***
Орихиме сохранила у себя дневник путешествий Улькиорры и пролистывала его, пока не нашла кое-что, что смутило её настолько сильно, что ей потребовались разъяснения. А там была куча путанных вещей: алхимические символы, взятые из воздуха измерения на каждой второй странице, наброски вещей, поразивших его, и целые блоки текста, написанного по-английски. Также там была карта Уэко Мундо, которое она узнала только из-за того, что там был помечен Лас Ночес. — Улькиорра-кун, ты правда так много узнал об Уэко Мундо? —спросила как-то она его, когда они сидели на пляже. Она проснулась и захотела пойти на пляж, и Улькиорра не стал спорить: он всё ещё не оправился от бесконечных переездов. Поэтому они поехали на поезде к побережью и нашли каменистое место подальше от песка и шумных прохожих, где Орихиме могла насладиться брызгами океана, когда волны разбивались неподалёку. — Да, хотя, скорее, это была бесцельная прогулка, нежели исследование, — он указал на тёмное пятно, которое выглядело, как бездна, для Орихиме. — Начиная отсюда, — сказал он, затем лениво повёл пальцем по карте в неопределённом порядке, пока не дошёл до чего-то поменьше Лас Ночес, — и кончая этим. — Ты всё это помнишь? — Отрывочно. Я помню ориентиры, так что сопоставить вместе всё остальное было легко. Улькиорра рассказал Орихиме о годах, проведённых в скитаниях по пескам Уэко Мундо, как держался подальше от конфликтов, когда ощущал их, избегая Лас Ночес и армий, которые собирал Барагган Луизенбарн. Он рассказал ей о компаньонах, которые попытались поглотить его, о существовании мира, который он не мог услышать, попробовать на вкус, унюхать или потрогать. Как ему было одиноко. Как он начал думать, что уж лучше ничего не иметь, чем иметь что-то, что можно потерять. Орихиме слушала его с глубочайшим сожалением. Она никогда раньше не спрашивала его о прошлом, но то, как он противоречил сам себе в Уэко Мундо: держал её на расстоянии, а затем засыпал в её комнате — предполагало некое самоотречение. Но он заверил её, что больше так не думал. — Есть то, ради чего можно рискнуть болью, — рассеянно произнёс он. Она взглянула на него. — Д-да? — они были одни. Это её шанс? Ближайшие люди на пляже были достаточно далеко, чтобы их силуэты были не различимы, как и те на улице позади них. Да! Именно так! Она могла бы сказать ему о своих чувствах, и они бы поцеловались, и всё было бы в… Её живот заурчал. Громко. Он заурчал так громко, что перебил звук бьющихся волн, а это похоронило все её попытки скрыть грызущее чувство в животе. Улькиорра удивлённо уставился на неё. — Эм… похоже, я проголодалась, — сказала она, её румянец был заметен даже на руках. Улькиорра встал, затем помог ей подняться с ног. — Купим что-нибудь поесть, — сказал он, хотя и не мог отделаться от некоего разочарования. Его зоркий глаз уловил ненормальное покачивание её тела и дрожь в ногах. — Ты в порядке? — Ногу свело, — она с тревогой взглянула на камни, по которым придётся пройти, — мы можем подождать пару… ай! — пискнула она, когда к ней подошёл Улькиорра и подхватил её за колени, поднимая с земли. Её руки взлетели к его шее. —Улькиорра-кун! — Не волнуйся, — сказал он, — ты не тяжёлая. Она не из-за этого волновалась… Ладно, из-за этого она тоже волновалась, но это была не главная её забота. Он нёс её, как невесту! Куросаки-кун перекидывал её через плечо, как мешок с рисом. Улькиорра лавировал по каменистому лабиринту к ровной тропинке, которая вела к улице, и там осторожно поставил Орихиме на землю. Она поморщилась из-за булавок и иголок, пронзавших её ноги. Её взгляд проследовал за Улькиоррой, который пошёл обратно, чтобы принести её вещи, и она вздохнула, думая, что если эти возвышенные чувства и были временными, то они явно задержались дольше, чем следовало.***
Жизнь с Улькиоррой теперь лишь слегка отличалась от той до того, как он уехал. Она вставала позже него. Он готовил или приносил завтрак, затем уезжал в город Каракура. Она училась, шла на занятия по рукоделию в университете или выполняла домашние обязанности. Он возвращался примерно к ужину. За едой они говорили о том, как прошёл день. Затем они садились смотреть телевизор в приятной тишине. Ванна. Кровать. Повтор. Были ещё вариации, когда ему требовалось уйти на более продолжительный период времени и когда он вообще не работал. Прошло две или полторы недели с момента его возвращения, когда уверенность Орихиме начала таять. Улькиорра не делал ничего, что она с уверенностью могла назвать романтичным. Может, они и держались за руки, но это вроде как их фишечка. Он сидел рядом с ней на диване, но не было никаких попыток к физическому контакту. Он нежно говорил, как она важна для него, но никогда не повторял того преувеличенного признания, которое обескуражило её. Могло ли это означать, что те изменения, через которые они прошли, сработали не в её пользу? Что он выполнял некую обязанность и через некоторое время найдёт способ уйти от неё навсегда? Был ли он здесь из жалости к ней? Нет! Она нахмурилась, переворачивая страницу блокнота, к концу которого она была близка. Пессимизм не пойдёт ей на пользу. Она прошла долгий путь от вечной неуверенности в себе, и она не собиралась пугать себя мыслями о том, что чувства Улькиорры к ней ослабли или вообще исчезают. Её глаза скользнули по исписанной странице, исследовавшей, влияют ли тенденции глобального потепления и похолодания на Сообщество душ и Уэко Мундо. Затем письмена обрывались без предупреждения. Слово было написано катаканой*: а-ре-кку-са. Он написал его три раза. Кто-то другой написал его пять раз, знаки были не совсем верными, но исправлялись с каждым разом. И тут Орихиме внезапно осенило, что за всё время её раздумий о путешествии Улькиорры по миру, она никогда не представляла, как он говорит с другими людьми. Почему он должен был, если он никогда не делал этого в своей собственной стране с людьми, которых он знал? Кто был этот незнакомец, которому было разрешено написать что-то, прерывая поток его размышлений? — Улькиорра-кун… Он сидел рядом с ней, читая одну из тех книг, которую он купил заграницей, и странный тон её голоса заставил его отвлечься, даже не дочитав предложение. — Да? — Что это? — она указала на слово. В его глазах загорелась искра понимания. — Имя, — сказал он, смотря на неё. — Кто-то попросил меня показать, как пишется его имя на японском, — она не встретилась с ним взглядом. Что-то было не так: он никогда не слышал, чтобы она использовала этот тон. В нём слышалось раздражение, вкупе с не таким уж безобидным любопытством, была так же и щепотка защитной реакции. Добавим это к слегка понурому виду и… У Улькиорры появилась теория, которую надо было проверить. — Это была девушка, — добавил он, и нахмурившиеся брови сдали её с потрохами. — Ты ревнуешь. — Нет, — это, должно быть, была её худшая ложь. Улькиорра взял у неё блокнот и осторожно положил его на стол. — Почему ты ревнуешь? — спросил он, и она отвернулась от него. — Я не ревную. — Нет, ревнуешь, — она видела, что он начинал раздражаться. — Скажи почему. — Не знаю. — Потому что боишься, что я вступил в связь с другой женщиной? — она никак не отреагировала. Это вызвало странную смесь эмоций. Часть его была рада, что она его приревновала, потому что это означало, что она считала его только своим. Другая часть злилась на него самого за то, что он заставил её чувствовать себя неуверенной, и всё же ещё одна часть злилась на неё за то, что она могла посчитать его таким непостоянным. Разве она не сказала ему быть честным, даже если будет больно? — Если ты правда считаешь, что я бы так поступил, то тогда тебя определённо не убедила глубина моих чувств к тебе. Похоже, это задело её. Её напряжённые плечи обвисли, её голова опустилась, и она издала слабый печальный звук. Улькиорра вздохнул. — Ты хотела честности, — напомнил он ей. — Я знаю, — её голос снизился практически до шёпота. — Я не расстроена. — Тогда почему ты отворачиваешься? — Потому что я счастлива, — теперь она шептала. Его чувства не изменились. Он всё ещё любил её, достаточно сильно, чтобы расстраиваться из-за того, что она могла сомневаться в этом. В её груди поднялась волна теплоты. — Я так счастлива. Аж смущает! — она рассмеялась прежде, чем снова посмотреть на него с нежной улыбкой на лице. — Можешь сказать это снова? — Сказать что? — спросил Улькиорра, когда она двинулась ближе к нему. Его притягивала эта улыбка, эти серые глаза, которые говорили сами за себя и в которых читалось то же, что и в тот день, когда он вернулся. — Что тебя не убедила глубина моих чувств к тебе? — она уже могла рукой дотянуться до него, и он смахнул волосы с её лица. Орихиме взяла его за руку и провела щекой по ней с той же нежностью, которую не мог скрыть её взгляд. — Другое, — прошептала она. Его сердце бешено билось в груди. Он взял её лицо обеими руками и пристально посмотрел ей в глаза, всё понимая и больше не связывая это с утехой, которая померкнет со временем. Вот оно, недрогнувшее, подходящее его сердцу, самое одурманивающее, сбивающее с толку и прекрасное из всех человеческих чувств; чувство, достаточно сильное, чтобы убить, но всё ещё хрупче снежинки. — Я люблю тебя, — произнёс он. Её глаза закрылись. То, как увеличилась её улыбка, заставило его дыхание остановиться. И затем она снова посмотрела на него так, словно он был единственным человеком в мире. — Я тоже люблю тебя, — выдохнула она, словно её слова разрушат их, если будут произнесены слишком громко. Но эффект, которые они произвели на него, был бесценен. Она никогда не видела эти зелёные глаза такими светлыми, такими сочащимися несдерживаемым удовольствием, восхищением, благодарностью, счастьем. Он подтянул её к себе, проводя большими пальцами по её щекам. Она приподняла голову, не желая отводить от него взгляд, но готовая пойти на компромисс ради поцелуя, который она ждала больше двух лет. Их носы тёрлись друг о друга, дыхание смешалось, губы едва соприкасались, пока ей не надоело дразниться и она не прижалась к нему губами. Это было как удар молнии; удовольствие прошибло с головы до кончиков пальцев. Его губы отстранились от её, и она резко вдохнула, когда он поцеловал её верхнюю губу, а затем нижнюю. Их губы встречались в коротких небрежных поцелуях, и снова в более страстных, которые прерывались прежде, чем им срывало крышу. На это ещё будет куча времени. Орихиме обняла его и притянула ближе так, что она прижималась своим ухом к его груди: теперь она могла слышать сердцебиение, которое и побудило её спасти его дождливым летним днём. Биение сердца, которое она помогла создать и которое было отдано ей на хранение; сердца, которым она будет дорожить до конца своих дней. Это было счастье. Подтверждение того, что они сильно любят друг друга, больше, чем кого-либо другого. И что бы ни готовило им новое будущее, они встретятся с этим лицом к лицу. Вместе.