Он был с небольшим уклоном...в голубой.

– Ну, и куда мы идём? – осмелилась поинтересоваться я. – Ай, какие мы любопытные! – рассмеялся Владимир. – И ужасно, ужасно нетерпеливые. Прямо жуть берёт! Мы уже довольно долго шли по каким-то лестницам, одолевая, казалось бы, бесконечные этажи одного из жилых домов. Владимир сегодня пребывал в благодушном настроении, поэтому на любое из моих высказываний, претендовавших на звание достаточно-таки неплохой шутки, он улыбался во все тридцать два. Он улыбался особенно тепло, целовался особенно откровенно, был особенно обаятелен – всё он делал с ноткой той самой «особенности». Его переполнял какой-то внутренний восторг, предвкушение чего-то необыкновенного, быть может, чуть волшебного, и юноша желал поделиться со мной этим чувством, ему хотелось наполнить и меня тем сказочным ликованием, которое испытывал он сам. Я доверчиво следовала за ним с закрытыми глазами, преодолевала пролёт за пролётом и уже напрочь позабыла о том, зачем я, собственно, здесь нахожусь. Мне нравилось слушать его мягкий, бархатный голос, балансировать на границе слов и тактильных ощущений, нравилось бесстыдно сжимать его ладонь и говорить милый бред с примесью лёгкого кокетства. Если бы однажды Владимир растворился в воздухе, оставив после себя лишь голос и свежий аромат туалетной воды, я бы всё равно влюбилась в него. А если бы он исчез, и только крошечное воспоминание напоминало о нём, я бы непременно влюбилась в пусть даже обрывок чужих мыслей… – Пришли! – радостно сообщил он. – Открывай глаза! Вселенная из миллиардов мельчайших крупинок – звёзд – предстала передо мной. Куда глубже и полнее, чем на лавочке в парке, скрытая за ширмой из кроны из деревьев. Ночное небо распахнуло свои объятья навстречу нам обоим. А повсюду были только такие же одинаковые, как та , на которой оказались мы, крыши многоэтажек, подсвеченные тусклым фонарным светом. Лёгкий ветерок гулял по ним, рассыпал успевшие пожелтеть листья и норовил забраться под тонкую рубашку. – Замёрз? – заботливо спросил Владимир. Я отрицательно покачала головой, но юноша всё же накинул мне на плечи пиджак и прижал к себе. Мы оба любили небо необъяснимой, странной любовью и жаждали открыть друг другу этот секрет. Мы плохо разбирались в созвездиях, а потому придумывали свои, силились разглядеть что-то в окружавшей нас мгле, а, может, и заглянуть за неё. Мы ощущали себя новоявленными богами, бесцеремонно ворвавшимися в этот мир и пытавшимися познать все его тайны. Впрочем, кому нужен мир старый? Сейчас мы создавали свой. – Я люблю тебя, – мой голос дрожал, и слова, неосторожно сорвавшиеся с языка, рассыпались с тихим звоном по крыше. Он улыбнулся и, наклонившись, сказал то, что не пишут на асфальте, не кричат на улицах, а поверяют лишь крышам многоэтажек да лавочкам, скрытым в тени парковых деревьев. – Можно я тебя поцелую? – расхрабрившись, проговорила я. Владимир согласно кивнул. Я наклонилась к его лицу, но, встретившись взглядом с насмешливыми зелёными глазами, тут же отпрянула. – Закрой глаза, пожалуйста, – покраснев как рак и окончательно стушевавшись, попросила я. Он поцеловал меня нежно и очень осторожно, словно мы с ним до сего момента не знали совершенно этого проявления любви физической. Куда подевалась привычная демонстративная грубость и напористость? – Мне нужно кое-что сказать, – шепнула я, когда юноша наконец прервал поцелуй и стал рассеянно накручивать прядь моих волос на палец. – Да, конечно, я слушаю. – Я хочу быть абсолютно искренним с тобой. – Что ты хочешь сказать? – он не воспринял всерьёз мои слова. – Я больше не могу обманывать тебя, – я сделала судорожный вздох и подняла глаза к небу, желая спрятать блеснувшие слёзы. Мной внезапно овладел прилив странной нежности, смешанной с практически фанатическим обожанием. Я не хотела врать этому юноше с глазами цвета молодой листвы, язык не слушался меня, и слова, лживо-приторные, так и застали комом в горле. – Обманывать? Никита, я не понимаю, – с обеспокоенной улыбкой Владимир продолжал вглядываться в моё лицо. – Я не Никита! Я Наташа, – волна стыда пробежала по позвоночнику, я почувствовала, как запылала сзади шея, и разревелась в следующую секунду. * * * Я рассказала ему всё без утайки. Рассказала, о том, как быстро и бессовестно влюбилась в него – в его голос, лицо, глаза, совсем ещё не зная этого юношу, как устроила настоящую слежку и разгадала его секрет, как придумала и воплотила в жизнь безумный план с переодеванием, как долго страдала от бесконечного вранья, как едва не была разоблачена… Во время моей исповеди Владимир молча поднялся со своего места, сделал пару шагов в сторону и обратил глаза к небу, будто не хотел встречаться взглядом со мной, разом прекратившей бравировать, в миг растерявшей былую смелость. Я отказалась от бессмысленных оправданий, ожидая приговора. Но юноша не торопился выносить вердикт, словно позабыл о существовании той, что на протяжении нескольких недель ловко (ну, не будем льстить себе) обманывала и теперь тайно надеялась на прощение. Я уже полностью успокоилась и вытерла выступившие слёзы рукавом, когда он вновь посмотрел на меня. В глазах Владимира не было ни злобы, ни привычной нежности, в них лишь переливалась какая-то равнодушная рассеянность. – Уходи. Я покорно поднялась и сделала несколько шагов по направлению к лестнице, но вдруг остановилась и в истерическом порыве быстро крикнула: – Прощай! * * * Уже три дня я практически жила у Виты, легко принявшей новость о моей капитуляции. Вместе с ней мы выбросили вещи Никиты, смыли в унитаз линзы и перекрасили меня в родной светло-русый. Витины родители и Антонина заблаговременно отбыли на дачу, а потому мне удалось избежать многих ненужных расспросов. Сама же Вита больше не говорила ни о какой фрустрации притяжении, не упоминала о синдроме Ромео и Джульетты, она жила в ожидании в предвкушении чего-то особенного и пыталась убедить меня в том, что Владимир непременно одумается. Но часы текли и, перемежаясь друг с другом, рождали новый день, ещё скучнее и серее предыдущего, мой телефон онемел – от Владимира не было вестей. – Ну-ну, он просто испугался, – громко прихлёбывая обжигающий чай с малиной, упрямо повторяла Вита, – ай, блин, жжётся! Он ещё объявится – помяни моё слово. А, с другой стороны, ты чего хотела?! Вывалила на парня такой ушат информации! Дай ему обсохнуть, попривыкнуть, чувства не могут просто исчезнуть в один миг – такого не бывает! Что дуешься, Милорадова? Поставь себя на его место. Ты бы себя иначе чувствовала? Я специально кивнула, чтобы её разозлить. – Вот! Вот! Это в тебе говорит твой эгоизм! Но, с другой стороны…я очень рада, что ты нашла в себе силы и призналась. Поверь, это куда лучше, чем… если бы он снова застал тебя дома в очередном нелепом наряде. Меня не тронули слова подруги. Все дни я жила, тихо лелея свою душевную травму, снова и снова расчёсывая её всплывающими воспоминаниями. Быть может, я стала заложником собственной скорби, но отказывалась признать сей факт. – Ещё чаю? – заботливо спросила подруга. – Нет? Не хочешь? И зря. * * * На пятый день после Наташиного признания Вита решила, что стоит взять инициативу в свои руки. Читателю известно, что при случае эта юная особа способна продемонстрировать невиданное нахальство, а посему удивляться тем методам, к помощи которых она не побоялась прибегнуть, совершенно не стоит. Вита была хорошо осведомлена о местонахождении Владимира, а нанесение визита человеку малознакомому она находила делом весьма тривиальным. В самом деле, не за тридевять же земель он живёт?! Спустя минуту после настойчивого постукивания в дверь Вита услышала скрип открываемого замка, и на пороге возник предмет девичьих страданий лучшей подруги. Юноша давно не брился и, судя по залёгшим под глазами теням, мало спал в последнее время, рубашка, кажется, не знала утюга целую вечность, ровно как и поношенные джинсы с масляной каплей на бедре. Холёный красавец с ироничной улыбкой уступил место побитому жизнью аутсайдеру. Что ни говорите, а страдать Владимир умел. – Добрый вечерочек! – насмешливо протянула Вита. – А, сестра Тони. Вечер добрый, – её появление ничуть не удивило юношу. – Знаешь, человек в течение жизни играет множество социальных ролей. Чья-то дочь, сестра, подруга… Например, Наташина, – улыбающаяся Вита с наслаждением наблюдала за реакцией хозяина квартиры. Выдержка изменила ему: улыбка сползла с его губ, лицо сделалось на несколько оттенков серее, Владимир попробовал вернуть себе самообладание, но потерпел неудачу. – Сразу хочу пресечь дополнительные расспросы: нет, я здесь не по её просьбе, а по сугубо личной инициативе. Мне не доставляет особого удовольствия лицезреть каждодневные проявления самоедства, а потому мне, как смиренному наблюдателю, ничего другого не остаётся, кроме как самостоятельно попытаться сдвинуть ситуацию с мёртвой точки! – нахмурилась Вита. – Обман, снова обман, – выдохнул Владимир. – Конечно, обман, – согласилась Вита. – Люди, знаешь ли, частенько лгут родным, посторонним людям, непреднамеренно и умышленно. Практически всякую ложь можно оправдать, за исключением одной…лжи самому себе. Я не оправдываю Наташу, но ведь ты и грешен. Тихо, тихо! Я знаю, что ты замкнулся в себе после развода родителей, а последней каплей стала измена девушки, тогда-то ты окончательно уверил себя в собственной…как бы это сказать…собственной любовной «невезучести». Послушай, у всех были неудачи в любви, но не все же организовывали персональный гей-гарем, – Вита не стеснялась в выражениях. Равнодушие во взгляде юноши сменилось настороженной агрессией. – Послушай, Вита, я… – А что? Я неправа? Признай, ты же из другого теста, ты от них отличаешься. Зачем следовать глупым принципам, из упрямства навязанным самому себе? Разве может любовь, хотя я в неё и не верю, взаимозаменяться вот этим?.. Она говорила много и долго, и постепенно желание как можно скорее избавить себя от общества странной девушки угасло. Ему не нравилась такая откровенная прямолинейность, граничащая с банальным хамством, но Вита не заставляла юношу соглашаться со своими словами, она лишь просто и спокойно излагала собственные мысли, будто не претендуя на отклик собеседника. И, да, пусть не во всём, но во многом она, эта девица, по-видимому, со слегка завышенным самомнением, оказывалась чертовски права. Конечно, Владимир не желал так просто принимать обман возлюбленного…ой, но Наташина искренность в тот вечер, её смелость в общении с ним (а ведь далеко не каждая решится на такое рискованное предприятие) его подкупили. – Если ты её действительно любишь, то отбрось в сторону глупые принципы, – напоследок сказала Вита. – Это лишь дружеский совет, послушаться или нет – воля твоя. Ну, гудбай! И только после её ухода Владимир понял, что он за всё время разговора даже не пригласил визитёршу войти. * * * – Бог мой, какие ужасные очереди в этих магазинах! А бабушки…ой! Отдельный разговор! – поморщилась Вита, снимая кеды в собственной прихожей. – Наташа..! – Да-да, разумеется, – рассеянно пробормотала подруга.