***
Ему снились сны всех мастей об Орихиме. Глупые. Яркие. Кошмары. Сны, в которых не было смысла, но которым всё равно удавалось вызвать у него улыбку. — Доброе утро, Улькиорра-кун! Задолго до того, как они поцеловались, он чувствовал, как её губы прижимаются к его во снах; это случалось так часто, что во время их первого поцелуя реальность не состыковалась с воображением. Ему пришлось заново познавать ту её часть, которую выдумал его коварный мозг. Сейчас она передвигалась по кухне, хватая продукты, которые явно не сочетались друг с другом, чтобы съесть это по дороге в школу. Его строгий взгляд нашёл точку между её лопатками и остановился на ней. — Сегодня репетиция выпускного. Хотя мне бы хотелось, чтобы её провели в следующем месяце. Я буду плакать. До определённого момента он останавливался на её губах, изредка на шее — о, как манила её шея. Но даже в своих снах он не осмеливался зайти дальше. Она поделилась с ним своим сердцем, но не отдала его, а он не какой-то там воришка. — И я знаю, о чём ты думаешь: «В слезах нет смысла, женщина. Ты поступаешь в колледж, а не умираешь, и там твои друзья смогут видеться с тобой». Так что оставь эти слова при себе. Я уже решила, что расплачусь, и тебе меня не остановить. Он думал о её ногах, мягких и гладких, обхватывающих его туловище, когда он прижимает её к диванным подушкам. — Тупица, — сказал он, скорее, себе, нежели ей. — Ничего не могу с этим поделать, — радостно ответила она. Орихиме закончила со своим варевом на завтрак, переместила его в школьную сумку и направилась к двери. — До встречи, ладушки? — Хн, — цветочный запах её тела с опозданием достиг его, когда она уже ушла. Тишина и спокойствие расплылись по квартире, прервавшись лишь тихим дрогнувшим вздохом Улькиорры.***
Первый сон застал его врасплох. Они снова оказались в онсэне, из которого давно уехали; её халат распахнулся, пояс был развязан — он до сих пор не знал, кто был в этом виноват. Он вспомнил, как подумал: «Ей не холодно?». Затем, как в самом настоящем сне, всё пронеслось бессмысленной вереницей, остановившись на моменте, когда её обнажённое тело двигалось в такт с его, создавая достаточно тепла для них обоих. Он проснулся, испытывая сплошное отвращение к самому себе. Человеческие брачные игры никогда не искушали и не вдохновляли его. То были отвратительные акты жестокости: мужчины, части тела которых были слишком большими, впихивали их в части тела женщин, которые были слишком маленькими, обменивались телесными жидкостями, подвергали друг друга риску подхватить болезнь, и всё ради чего? Ради пары минут удовольствия, которого могло и не последовать, и беременности, которой всё почти всегда заканчивалось? Ну и где, чёрт возьми, тут ваша хвалённая романтика? Тем не менее, они были повсюду. В кино, телевидении, книгах, мыслях и разговорах. Дружелюбное напоминание от человеческого ДНК: «Не забудь найти себе пару и попытайся сотворить другого человека до своей смерти». Ерунда. Второй сон оказался длиннее и ярче первого. Она залезла к нему в кровать, ища укрытия от грома. Сдержанные поцелуи превратились в жадные и голодные исследования друг друга. Всё ещё в одежде: он был слишком нетерпелив, даже чтобы раздеться, — он вошёл в неё, затаив дыхание от удовольствия, отчаянно ища то, чего он не знал. И когда утром он увидел своё отражение в зеркале, чёрный цвет попытался взять вверх над зелёным в его глазах.***
После пятого сна стало ясно, что они не собирают прекращаться. Поэтому Улькиорра написал список мысленных замков, которые он мог бы использовать, чтобы держать свои человеческие желания под контролем. Во-первых, изображение женщины, помешавшейся на коллекции своих плюшевых животных. Клик. Во-вторых, воспоминание о дне Святого Валентина, когда она сказала, что хотела бы, чтобы они помедлили. Клик. И третье, самое болезненное, — высказывание, которое никогда не было произнесено, но было холодным и тяжёлым, словно сердце, бьющееся в его груди: она не любила его. Клик. Зрелость, готовность и любовь. Три важных ингредиента сексуальной связи, и, хотя она не была полностью лишена их, нехватающего количества было достаточно, чтобы иметь значение. Эти установки держали Улькиорру Шиффера под контролем. Именно они давали ему возможность не позволить этим снам вылиться в реальность, цементировали его руки в карманах каждый раз, когда подходила слишком близко и он чувствовал её тепло, её мягкость, её человеческую сущность. И хотя в тёмной стороне его сердца жил воющий зверь, сейчас Улькиорра был достаточно силён, чтобы сдержать его.***
Орихиме вечером вернулась домой вся в слезах, как и обещала. Она села на диван рядом с Улькиоррой и пообещала, что скоро прекратит. Её уже чуть ли не тошнило от слёз. Он читал весь день и сейчас, отложив книгу, ждал, когда утихнут её всхлипывания. — Ты прав, — вздохнула она, проводя по щекам носовым платком, — я веду себя, как тупица. Мы же сможем ходить друг к другу в гости, да? Не то чтобы мы уезжаем жить на другие планеты. Улькиорра смотрел прямо перед собой. Чуть ранее он решил, что испытает своё самообладание тем, что не станет избегать смотреть на Орихиме. Всё будет в порядке, если только она не дотронется до него, что она редко делала. Они в безопасности. Он воспользовался возможностью напомнить себе, что вот это было взаправду. А не та самозванка, признававшаяся в чувствах, которых у неё не было, и уязвлённо рыдавшая, молившая его довести её до экстаза. Нет, настоящая Иноуэ Орихиме была наивной девушкой, которая… не осталась на своей половине дивана, как обычно, а решила, что сегодня тот самый день, когда ей хочется облокотиться на него ради утешения. Он бы разозлился, если бы его не взволновали зловещие щелчки ограничений в его подсознании. Сколько раз он говорил, что он здесь не для того, чтобы утешать её? — Не скажешь что-нибудь умное? — Орихиме удавалось выглядеть удивлённой даже с опухшими глазами. Её волосы были растрёпаны, носик был розовым из-за того, что она всё время тёрла его носовым платком. Она не заметила, как расширились его зрачки, когда она поднесла ладонь к его лбу. — Ты в порядке? Незваный ох вырвался из её горла. Улькиорра, словно клещами, схватил её запястье, и мгновением позже она уже смотрела в потолок, на него в немом шоке. Он повалил её на диван так внезапно, что она даже не успела среагировать, и ей всё никак не удавалось среагировать, когда его губы накрыли её. Нужна была лишь одна капля, чтобы самоконтроль Улькиорры пошатнулся. Вкус её солёных слёз вернул тот сон с такой силой, что он мог бы зарычать. «Но это не сон», — думал он. Девушка под ним была озадачена, не распутна. Хотя это был приятный вид озадаченности. Интерпретация внезапного поцелуя как попытки заставить её прекратить плакать. Она закрыла глаза и приняла её, смущённо целуя его в ответ, не обращая внимания на то, что творила с мужчиной над ней. Сейчас он всеми силами боролся с похотью. Сосредоточиться. Её губы. Её податливые невинные губы. До сих пор не знающие, как касаться его. Он решил, что надо целовать её чаще. Возможно, сильнее. Так сильно, чтобы синяки остались… Нет. Держать эмоции под контролем. Язык Улькиорры скользнул в её рот, и он вспомнил шоколад, соблазнивший его ранее. Он грезил об этом шоколаде, о том, как слижет его с её грудей, отчего она сдвинет ноги, если только он не раз… Нет же! Она дёрнется в сторону. Определённо, скажет ему прекратить. Но она не должна выглядеть такой смущённой, нежели месяц назад, ведь её губы желали его и были готовы зайти чуть дальше снова. Она всё ещё сомневалась, была не готова к тем чувствам, которые вызывал у неё такой глубокий поцелуй. Её желудок словно отсоединился и порхал. Её лицо потеплело так сильно, что она испугалась, что упадёт в обморок. Но она не отстранялась. Она поднесла ладони к его шее, заверяя его в том, что он может продолжить. Его язык сжимался на её, и она попыталась сделать то же самое, вздыхая, когда их языки сплетались и отстранялись снова и снова. Её левая рука скользнула дальше, кончики пальцев проводили по основанию его шеи. Она склонила голову на бок. Поцелуй превратился в нечто большее, нечто более глубокое, нечто, вырвавшееся из-под контроля. Становилось тяжелее дышать. Её сердце молотилось в грудной клетке, как раненный напуганный зверь. Затем он зажал её нижнюю губу своими губами и ласково пососал её, посылая весь жар, припавший к её лицу, вниз к тем частям тела, которые не должны были пылать. Она ухватилась за его плечи, выкарабкалась из-под него, пока не почувствовала, как упирается в подлокотник, и быстро завертела головой. Раз. Клик. — Прости, — прошептала она. — Я не… Два. Клик. Когти взбешённого зверя скребли воздух в сантиметрах от её рыжеватых локонов. Три. Клик. Она встретилась с его взглядом и не нашла в нём ничего необычного. Он отвернулся в сторону. — Не надо извиняться, — произнёс он, вставая с дивана и поворачиваясь к ней своей неподвижной спиной. — Это я виноват.***
Это был рай. Место, где солнце и луну никогда на закрывают облака, где погода всегда была приятной, где находился дом, в который можно было бы вернуться, неважно, как далеко ты ушёл. Вот оно, каково знать о её любви. О большем он бы и не осмелился попросить. Человек-пустой, жаждущий ничего. Это практически слишком много. Но в этом и заключалась отвратительная особенность жизни человека: Всегда хотелось больше.