Предвестник смерти
Я стояла рядом с Тотом, пытаясь решить очередную задачу по непонятной математике, которая, временами, вроде бы и поддавалась, а вроде бы и нет. Но даже если и так, то голова была занята далеко не этим предметом, а тем, что я до сих пор не помирилась с Локи, что он даже не смотрит в мою сторону, хоть и постоянно реагировал на мое присутствие, даже если мы ссорились. Мне не нравится, что молчит Тор, что Бальдеру нет дела до того, что происходит вокруг. Мне совершенно не нравится, что все складывается так, как и должно быть, как было бы лучше для меня в будущем, но я-таки оглядываюсь назад, в прошлое, цепляюсь за него, не давая себе стать другой, не давая зажить новой жизнью без этого вожделения к трикстеру, без этого боготворения к нему, благодарности... Да, я говорила, что лучше бы я умерла в тот день, чем согласилась на слова Локи... Я думала, что пожалею об этих словах. Но как бы не так. С каждым предстоящим днем я все больше и больше уверяю себя в том, что смерть — выход. Что мне надо было умереть тогда или же в тот день, когда они только-только попали в школу Богов. Да, все было бы намного легче. Я бы просто ушла в мир иной, зная, что меня совершенно ничего не держит, но сейчас... Сейчас я думала о Локи, об его словах, о Бальдере, о Торе, об Аполлоне... Даже наш с Зевсом договор заставил меня по-другому посмотреть на окружающих меня богов. — Ну, что, Северен? Не знаешь, как решать такой простой пример? — Вывел меня из тревожных мыслей надменный голос мужчины, а я вздрогнула, опуская руку с мелом и оборачиваясь. На его устах цвела довольная ухмылка, но она тут же исчезла, когда я обернулась, смотря на Бога Знаний пустым взглядом. — Не знаю, — прошептала я, опуская голову и роняя на пол мел. Появилось какой-то состояние невесомости, но я четко ощущала, что еще стою на ногах, но близка к потери сознания. И когда я подняла голову, дабы вернуться на свое место, то наткнулась на олененка, белого, как снег. Он стоял рядом с моим местом и источал только положительные волны, которые успокаивали, как будто давали глоток воздуха при удушье. Он был этим глотком, который внимательно смотрел на меня, но ничего не предпринимал, только повел ухом и обернулся ко мне задом, куда-то уходя. Олененок обернулся только у двери, словно ждал, когда я пойду за ним. И я бы пошла, но силы, как некстати, покидали меня. Мне вспомнилась моя жизнь, когда я еще была человеком. Когда впервые предсказала сон, когда впервые увидела смерть другого человека. Я говорила об этом горожанам, совершенно не понимая, к чему все это может привести. А после того, как тот человек умер, на меня, на всю мою семью, стали смотреть косо и обвинять в убийстве. Тогда-то я и встретила Ее. Эту старуху-отшельницу. Она жила далеко за городом, и редко кто ее видел в деревне, но все держались от нее по той же причине, как у меня. Старуха поведала мне, что я не простой ребенок, очень ценный, но я должна молчать. Она рассказала мне много нового и интересного. Как можно было делать предсказания по облакам, по цветам, по ветру, по окружающим меня предметам. Что означает то или иное видение, если оно размыто и непонятно. Именно этот знак я и запомнила. Видение белого, словно снег, олененка. Невинного и девственного, который звал тебя с собой, который показывал дорогу к чему-то, но ты еще не знал к чему. А когда пойдешь за ним, то тебя охватит тьма, потому что он — предвестник смерти. — Белый олененок... — произнесли мои уста против воли, а на глазах появились слезы. Я была права. То, что видели и я, и Локи, то, что мучило меня с самого моего перерождения... Это оказалось явью. И сейчас он ждет меня, моя смерть ждет меня, она пришла за мной... Смерть — выход, так ведь, Сигюн, так? — Что? Северен, ты себя хорошо чувствуешь? — Встал сенсей, готовый в любую минуту поймать меня, прекрасно видя, в каком я состоянии. — Там, белый олененок, — уже чуть громче сказала я, показывая на животное, которое покорно ждало меня у открытой двери. — Там ничего нет... Весь класс замер, не произнося и звука, а мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем я смогла сделать хоть что-то. Меня окутал животный страх. Страх перед тем, что уже сейчас я должна умереть, что прямо сейчас все закончится, а я так и не успела... Ничего сделать не смогла, не предприняла, а теперь... Неужели, уже поздно? Коленки задрожали и ослабели, из-за чего я тут же бухнулась на колени и схватила за голову, роняя слезы. С мест повскакивали ученики, я слышала свое имя, слышала то, как меня звали, спрашивали о моем состоянии, а перед глазами стоял тот же олененок. И даже сейчас, когда дорогу заполонили взволнованные ученики, я видела, как животное спокойно ушло, как бы говоря, что у меня еще есть время, что он придет за мной позже или же он просто... Просто таким способом сказал, что конец не за горами, что видение обязательно сбудется, что у меня не будет «навсегда» с ребятами, о которых я волнуюсь, о которых переживаю, которых люблю... Воздуха стало катастрофически не хватать, атмосфера душила, а ученики способствовали тому, что у меня появилась паника. Меня схватила за руку Юи и вытащила из всего потока, буквально бегом выскакивая из класса. Я устремилась за ней, как тряпичная кукла, почему-то не ощущая никаких эмоций. Словно за те мгновения моих пролитых слез, с ними ушли и все чувства, и я ничего не чувствовала, только невесомость и некую свободу от обязательств, которые сама же и наложила на себя, дабы никогда не покинуть троих богов, которые стали мне семьей. — Сигюн, ты слышишь меня?! Сигюн! — Отчаянно звала меня Кусанаги, и только на очередной вопль я среагировала именно так, как и должна была с самого начала. — Юи, белый олененок — предвестник смерти, — ответила я опешившей девушке, но не успела она задать вопроса, как силы окончательно покинули меня, а тьма поглотила с головой.***
— Поиграй со мной... — Почему это я должен слушать тебя? — Высокомерно спросил у меня маленький мальчик, сложив руки на груди и высоко задрав нос. Я же оставалась маленькой девочкой сидеть в песочнице, выкапывая альбом, который злые дети украли у меня, делая вид, что это лишь шутка, розыгрыш. Но мне было совершенно не смешно, но я не плакала, просто бессмысленно копала свежую ямку, в которой и была самая дорогая в моей жизни вещь — мой альбом с предсказаниями. — Эй! Отвечай мне! — Потому что ты — тот, кто должен быть со мной, — произнесла я, вытащив альбом полный песка, и начала стряхивать его. Мальчик на мои слова нахмурился, даже немного рассердился и уже хотел задать следующий вопрос, как я показала эту картинку. Ту самую, на которой я и Локи в течение всего этого времени несли бремя, боясь сказать друг другу, что помнят, что это их будущее, что оно есть, оно существует, и оно уже ждет, совсем недалеко. Всего пару мгновений, и я в этом видении... Я очнулась ото сна, когда за окном уже была кромешная тьма. Как ни странно, я находилась в своей комнате, но никак не в больничном пункте, куда бы точно принес меня Тот, чтобы излечить непонятно от чего жалкую полу-Богиню. Значило ли это, что кто-то из ребят взял на себя ответственность присмотреть за мной? Скорее всего, это Тор. Только он мог принести меня в мою комнату, и только у меня с ним были нормальные отношения, ежели с Бальдером, тем более — с Локи. Хотя я бы очень обрадовалась, если бы очнулась рядом с Юи. С той, которая могла бы оказать мне значительную поддержку при нынешних обстоятельствах, которые, буквально, душили, убивали меня изнутри, как когда-то в детстве, когда видения более не приносили ничего хорошего, а у меня развилась какая-то болезнь, вроде опухоли головного мозга. Каково же было мое удивление, когда я опустила взгляд и обнаружила сидящего на полу Локи, который крепко спал, держа меня за руку. Мои сомнения по его поводу, по поводу его слов, по поводу моей жизни, абсолютно все кануло в бытие. Я снова простила его за все, что он только натворил, что сказал, какую причинил мне боль. Потому что сейчас был рядом и держал за руку. Мне ничего не нужно было больше, кроме этого момента. Я дышала им, слушала им, говорила им, жила им... Как всегда, я не могла обидеться на Локи, не могла сказать, как сильно его ненавижу за всю ту боль, что он причинил мне за полвека нашей совместной жизни, как сильно я ненавижу его за его же чувства к Юи, как сильно я ненавижу его за то, что он никогда не скажет мне одно единственное слово, которое могло бы спасти меня от неминуемой гибели. — Люблю, — прошептала я, грустно улыбаясь и дотрагиваясь до мягких волос другой рукой, ощущая себя дома, как в старые времена. Мир снова крутился вокруг нас, в этом мире были лишь только мы и никто более. Да ведь и нам больше никто не нужен был для счастья. — М? Сигюн? — Парень поднял свой сонный взгляд и зевнул для полной картины такого сонного и милого котенка с дождливыми глазами, как у и меня самой. Я улыбнулась ему, как ни в чем не бывало в ожидании того, что может сказать мне Лаватейн. Он мог снова наговорить мне гадости, припоминая все мои шаги против его воли. А мог просто обнять, прижать к себе и делать вид, что ничего не было. Я искренне надеялась на второй вариант. — Привет, — нарушила я пятиминутную игру в гляделки и крепче сжала руку Локи, которая также крепко держала меня на протяжении всего моего долгого сна. Я приняла сидячее положение, чувствуя, как затекла спина, но его руку не отпустила. Ни за что. Никогда. — Ты совсем не обязана улыбаться мне, — неожиданно для меня сказал красноволосый, опуская голову. — Я знаю, что натворил дел. Снова повел себя как ребенок. Я наговорил тебе гадостей, хотя просто ревновал. Как же меня бесит, что они прикасаются к тебе, что разговаривают с тобой, тем более — куда-то забирают на неизвестное количество времени. Бесит, что ты возвращаешься с улыбкой на устах. Бесит, что продолжаешь с ними общаться, несмотря на все мои запреты. Бесит, что ты смеешься, говоря с ними. Бесит, что ты встречаешься с ними наедине. Бесит, что я ничего не могу сделать против этого, не обидев тебя. Бесит, просто бесит. Невыносимо даже смотреть на тебя рядом с ними... Ты ведь только моя, я сделал тебя полу-Богиней, я дал тебе вторую жизнь, я... Я ведь смысл твоей жизни, ты сама это говорила! Он сорвался на крик, вскочив на ноги, но крепко держа за руку; отчаянный крик, который дотянулся до моего сердца острой болью. Я со страхом в глазах смотрела на злого, как черт, Бога Лжи и Обмана, а он ожидал моего ответа, ожидал то, что его утешит, успокоит, как это было раньше. Я всегда успокаивала его, говорила, что все это лишь его воображение, что мне больше никто не нужен, кроме него самого. Мне даже Бальдер и Тор не нужны, если только Локи будет со мной рядом. Будет крепко держать мою руку. Будет улыбаться мне, будет заставлять улыбаться меня. Будет целовать меня, будет говорить, что я нужна ему, что только я — та единственная. Но с тяжелой болью я также понимала, что никогда не услышу этих слов от него, что он не прикоснется ко мне с серьезным намерением, не прикоснется ко мне, как к своей возлюбленной, считая маленькой и глупой сестренкой, его частицей и собственностью. А я опять буду улыбаться, буду смеяться, буду радоваться, потому что он со мной... Ведь все должно быть не так. Не так. Я закусила губу и опустила глаза, боясь, что он вот-вот отпустит мою руку и скажет, что ему все ясно, что он больше не держит меня, что все кончено, что я свободна от его власти, что я могу делать все, что захочется, а ему будет все равно. Но говорить я ничего не стала, потому что с трудом понимала, что именно это я и делаю. Я стараюсь отстраниться, стараюсь обрести новую семью, новых богов, которые будут заботиться обо мне, которые не забудут, которые будут считаться с моим мнением, только вот... Не мой ли это человеческий эгоизм? Что я буду делать с полной свободой воли, когда каждый шаг, в течение всей своей божественной жизни, я делала с разрешения Локи, под его пристальным взглядом, никак иначе. Тем не менее, назад пути уже не было. Я выбрала сделку с Зевсом, я выбрала свободу, выбрала искренние и ответные чувства, я выбрала не его. — Сигюн... — Прошептал он с каким-то страхом в голосе, не слыша моих прериканий с ним по этому поводу. Я должна была сказать, что люблю его, что не могу жить без него, но делаю в точности до наоборот. Я подавляю эти чувства в себе, стараясь отдать их кому-то другому, кому не будет безразлично, кто ответит тем же, кто не примет эти чувства, как должное. — Почему ты молчишь? Неужели ты перестала считать меня смыслом? Почему не хочешь снова обидеться на меня и опровергнуть все слова, что я сказал? — Локи, я... — Я решительно подняла на него взгляд, но парень тут же рухнул на колени, крепко сжимая руку, что та готова была сломаться под его напором. Я чувствовала, как кости вот-вот сломаются, но он так и продолжал давить на них, а я не могла ничего сказать, потому что я сделала ему больно, я причинила ему боль, я виновата перед ним, я заслужила это. — Ты хочешь бросить меня?! — Локи... — Хочешь или нет?! — Я ответила ему молчанием и снова опустила взгляд. Мне уже было совсем не больно, физическая боль заглушала духовную, мне становилось легче, но всего на пару мгновений. Его хватка ослабла, и я тут же попыталась схватить его снова, удержать, как держалась за прошлое все это время, но не успела. Он ускользнул от меня, но когда я собиралась сорваться за ним, то почувствовала толчок на кровать, после чего надо мной навис Лаватейн. — Ты не имеешь права уходить... — Подожди, — сорвалось с моих уст рефлекторно, а его шепот пробрал меня до костей. Мне было страшно. Впервые я чувствовала животный страх от того, что ко мне прикасался Локи, тот, кого я люблю всем своим сердцем, за кого я готова умереть. Но Бог совершенно не собирался отвечать мне, подчиняться или же прекратить то, что у него было на уме, что пугало меня до ужаса. В его глазах я видела отчаяние, злость и страх. Ничего более. Поэтому его действия меня и пугали. Это был вовсе не тот веселый озорник Локи, который влюбил меня в себя еще при первой же нашей встрече, он был другим. Не такими я помнила его дождливые глаза с вертикальными зрачками; не таким я помнила его голос, в котором всегда присутствовал задор и веселье; не такими я помнила его прикосновения, которые были только нежными и любящими, на которые я сама отзывалась. Это был вовсе не он, а его страх, одиночество, которое не желало отпускать меня. Я успела только пискнуть, когда его руки стальной хваткой вцепились в мои запястья, а губы коснулись моих в требовательном поцелуе. Казавшимся таким одиноким и таким нуждающимся, что я не смогла не ответить. Мои попытки освободиться были тщетными и все, что я могла сделать, — это отвернуться и плакать, разрешая делать с собой все, что только захочет тот, кто дал мне вторую жизнь. Я действительно должна ему, и я не смею уходить от него, но разве это чувства? Это долг. И больше ничего. Мне нужно не это. Мне нужен искренний и любящий Локи вместо обещания, вместо привязанности брата и сестры, вместо пустых слов, вместо дружбы... Я была с ним из-за чувств, была не потому, что обязана, была, потому что любила и не могла сосуществовать с кем-то другим, даже представить не могла кого-то на Его месте. Он был Богом, моим личным Богом, которого я возносила выше всех, я была практически фанатиком, если бы не сердце, отбивающее чечетку, когда Он касается меня; если бы не Его слова, в которых я всегда ищу скрытый смысл, который бы ясно дал мне понять, что Он нуждается во Мне; если бы не слова любви, которые рвались наружу каждый раз, когда не было сил держать в себе накопившуюся боль. А что самое ужасное, что Он представлял на моем месте совсем не меня. Ту, которую любил всем сердцем, которую должен удержать, во что бы то ни стало, которая еще не подозревает, но скоро узнает. Ту полноценную Богиню, которая поддержит, которая выслушает, которая поможет, которая не будет объектом для насмешек, которая будет идолом в глазах людей, а не изгоем, коим и являлась я. Хотя, может быть, и меня, но неужели так сильно Локи ненавидит меня за мой выбор? За то, что я готова отпустить его? За то, что я имею свою мнение, а не просто подчиняюсь его прихоти? — Ты — моя, ты только моя, я никому тебя не отдам, слышишь? Ни один из них не заберет тебя, не сделает своей, потому что ты только для меня. И будешь со мной, всегда-всегда, — прошептал друг детства мне на ушко, когда я посмотрела в сторону, отключая все чувства, чтобы было не так больно от происходящего. Да, я желала близости с ним, но не таким образом. Его руки блуждали по моему телу, дотрагиваясь до самого сокровенного, целуя там, где никто не целовал, оставляя свои знаки в виде множественных синяков и засосов по всему телу, делая их как можно заметнее для окружающих, чтобы они еще не скоро сошли с моей кожи, чтобы все знали, что я принадлежу лишь ему. И как бы горечно это не было, но и я сама соглашалась с этим. Я была его собственностью, той, кто добровольно согласилась на эти мучения и боль, поэтому, в каком-то смысле, я не имела права уходить от него, не имела права отказывать ему, в чем бы он не нуждался. Я не имела права ни на что, кроме как ходить хвостиком и делать то, что приказано. Я сама виновата, сама подписала для себя этот контракт, сама... Как ни странно, сейчас я даже сердца своего не слышу, не слышу сознание, не слышу мозга, не слышу ничего, что могло бы не дать мне сойти с ума. А я сходила... Медленно, но верно катилась ко дну под натиском того, кого любила всю свою жизнь и, как ни странно, люблю до сих пор. Я даже не сопротивлялась, я отдавалась и осознавала, что делаю, но внутри что-то оборвалось. Что это было? Мои невинные чувства? Мои детские надежды? Мое сердце? Моя любовь к нему? — Моя... Только моя Сигюн... Навечно моя, — шептал, как сумасшедший, трикстер, а я слышала столько боли в этих словах, одиночества и мольбы. Будто бы он пытался остановиться, но уже не мог. Будто бы он уже сожалеет, но продолжает делать мне больно. Тогда я посмотрела на наши руки. На запястье появился большой синяк, но он не держал меня больше, осторожно провел длинными пальцами по моим расслабленным и сплел их, пытаясь не причинять мне больше боли; коснулся моих губ своими, снова, но уже без того же напора, мягко и нежно. Его глаза прошлись по моему отсутствующему выражению лица, и тогда он мягко поцеловал меня в щеку и уткнулся мне носом в шею, прерывисто дыша и делая толчки во мне. Силуэт животного появился в комнате, смотря на меня долгим взглядом, словно выражая свою тоску и жалость. А я только закрыла глаза, глотая слезы, но одну слезинку я все-таки не сдержала. И эта была последняя капля в той чаше боли, что принес мне Локи Лаватейн, который являлся целым миром, являлся смыслом, которого я все равно люблю... Глупая любовь...