Когда больно...

*** В следующий раз, когда он проснулся, вокруг было уже темно. Кто-то погасил свет в палате, и только тонкая полоска света тянулась от едва приоткрытой двери в коридор. За светлыми жалюзи была определенно ночь, улица под окном тиха и неподвижна, как бывает только далеко за полночь. Не отрывая головы от постели, он повернулся налево, чтобы было видно одинокий стул, стоящий между окном и кроватью, где должен был находиться его брат. Стул был пустым. На виниловом мягком сидении полосками лежал блеклый лунный свет, просочившийся сквозь щели жалюзи. Слава богу, его нет. Наконец-то ушел спать в мотель вместо того, чтобы который день подряд отсиживаться на неудобном жестком стуле. С его-то спиной и плечом. Каждый раз видеть, с каким трудом брат встает и садится или как тот скованно двигается, пытается держать лицо, но прикусывает губу от боли, когда думает, что его никто не видит. Винчестерская семейная традиция. Умереть мужиком - молча. Хотя сам-то, можно подумать, лучше. Лежит тут уже четвертый день и шевельнуться толком не может без ослепляющей головной боли. Рука сама потянулась к лежащему на больничной кровати пульту с кнопкой вызова медсестры. Он отдаст что угодно, чтобы кто-нибудь вколол ему обезболивающее и заодно за знание, когда упрямый брат ушел. Не то чтобы он не радовался его отсутствию. Наоборот. Но как-то... пусто стало и одиноко... Чертов стул перед глазами... — Ты чего? Тебе больно? — раздался голос справа, и Сэм едва не подпрыгнул от неожиданности в кровати. Голос Дина был хриплым и сонным. И раздался совсем не там, где он мог ожидать его. Сэм резко повернул голову вправо, но позабытая на мгновение боль громом и молнией взорвалась в его голове, и он, даже не успев понять и поймать себя, застонал, сжимая зубы и поднимая руки к голове. — Погоди, погоди, — раздался хриплый шепот Дина, когда тот поймал руку Сэма, в вену которой была воткнута капельница, и опустил ее на кровать, — сейчас. Судя по шуршанию постели, которые Сэм слышал слишком хорошо, слишком громко, Дин искал пульт, чтобы вызвать медсестру. Спустя мгновение уже несколько раз нетерпеливо щелкнул кнопкой. — Сейчас она придет, Сэм, — продолжил шептать Дин, зная, как громкие звуки болезненно отдаются в голове младшего брата. — Сейчас все будет хорошо. Расслабься, — тихим успокаивающим голосом продолжил он, — закрой глаза, дыши ровнее, вдох через нос, выдох через рот. Вот так... давай, братишка. Хоть было и не настолько больно, чтобы напугать Дина, но Сэм повиновался, сразу ощущая облегчение, и то, как его забившееся сердце начало замедлять свой бег. Этот успокоительный тон Дина всегда хорошо действовал на него, еще с детства, должно быть, въелся в подкорку, и организм реагировал, как собака Павлова на лампочку. Дверь легонько скрипнула, открываясь и принося с собой немного света в палату. Сэму казалось, что он видит этот свет даже сквозь закрытые веки, и он едва удержался от того, чтобы зажмуриться сильнее. — Что случилось? — спросила медсестра так же тихо, как Дин разговаривал до этого. — Ему очень больно, нужно обезболивающее. Побыстрее. Сэм, — он почувствовал теплую ладонь Дина на своем плече, — нога тоже болит или только голова? — Озабоченно спросил Дин. Сэм сглотнул неприятную сухость во рту и чуть слышно прошептал: — Голова, — он чуть приоткрыл глаза и разглядел нависшую над ним женскую фигуру. Практически одну тень, освещенную со спины. Медсестра потянулась к порту на капельнице и вколола туда лекарство из шприца, что достала из кармана. Потом осторожно проверила у Сэма пульс, капельницу, что-то записала на карточке, висящей в изножье кровати. — Сейчас станет легче, отдыхайте, — тихо проговорила она, разворачиваясь к двери. — Спасибо, — ответил Дин прямо перед тем, как она вышла. Сэм вздохнул, чувствуя, как под действием лекарств головная боль медленно тупеет и рассасывается, превращаясь из острого копья, воткнувшегося в оголенный мозг, в ватную дубину, ритмично долбящую его в виски. С этим он мог жить. Вполне. Даже нога почти перестала ныть, там, приподнятая на подушке и забинтованная, под тонким слоем больничного одеяла. Дин мягко похлопал его по плечу. — Вот и молодец, давай спи дальше, — проговорил он, затем убрал руку и сделал пару еле слышных шагов в сторону. Послышался тихий скрип винила об одежду. Сэм сдвинул брови и медленно и осторожно повернул голову направо вслед за братом. Теперь он смог разглядеть в полумраке то, чего не увидел в прошлый раз. Широкое мягкое кресло, в которое медленно усаживался Дин, придерживаясь за деревянный подлокотник. Чертов упрямец с его ушибленной спиной. Когда тот уселся, он осторожно поправил больничный слинг на правой руке, почти светящийся в темноте ярким белым пятном на фоне джинсовой рубашки Дина, чтобы устроиться поудобнее и снять вес с плеча. Затем Дин поднял на него глаза, должно быть, ощутив, на себе взгляд Сэма. — Что? — спросил он шепотом. — Ты что здесь делаешь? — спросил Сэм. — Я думал, ты поехал в мотель поспать. — Не-е, — отмахнулся здоровой рукой Дин, — я не смог. Медсестры жаловались, что ты плачешь во сне и просишься на ручки. Лицо Дина осветила видная в темноте ехидная ухмылка. — Да иди ты, придурок, — почти натурально обиделся на его слова Сэм, в то же время находя себя более спокойным от мысли, что Дин все еще рядом. — Ты вообще должен лежать на соседней кровати под такой же капельницей с обезболивающими. С твоей-то спиной и выбитым плечом. — Ничего я не должен. Уж точно не от пары синяков и выбитого плеча. — упрямо ответил Дин, выпрямляясь в кресле. — Дин, я вижу, как оно тебя беспокоит, можешь не притворяться. — Ни черта ты не видишь, Сэм. И вообще, кончай болтать и давай баиньки. Три часа ночи, а ты будишь тут ни в чем не повинных людей, — проговорил ворчливо Дин, явно имея в виду самого себя. Сэм был почти уверен, что брат проснулся от минимального шороха, раздавшегося с кровати Сэма, когда тот стал искать пульт. Радар на младшего брата у него был крайне высокочувствительным. — Где ты... — Сэм закашлялся. В горле ужасно пересохло, — кресло-то раздобыл... — попытался договорить он. Но в темноте снова раздался легкий скрип, потом к его губам прислонилась соломинка от стаканчика с водой, стоявшего до этого на прикроватном столике. — Давай, попей, — Дин снова склонился над ним, держа стаканчик. Как только так быстро поднялся? Сэм жадно присосался к трубочке и почти полностью осушил стакан, прежде чем оторваться от него и глубоко вздохнуть с облегчением. — Спасибо, — прошептал он, — я думал, так и помру от жажды. — Не под моим присмотром, — пробубнил себе под нос Дин, отворачиваясь и возвращая стакан на столик. Вопрос с креслом был успешно обойден, и Сэм засомневался, что ему удастся выудить это из Дина. Хотя... всплыла у него мысль, что в этом, скорее всего, дежурные медсестры постарались, которые больше не могли выносить этого зрелища — скрюченного, измученного Дина на неудобном стуле, отказывающегося покидать свой пост у кровати Сэма. Иногда его поражала способность Дина захватить на себя все внимание сестер, вне зависимости от того, был ли он пациентом в кровати или волнующимся родственником возле нее. В этот раз он был и тем, и другим. Только вот от госпитализации отказался, сославшись на сильно оскудневшую карточку медицинской страховки. Болван, что тут скажешь. Дин снова уселся и даже закрыл глаза, будто решил преспокойно спать дальше, как только выполнил свой долг. Но Сэм знал, что тот затаился, как в засаде, и ждет, пока он уснет, чтобы окончательно расслабиться. Поэтому он решил продолжить разговор. — Это было очень глупо, — высказал свою мысль Сэм. Глаза Дина резко открылись. — Что? — Все: не дать себя лечить, торчать тут все эти дни и даже не поспать нормально. Лежа, черт возьми. Я вижу, как тебя убивает твоя спина, не отмазывайся, — поспешно сказал Сэм, когда Дин только было отрыл рот с возражениями. — Вообще ведешь себя глупо. — Сэм, ты отшиб себе последние мозги? — Нет, Дин, мне просто не нравится, что ты считаешь, что можно вот так наплевательски к себе относиться. О чем ты думал вообще? — Я о чем думал? Ты о чем думал? — Дин зашептал громче, понимая, в какое русло пытается завести его Сэм. — Я вполне способен позаботиться о себе и не раз уже доказал это. Я даже о тебе способен позаботиться, упрямый ты идиот! — Чего? Ты? Да ты нас чуть не угробил своей выходкой! — Дин явно сердился. — Я спас твою шкуру, Дин. А не угробил нас. — И ты называешь это спасением? Ты сбил меня с ног! — И оттолкнул с пути того шкафа, что швырнул призрак. Он бы тебя в лепешку размазал. — Это я тебя с пути шкафа оттолкнул, Сэм! В твоей сотрясенной башке все уже перепуталось. — Нет, Дин, есть большая разница между оттолкнуть и встать у него на пути. — Не учи меня делать мою работу! — Дин привстал на кресле, тыча указательным пальцем в сторону Сэма. — И никогда не мешай мне делать мою работу! Слышишь? — Я помешал только одному: твоей попытке угробиться вместо меня! — Сэм тоже зашептал громче, чувствуя себя свободнее от боли и уже в меньшей надобности лежать, не двигаться и не говорить, чтобы только голова не взорвалась на миллион кусков. — Ты этому скорее посодействовал, болван! Потому что если бы ты не лез и не толкался, мы бы не упали на ту трещину и не проломили бы пол. Если для тебя провалиться на первый этаж - это легкая прогулка, то для меня - это полумертвый идиот с проломленной головой и разодранной в клочья ногой в десятках миль от ближайшей больницы! — Если бы ты мне доверял, то ничего бы мы не проломили! Ты не слушаешь меня и не позволяешь принимать решения! — Что? Кто тебе сказал, что я тебе не доверяю? — Твои действия! — Я доверяю тебе, Сэм, во всем, слышишь! И решениям твоим тоже! — Ну да, как же... — начал было Сэм, но Дин его прервал, гневно шепча: — Я слушаю тебя, я следую твоим указаниям на охоте, я доверяю твоей работе в расследовании, чего тебе еще надо? — Чтобы ты доверял мне беспокоиться о моей же жизни! Я, слышишь, я имею полное право решать, что с ней станет дальше и, когда она имеет право закончиться, а когда нет. И будет ли это ценой твоей жизни! Дин замер, глубоко и шумно вдохнул, будто пытаясь успокоиться, а потом низким ровным голосом произнес. — А вот этого права у тебя нет. Понял? — Ты не должен, Дин, слышишь? Не должен жертвовать абсолютно всем, включая свою жизнь, ради меня. — Да, не должен. Я никому и ничего не должен, Сэм. Но это... моя работа. И это. Мой. Выбор. — Дин... — попытался урезонить его Сэм. — Пока я жив, у тебя такого выбора нет и не будет, Сэм! — Резко сказал Дин, будто ставя точку и не желая больше слышать возражений. Медленно опустился на спинку кресла, свернул руки на груди в тугой узел, закрываясь от дальнейших копаний в его душе и упрямо сжимая челюсть. — А теперь заткнись и спи, иначе я встану и придушу тебя подушкой. — Дин... — Шш. Спать! Это приказ! — шикнул на него Дин и упрямо закрыл собственные глаза, полностью заблокировавшись от Сэма. — Придурок... — прошептал Сэм себе под нос и обиженно уставился в темно-серый в темноте потолок. Он долго лежал и смотрел в него, слушая, как Дин все еще слишком резко и сердито сопит справа от него в большом кресле. Пока его глаза не начали закрываться сами собой под действием лекарств. Перед тем как отключиться совсем, Сэм подумал о том, что как бы ему ни хотелось, чтобы Дин отправился в мотель с удобной кроватью поспать, он будет только рад увидеть его утром рядом с собой, когда проснется. И не только потому, что ему сразу становилось невыносимо одиноко при его отсутствии, а еще и от того, что он будет видеть его перед собой и точно знать, что упрямец не отправился раскапывать могилу их призрака с поврежденными плечом и спиной. Может быть, это все, что оставалось в его арсенале, лежать здесь в кровати и медленно приходить в себя, надеясь, что Дин, видя, как ему плохо, не уйдет, чтобы сделать еще хуже самому себе. По крайней мере, это решение у него никто отнять не мог. Это был его собственный выбор.