы: отросшие и самое главное — русые, настоящие. Когда же успела? Еще вчера они были черными, как смоль! У меня перехватило дыхание… А девушка тем временем чуть наклонила голову набок: — Опаздываете, мистер Малфой. — Я здесь уже давно, просто залюбовался. Я взял ее ладонь и легонько поцеловал по всем правилам этикета, она в ответ присела в чуть наигранном реверансе, что заставило нас обоих прыснуть от смеха. — Ну что, готова посетить гостиную Слизерина? На ее лице отразился страх: — Гостиную Слизерина? — Да, там уже половина спит, другая половина переместилась в спальню парней, в гостиной должно быть пусто. — Да уж, действительно сюрприз… — Не бойся, я же буду с тобой. — Все равно как-то не по себе. Я взял ее за руку, и мы медленно пошли по коридору. До нашей гостиной идти было недалеко, но я решил пожалеть Верины ноги. Как же они ходят на этих ужасных приспособлениях, называемых шпильками?.. Чем ближе мы подходили к нашему подземелью, тем сильнее девушка сжимала мою ладонь. — Вера, ты мне сейчас сломаешь кисть. — Ой, прости! — она резко ослабила хватку. Я улыбнулся и немного размял ладонь, которая уже начала затекать: — Все хорошо, мы уже пришли. Назвав пароль, я провел ее в коридор перед главной залой, жестом сказал остановиться, а сам заглянул в помещение. В гостиной ничего не изменилось: Забини и Гойл сидели ко входу спиной и горланили какие-то нецензурные куплеты, Теодор наблюдал за ними и иногда добавлял свое в их непристойные вопли. Я вернулся в коридор, взял Веру за руку и повел за собой. Тео вытаращил нетрезвые глаза на девушку, но я прижал палец ко рту, и он жестами дал понять, что «ничего не видел». Мы быстро миновали лестницу и вошли в комнату старосты Слизерина. Я запер дверь заклинанием, Вера же оперлась о косяк: — Можно я разуюсь? — Ты еще спрашиваешь? Нужно! Она стянула с себя туфли и облегченно вздохнула. Я заметил, что она стала заметно ниже ростом, а взглянув на туфли — ужаснулся: каблук был высотой дюймов пять, не меньше! * — Вера, как ты в них ходишь? На этих ходулях стоять-то страшно! Она улыбнулась: — Красота требует жертв. — В виде сломанных лодыжек? — Нет, ну я, конечно, могла к этому платью надеть домашние тапочки или зимние ботинки, но меня бы неправильно поняли. Я тяжело вздохнул, подняв глаза к потолку: — Как нам вас понять… — затем бережно снял с девушки мантию и повесил на спинку стула. — Располагайся. Наконец-то я смог полностью разглядеть ее наряд: длинное синее платье и сережки с аквамарином так шли к ее голубым глазам, а нежную кожу на открытом плече хотелось расцеловать. Но самое главное — волосы: природный цвет очень освежал лицо, когда как на фоне черного оно казалось болезненным и серым. Красавица!.. Девушка в свою очередь окинула оценивающим взглядом комнату, выполненную в серо-зеленых тонах. Наступив на пушистый белый ковер, она ахнула: — Какая прелесть! — Нравится? — Очень! Мрачненько, но со вкусом. Я усмехнулся: — Сочту за комплимент. А теперь прошу к столу! Еще за час до этого я трансфигурировал стул в маленький приземистый столик, на котором стояла бутылка вина и конфеты. Плюс кое-что было припасено в тумбочке. — Стул, мадам? — я указал на невысокий стульчик. Вера поджала губы: — Знаешь, а я бы посидела прямо на ковре. Ах ты, смутьянка! Но мне эта идея понравилась: — Я бы, если честно, тоже! — надоели мне эти правила аристократического этикета на званых ужинах и приемах. И девушка растянулась на пушистом ворсе. Из разреза платья вдруг показалась стройная ножка, отчего тут же пересохло в горле и в комнате стало на несколько градусов жарче. Так, держать себя в руках. Я прикрыл глаза, сосчитал до десяти, и чтобы уж наверняка отвлечься от весьма соблазнительной картины, начал разливать вино. — Стащено из древних кладовых Малфой-мэнора, выдержка более ста лет, — сказал я, протягивая ей бокал. Она, как заправский гурман, сначала вдохнула аромат, затем сделала небольшой глоток. — М, замечательное вино. — Ну что, с Рождеством, Вера. — С Рождеством, Драко. Бокалы с мелодичным звоном коснулись друг друга, тепло от вина медленно разлилось по телу. — У меня тут есть еще кое-что. Я подошел к тумбочке и достал оттуда тарелку с пирожными. — Наведался к домовым эльфам на кухню и выпросил… В общем, не знаю, любишь ли ты медовые, на всякий случай еще бисквитных взял. — Медовые — очень люблю! — последовала пауза, и улыбка Веры медленно угасла. — Мама очень часто готовила такие. Я поставил тарелку на столик, сел напротив гриффиндорки, взял ее ладонь и заглянул в ее глаза: — С ними все будет хорошо. Они в безопасности, и ты их обязательно увидишь — живых и здоровых. — Надеюсь. Только надеяться и осталось. Я чуть приподнял ее руку, коснулся губами нежной кожи и решил перевести неприятную тему: — Есть будешь? А то я все слопаю, тебе не оставлю ничего. — Буду! — и девушка потянулась к самому большому и красивому бисквиту. Вот так, просто болтая о всякой чепухе, сидя на полу и жуя сладости, мы походили на маленьких детей, которые еще не знают, что такое выбор между плохим и худшим, что такое боль, война, смерть близких. Не сейчас… Мы вспоминали смешные случаи из детства, из школьной жизни. Никогда бы не подумал, что такая хрупкая и женственная девушка могла лазать по деревьям, воровать сливы из соседского сада, а потом косточками от этих самых слив плеваться из кустов в прохожих! В разгар очередного рассказа Вера вдруг уронила одно из пирожных на свое платье, что меня, естественно, рассмешило. Остаток этого пирожного тут же оказался у меня на лице. Хорошо, что я догадался поставить глушащее заклятие на комнату, иначе все подземелье слышало бы бойню в моей комнате и то, какими выражениями она сопровождалась! В итоге мы оба оказались по уши в креме, пришлось по очереди идти умываться. У меня же было припасено кое-что еще. Когда Вера вернулась из ванной, в чистом и сухом платье, я торжественно пригласил ее за стол и с не менее торжественным выражением лица вытащил из тумбочки еще одну тарелку: — Прошу, мадам. Вера прикрыла рот ладонью: — Черника?! Драко, где ты ее достал, декабрь на дворе! — Я попросил домового эльфа найти ее… — И ты послал бедное создание среди зимы искать по всей Англии чернику? — девушка с укором смотрела на меня. — Ну почему же, я знаю, где есть теплицы, волшебные, естественно, в которых даже зимой растет прекрасная ягода. А ты что у нас, тоже борец за права эльфов? — Что? — Грейнджер пыталась создать такую организацию, помню, у нее еще была такая идиотская аббревиатура… В общем, не важно, черника нас ждет! Я взял одну ягоду и поднес к ее губам девушки, она послушно открыла рот и съела ее. Блаженная улыбка осветила ее лицо. Вера тут же последовала моему примеру, я в ответ чуть прикусил ее за палец. В голубых глазах тут же зажглись озорные огоньки, которые заставляли смотреть в них, не отрываясь. Она тоже не пыталась разорвать зрительный контакт. Океан и сталь. Нет, не сталь — дождь. Океан и дождь, которые, соединяясь, рождают шторм… Не знаю, сколько мы съели, но в какой-то момент, когда ягода исчезла за белыми зубками, я не удержался и провел пальцем по нижней губе гриффиндорки. Девушка затаила дыхание. Воздух вдруг показался наэлектризованным, как перед грозой. — У тебя язык черный. — У тебя тоже. Я даже не могу вспомнить, кто из нас точно сказал эти реплики. В следующую секунду наши губы сомкнулись, сначала еле касаясь, словно изучая, затем все глубже и смелее. Как же здесь жарко! Ее ладонь зарылась в мои волосы, я чуть подтолкнул ее назад, не разрывая поцелуя. Она послушно опустилась на мягкий ковер, увлекая меня за собой. Мои губы переместились ниже, на шею, плечи, лаская нежную кожу, рука потянула вниз застежку платья, но на середине пути остановилась. Я посмотрел ей в глаза. Она, глубоко дыша, начала расстегивать пуговицы на моей рубашке. Спустя минуту молния была расстегнута до конца, рубашка уже лежала на полу, а я медленно гладил бедро девушки, любуясь ее ножкой, которая так соблазнительно проглядывала из разреза. На щеках Веры появился недвусмысленный румянец, она запрокинула голову и снова притянула меня к себе. Я снова начал покрывать поцелуями ее шею, затем подхватил Веру на руки и понес к кровати, по пути с нее соскользнуло атласное платье. Кожа ее горела, пальцы то зарывались в мои волосы, то принимались гладить торс, отчего внизу живота началась почти болезненная пульсация. Снова поцелуй, только более настойчиво, более жадно. Я освободил грудь Веры от бюстгальтера и принялся ласкать ее, руками, языком. Девушка в ответ выгнулась и прерывисто задышала. Как же чувствительно и отзывчиво ее тело! Я снова вернулся к горячей шее и почувствовал, что ее руки расстегивают ремень моих брюк. Как это ни было тяжело, заставил себя остановиться и снова взглянуть ей в глаза. Она при этом не остановилась и звякнула, наконец, пряжкой. — Ты уверена, что сейчас? В глазах ее читалось желание вперемежку с волнением. Теплая ладонь коснулась моей щеки: — Да. Так, Драко, держи себя в руках. Остатки одежды шурша разлетелись по комнате. В лунном свете ее светлая кожа казалась почти прозрачной, мраморной, а изгибы тела — еще более соблазнительными. Как она сказала однажды обо мне? Аполлон? Она же — Афродита, не иначе… Я снова целовал ее шею, слегка сжал зубами мочку уха. Замок аквамариновой сережки жалобно звякнул. — Доверься мне, — прошептал я ей на ухо. За эти пару месяцев я досконально изучил ее тело и знал, что именно ей нравится, что заставляет ее учащенно дышать и срывает с губ негромкие стоны. Наши ласки становились откровеннее день ото дня, но за грань мы никогда не заходили, потому что Вера была к этому еще не готова… Сердце колотилось, как сумасшедшее, с каждым ударом разгоняя кровь, готовую вот-вот закипеть, ее дыхание обжигало, но голову полностью терять нельзя. Девушка была возбуждена до предела, ее стоны становились все громче, да и у меня терпение уже заканчивалось, еще немного — и контроль будет полностью потерян. Я впился в ее губы настойчивым поцелуем и начал медленно входить в нее. Вера напряглась, а когда преграда, наконец, сдалась, вскрикнула мне в рот и вцепилась ногтями в мою спину. Стоп. Стоп. Ей больно. Меня всего трясло от возбуждения, но я заставил себя притормозить, прошептав ей на ухо: — Как ты? Остановиться? Девушка тяжело дышала, закрыв глаза, ее ладонь зарылась в мои волосы. Я терпеливо ждал. Вера чуть качнула головой, и только тихий шепот: — Все хорошо. Хорошо. Значит, медленно и бережно. Я начал потихоньку двигаться в ней, она ойкнула, но затем потянулась к моим губам… С каждым движением горячие волны захлестывали меня все сильнее, попытался чуть ускорить темп — Вера в ответ только застонала, но уже явно не от боли, она почти полностью расслабилась. Темп все ускорялся, огненный клубок внутри постепенно рос, еще немного, несколько рывков — и волна наслаждения вырвалась из меня с громким стоном. Оглушенный, я пытался восстановить дыхание. В голове шумело, словно после бутылки виски. Постепенно возвращаясь в реальность, я понял, что все еще лежу на девушке, и заставил себя перевернуться на спину и посмотрел на нее. Вера тоже тяжело дышала, прикрыв глаза. На щеках играл румянец. Я развернул ее к себе и крепко обнял, она прижалась ко мне в ответ. Маленькая, хрупкая снаружи, но при этом очень сильная внутри. Я снова посмотрел в ее глаза: — Все хорошо? Она, устало улыбнувшись, кивнула. Я провел тыльной стороной ладони по ее щеке: — А мы с тобой мастерски разрушаем стереотипы. — Да? Какие же? — Ну, например, что слизеринец и гриффиндорка не могут быть вместе. — Ты думаешь, это стереотип? Не может же быть, чтобы за всю историю Хогвартса не было ни одного такого случая. — По крайней мере, я не припомню. Вера потянулась ко мне и поцеловала. Я ответил на этот нежный поцелуй и еще крепче обнял. — Драко, — прошептала она. — М? — Как ты думаешь, что нас ждет? Вопрос застал врасплох: — Нас — это кого? — Вообще нас всех, волшебников и неволшебников? Справится ли Гарри? Я тяжело вздохнул: — Вера, ну ты нашла время об этом думать! — я поцеловал ее в лоб. — Конечно, эта заноза в заднице справится, иначе его не звали бы Избранным! Она усмехнулась: — Ну что ж ты так грубо! Интересно, где он сейчас? Я чуть отстранился и внимательно, но с улыбкой посмотрел на нее: — Я ревнивый. — Да ладно тебе! Ты лучше скажи, как мне завтра отсюда выбираться. — Давай решать проблемы по мере их поступления. Завтра и подумаем над этим, а сейчас — спа-а-ать. Последнее слово было произнесено шепотом прямо в ухо девушки, еще не отошедшей от недавних ласк, отчего она вжала голову в плечи и тихонько засмеялась… Действительно, не хотелось сейчас думать ни о проблемах, ни о завтрашнем дне, ведь на моей груди сладко спала та, что дарила мне покой и тепло, пробуждала неведомые прежде чувства, заставляла искренне улыбаться, а порой и сводила с ума.