Друзья?

Извините за задержку главы, вдохновение меня покинуло. Поэтому глава получилась не особо красочной и динамичной. Вымучивала финал фанфа еле-еле. Посвящаю главу Тохе — она так надеялась и ждала, что я все-таки закончу эту работу)))) — Ыыы, — взвыл воин, когда джин укусила его за такое дорогое его сердцу место. — Да я тебя. Ты. ты… Он попытался схватить Сакуру, но паршивка была в облике полноценного джина, и, естественно, Какаши боялся обжечься. Ее огненные волосы развивались языками пламени вокруг головы, северянин никак не мог ее поймать хотя бы за ногу (единственное в данный момент безопасное место на теле его рабыни-друга-любовницы). Джин то и дело меняла местоположение. То взлетит к потолку и пройдется по нему, то вновь опустится на уровень лица Какаши, летая вокруг него. Сакура летала вокруг воина, над его головой, опускалась почти до пола и вновь отлетала от Какаши, как только он приближался и хотел схватить ифрита за ногу. В полумраке комнаты Сакура казалась почти нереальной — тёмно-бронзовая кожа почти сливалась с темнотой, а огненные татуировки, волосы-огонь и огненные браслеты на запястьях светились в полумраке и притягивали взгляд серых, как Северное Море, глаз. Даже в истинном облике огненного джина, Сакура была невероятно желанна для Какаши. В таком виде она возбуждала его еще сильнее. — Ну, хватит играться, — нетерпеливо сказал Какаши. В данный момент им управляли инстинкт и желание такие же древние, как и само человечество. Он просто хотел эту необычайную, знойную и горячую (во всех смыслах) женщину, которая сейчас делала вид, что сидит в воздухе, как будто бы развалившись в кресле. Охотник пропустил момент преображения Сакуры. Только что она была джином, и вот уже красуется в человеческом обличье. Она подошла к Какаши и заглянула ему в глаза. Охотнику показалось, что ее взгляд проник в самую его суть — глаза были безумно печальными. Какаши даже отошел на шаг. Он никогда не видел такой безнадежной тоски и грусти в глазах своей подруги. — Что с тобой? — тихо спросил воин, всматриваясь в такое знакомое лицо, которое сейчас казалось чужим. — Ничего, Какаши, — улыбаясь соврала ифрит. Она крепко прижалась к нему, обняв за талию. — Просто скучала по тебе. — И это было правдой. Какаши наслаждался близостью ее тела, ее дыханием, ее запахом, таким терпким и возбуждающим. Внутри Сакура была горячее любой из человеческих женщин, и от этого их наслаждение было до боли острым. Но и Какаши, и Сакуре нравилась такая чуть болезненная, но желанная пытка. Их тела были так близки, что охотник мог разглядеть самые маленькие капельки пота на теле его джина, которая сейчас захлебывалась собственных стоном, зовя Какаши по имени… Хатаке поглядел на Сакуру, которая была необычайно тиха. Она все время прятала лицо, прижимаясь к его груди. — Да что с тобой такое, скажи ты, наконец! — не выдержал хозяин джина. Она поглядела на него, и он вновь увидел на ее личике беспросветную тоску, которая вызвала у охотника тревогу. Сакура прижалась лбом к его плечу. — Я наполовину джин, Какаши, я не могу жить вечно. Она ощутила, как напряглись его мышцы, как он затаил дыхание. — Продолжай, — без выражения произнес воин. Сердце вдруг защемило от предчувствия беды. — Я живу почти пять столетий, это очень много для полукровки. Я ощущаю, как силы покидают меня. Я имею в виду силы джина — моя огненная магия и не только она становятся слабее с каждым днем. Я не знаю, сколько мне осталось (день ли, неделя ли), но я так хочу жить, Какаши. Я просто хочу жить! — последние слова прозвучали, словно крик души. Ифрит схватила руку Какаши и прижала ладонью к своему лицу. — Ты мне позволишь провести эти дни с тобой? Ты единственный мой близкий человек и друг. Ты же знаешь, я почти не общаюсь со своими соплеменниками-джинами. У меня есть только ты. Я не хочу… Она не смогла произнести этого слова — умереть. — Я не хочу уходить в одиночестве, Какаши. Горе, отчаяние, скорбь. Все эти чувства овладели воином. Он больше не желал слышать ее. Не хотел верить ей. Какаши быстро встал и пошел к зеркальному порталу. Он почти не слышал, что она кричала ему в спину, но перед тем, как выйти в мир людей, услышал ее отчаянный крик: — Не оставляй меня одну, Какаши! Возьми меня с собой! Какаши валялся на постели, почти ничего не замечая вокруг. Ее признание как будто оборвали в нем одну из струн души. Его снедали смятение и тоска. Какаши глянул влево и увидел ее силуэт по ту сторону зеркала. Ее облик джина уже не светился, как прежде. Почему он не заметил этого раньше? Возможно, тогда бы он смог бы найти какое-то решение? Спасти ее, продлить ей жизнь? Какаши понимал, как нелепы эти мысли, которыми он только сильнее бередил свою душу. Женщина в зеркале что-то кричала, но северянин хотел побыть наедине со своими мыслями. Ему и самому хотелось разделить с ней ее последние дни, сделать их хоть немного радостными. Но он не представлял, как сможет глядеть ей в глаза и улыбаться, зная, что друга вскоре не станет. Воин опять посмотрел в зеркало. Сакура явно злилась на него. Она метала сгустки пламени в проход между мирами, пыталась прорваться без согласия своего повелителя, но пройти в мир людей не могла. А он не собирался ее впускать, так был зол и раздавлен ее признанием. Воин севера прекрасно видел в зеркале ее образ, как она складывает руки в умоляющем жесте — просит впустить ее или просто поговорить? Как он может спокойно с ней разговаривать, зная, что Сакура скоро уйдет навсегда?! Невозможно. Невозможно просто сидеть и постоянно думать о ее уходе. Какаши встал и пошел в бар, в котором под вечер собирается половина мужского населения Куда Ворон Костей Не Занесет. Какаши нужна была какая-нибудь встряска, например, от души набить кому-нибудь морду. Это как раз то, что нужно. Отличное лекарство от горестей. Иногда. Уж что-что, а довести какого-нибудь доходягу до белого коленья, Какаши умел мастерски. Сакура и мордобой — вот два верных способа почувствовать облегчение от невзгод и проблем. Но вот беда, в данный момент Сакура и являлась причиной отчаяния и злости от бессилия Какаши. Северянин был далеко не трусом, но сейчас он отчаянно боялся потерять своего близкого друга. Он так привык к этой необыкновенной женщине, что не представлял себя без нее. Как же так?! Какаши-то думал, что она проживет еще века и века, даже после его смерти. Но вот как вышло. Печально. Больно. Будто тебя разрывают на части. Выворачивают твою душу наизнанку. Какаши действительно подрался с несколькими посетителями бара, а затем напился до умопомрачения. Он не помнил, как добрался до дома, не помнил, как звал Сакуру, как просил ее не оставлять его одного. Охотник угомонился только под утро, держа женщину за руку, отдав ей абсолютно неисполнимый приказ — не умирать. В голове словно бесновались сотни сумасшедших ёжиков, которые раздирали иголками голову изнутри. Какаши кое-как встал и сходил в отхожее место. Только вновь повалившись на кровать, воин заметил Сакуру, которая спала на его постели. Сейчас она была в человеческой ипостаси, и ее кожа казалась очень светлой. На секунду Какаши испугался, что она умерла, но услышал ее размеренное дыхание и успокоился. На какое-то время. Странно, ее кожа действительно была слишком светлой, даже не такой, как вчера, когда она обратилась в человека. Он погладил ее по волосам и Сакура проснулась. — А, ты соизволил продрать глаза, Какаши, — со смешком сказала женщина. Она была странно веселой, будто и не ей скоро прощаться с жизнью.- Ты проспал двое суток напролет. Она опустила глаза и тихо произнесла: — Как странно все. Я больше не могу становиться джином — теперь я обычный человек, но я жива. Я не знаю, как это объяснить, — она неуверенно посмотрела на мужчину, словно ища ответа. Какаши еще туго соображал (давала о себе знать больная голова), но главное он уяснил. — Так ты стала простой смертной женщиной? — спросил он, боясь поверить своим же словам. — Думаю да, Какаши. Я считала, что это просто легенда — о том, что полукровки становятся обычными людьми, когда их срок истекает. Они перестают быть джинами, но становятся людьми. Сейчас я уверенна, что это так и есть. Вот только, — с волнением произнесла она, — у меня же ничего нет, Какаши. Все мои сокровища остались в мире джинов. Я нищая девка без рода и племени! — с отчаянием проговорила она, на запястьях и щиколотках которой красовались браслеты из платины с бриллиантами. Какаши расхохотался от облегчения, как безумный, и привлек Сакуру к себе, которой только это и нужно было — чтобы он был рядом. Прижимая женщину к груди, он испытывал такое умиротворение, спокойствие и радость, что хотелось закричать что-нибудь глупое, но жизнеутверждающее, и нет ничего лучше, чем валяться в постели с красивой женщиной, которая принадлежит только ему. Сакура смотрела на его знакомую, глупую, но такую счастливую улыбку, и самой ей тоже хотелось улыбаться. Охотник посмотрел ей в глаза, женщина заметила знакомый лукавый взгляд — он явно задумал какую-то каверзу. — Что, что ты задумал? — с нетерпением поинтересовалась Сакура. — Ничего, все отлично, все хорошо, — Какаши только сильнее прижал ее к себе. Северянин подумал, что отец давно настаивает на женитьбе Какаши. Якобы сын засиделся в холостяках, а его друзья все уже обзавелись собственными семьями. Отец еще смеялся (он, конечно, шутил), что его сын так и умрет девственником. На что Какаши отвечал, что девственником в этом мире не умирает никто — жизнь имеет всех. Не пора бы и в самом деле остепениться и разделить жизнь с какой-нибудь девицей? Например, с розоволосой, подумал Какаши. Только бы она не узнала о его плане преждевременно. «А то и прибить может», — мысленно усмехнулся Какаши, зарываясь носом в волосы Сакуры.