Златые горы

Лихорадка обвила его как змея. Неправильная змея, горячая. Том метался, скидывая с себя одеяла, под которыми раньше прятался от озноба. Озноб все равно его нашел, вцепился в измученное тело и тряс, а Риддл мог сопротивляться ему не больше чем тряпичная кукла. Он знал, что болезнь обманывала его, что здесь не холодно, но тело не верило. Оно искало все новые способы согреться. Под грудой одеял было трудно дышать. Зубы били друг от друга и, казалось, скоро на них не останется эмали. В какой то момент сознание провалилось в мутный омут. Риддл задыхался, барахтался, выбиваясь из сил, пока его не выкинуло на Берег Скелетов. Он распластался на узкой койке, слабо радуясь, что в этот раз не валяется на полу. Приятное разнообразие. В остальном все было как обычно: слезы или другая дрянь склеили веки, нижнюю губу покрывали струпья засохшей крови, грудь судорожно поднималась и опускалась под мокрой рубашкой, а штаны липли к ногам. Приступы выжимали Риддла досуха, и первым желанием всегда было выпить воды. Попытка сглотнуть отозвалась болью в горле. Не острой, а шершавой, как если бы внутри катались те самые круглые колючки, которые ветер гонял по улицам городов призраков в фильмах про Дикий Запад. Застоявшийся воздух пропитался запахами рвоты, пота и других выделений, но Том привык и не замечал вони. А если бы и замечал, что толку, у него все равно не хватило бы сил на уборку. Риддл даже не знал, сумеет ли сегодня подняться с постели. Он поерзал, пытаясь оторвать свое тело от сырой простыни, стукнулся макушкой о железные прутья спинки. Металлическая сетка противно дребезжала, лежать на ней было зыбко. В бреду Тому мерещилось, что сетка провисала под ним все глубже, ее края смыкались, и койка превращалась в кокон, где ему предстояло дрожать, жадно хватать ртом остатки воздуха и ждать паука. Кое как Риддлу удалось прислониться к спинке. В висках колотился пульс. Том представил, как гнилая кровь распирает сосуды, образуя уродливые вздутия, податливые и переполненные, как пара пиявок. Давление становилось сильнее. Колдун задался вопросом, что он почувствует, если дотронется до виска: бьющуюся жилку или настоящую пиявку. После приступа сознание напоминало ткань реальности, изорванную сильными чарами, и пока прорехи не затянулись, из дыр могла вылезти любая чертовщина. Не открывая глаз, Том потянулся за фляжкой, хорошей магической фляжкой, которая, имея карманные размеры, могла вместить в себя до одного галлона. Какой-то остряк прозвал эти штуки верблюжьими горбами. Риддл пил воду мелкими глоточками, делая перерывы. Как только жажда отступила, он завинтил крышку. Трясущимся пальцам потребовалось на это слишком много времени. Снова навалилась усталость. Он все еще держал глаза закрытыми, хотя темнота под веками, говорила, что наступила ночь, и свет не ударит по зрачкам. Том смахнул засохшие слезки, на пальцах остался неприятный вязкий след. Колдун вспомнил о помойных котах с воспаленными глазами, он где-то слышал, что если у зверя мутнеет взгляд, значит скоро бедняге каюк. Но Риддл не зверь, а красный чих не смертельная болезнь. Большинство магов и ведьм подхватывали эту заразу в детстве, несколько недель ходили с забитыми носами, пачкая все кругом красными соплями, а потом благополучно выздоравливали. Риддлу не повезло, он родился в магловском мире и в свое время болел другими болезнями: свинкой, скарлатиной, ветрянкой... Иммунитета против красного чиха у него не было. А над взрослыми болезнь измывалась так, как сам Том измывался бы над врагом. На краю кровати кто-то сидел. Темнота колебалась будто вода, глаза колдуна щурились и слезились. Он не боялся, сил на все не хватало. Страх внезапно попал в список неблагонадежных и больше не мог рассчитывать на неограниченный кредит. Усталые глаза уловили что-то знакомое в наклоне головы незнакомки, в общем контуре силуэта. Радость, вспыхнувшая в душе Риддла, была такой же яркой как фейерверк и так же быстро погасла. - Хоуп... как ты здесь...- глупые, инстинктивные слова опередили разум, слишком медленно соображавший, что к чему. Но понимание все же пришло хоть и с запозданием. Это не она. Колдун прошептал заклинание, Люмус вышел неправильным: не шар света, а кольцо. Острый профиль попал в светящуюся рамку. Гостья не повернула головы. Риддл яростно моргал, прогоняя слезы, ему хотелось верить, что это всего лишь реакция на яркий свет. Том вытер лицо, короткая щетина кольнула ладони. Он уже достаточно оправился от приступа, чтобы замечать подобные мелочи и стыдиться своей неопрятности. Впрочем, овеществленная иллюзия плевать хотела на то, что ее создатель и выглядит и воняет, как бродяга. - Посмотри на меня. Тульпа тут же откликнулась, готовность исполнять любое желание колдуна составляла всю ее суть. Пустые глаза не имели взгляда, а лицо оставалось расслабленным. От Хоуп в ней не было ничего кроме внешности, но все же Том не мог просто так уничтожить свое творение, как он чуть раньше поступил с уродливыми наростами из слизи и гноя, облепившими стены. Опухоли напоминали карикатурные лица. Может быть, присмотрись Том повнимательнее, он сумел бы разобрать послание от собственного подсознания, которое то и дело перехватывало контроль над магической силой. Что ж в этот раз оно вызвало из небытия его любовницу. Почему? Гадать было не нужно. Риддл скучал по Хоуп, до звериного воя, до боли. Тоска по ней прорывалась сквозь озноб, сквозь забытье, сквозь жар и в своей неугомонности походила на вопящего младенца. Вообразив, что ее пытаются обмануть, всучить фальшивку, она разоралась еще сильнее. Том стиснул зубы. Магия воссоздала облик любимой с поразительной точностью. Риддл не зря гордился своей памятью на детали. Взгляд, по паучьи быстрый и цепкий, перебегал с одной дорогой ему черты на другую: с морщинки между бровями на вздернутый кончик носа, и дальше вниз на ее губы. Они отличались друг от друга: верхняя - твердая, почти жесткая отвечала за строгое или недовольное выражение лица. Нижняя же была мягкая и пухлая. Она всегда соблазняла Тома на поцелуй. Память, услужливая и расторопная, как хороший бармен, наполняла пустое лицо индивидуальностью. Вот только Риддл никак не мог захмелеть. Воспоминания путались, за восемь лет их набралось никак не меньше тысячи. И все яркие, точные, подробные. Кто-то не мог оторвать взгляд от пламени, кто-то от текущей воды, ну а у Риддла была его Хоуп. Надолго ли? Колдун не был уверен. Тульпа дышала медленно и ровно. Магия нарядила ее в синее платье с мелкими цветочками, которое настоящая Хоуп любила носить дома. Иногда она не надевала под платье бюстгальтер, и сквозь тонкую ткань проступали соски. Магия этой детали не упустила. Том задержал взгляд на ее груди, а потом посмотрел тульпе в глаза, надеясь поймать лукавые искорки, но увидел все то же безразличие. Тогда он, наконец, осознал, что ведет себя как дурак, прилипший к Зеркалу Желаний: таращится на бездушную иллюзию и ждет, а вдруг она оживет. - Исчезни. По лицу тульпы расползлась чернота. Риддлу захотелось отменить приказ, будто уничтожение копии могло причинить вред настоящей Хоуп. Принципы симпатической магии не распространялись на овеществленные иллюзии, это он понимал умом, но на сердце было неспокойно. Желание убедиться, что с любимой все хорошо, дало силы встать с койки. Том чуть не забыл о фляжке, наполовину спрятавшейся в складках смятой простыни. Ее следовало поставить обратно на стул, иначе черта с два потом найдешь. Под ногами топорщилось сброшенное на пол одеяло. Риддл раздраженно отпихнул его под койку и поковылял к столу. Люмус, так и оставшийся светящимся обручем, последовал за ним. Появилось ощущение, что заклинание приняло его за дрессированную кошку и не отстанет, пока колдун через него не прыгнет. Том нахмурился, еще слишком рано для нового приступа бреда. В прочем у красного чиха была одна закономерность: чем короче перерывы между приступами, тем ближе больной к выздоровлению. Риддл немного приободрился. В окне, разделенном деревянной рамой на маленькие квадратики, отразилось его бледное лицо. Оно походило на хрупкую пустую скорлупу. Том пошатнулся и оперся ладонями о стол. Уставился на корзину, Комптон принес ее, пока он валялся в отключке. И снова ему надо было испугаться, но страхи скатывались с него, как капли дождя с лысины. Рука потянулась к толстой тетради в коричневой обложке. Учась в школе, он купил себе похожую, чтобы вести дневник. Исписал ее всю, это Том помнил, а вот мысли, которыми он заполнял страницу за страницей, давно вылетели из головы. Тетрадь распахнулась сама, не дожидаясь прикосновения. Из Англии Риддл уехал месяц назад и каждый день ждал, что Хоуп напишет: прости, я была не права. Я жалею, что отказала тебе, теперь я поняла, что больше всего на свете хочу выйти за тебя замуж и жить вместе долго и счастливо. Возвращайся скорее домой. Его надежды в очередной раз полопались мыльными пузырями, вверху страницы застыл один короткий вопрос: у тебя все в порядке? Руки дрожали - не написать даже скупое: все нормально, а ты как? Воздух снаружи показался Риддлу чистой проточной водой после гнилого болота. Он замер на пороге сарайчика, наслаждаясь запахами заброшенного сада и стараясь не замечать собственной вони. Ночная прохлада забирала жар, но пока не вызывала мурашек. Том медленно спустился с кривой ступеньки, любое движение правой ноги отзывалось в пояснице. Ощущение не было острым как игла, а скорее напоминало незлой тычок кулаком. Трава мягко стелилась прохладным шелком, под ноги то и дело попадалась жесткая мелкая падалица. Между войнами здесь поселился один ученый грек: построил деревянный дом, окружил его яблонями, до которых был сам не свой. В сорок третьем дом сожгли, кто, зачем, и что случилось с хозяином, так и осталось тайной. Местные жители предпочитали не вспоминать о том времени. Большая часть сада уцелела, яблони старели, дичали, и с каждым годом их урожай становился все меньше и кислее. Риддл прислонился к засохшему дереву. Отсюда было хорошо видно место, где раньше стоял дом. Теперь пепелище захватило какое то растение, не кустарник, хотя и высотой по грудь взрослому человеку, с большими зелеными листьями и бордовыми стеблями. Комптон, компаньон Риддла в этой рисковой авантюре, наверняка знал, как оно называется. Том в свое время не поинтересовался, и ему не оставалось ничего другого кроме как называть плотные заросли, «эта разлапистая дрянь». Под широкими листьями, пиковой масти, притаилось нечто враждебное, так во всяком случае ему чудилось. И стряхнуть это чувство не получалось. Колдун настороженно огляделся, прикидывая, кто еще прячется в темноте: агенты Сигурими, деревенские жители или более опасные враги. «Черт с ними со всеми», - подумал Том и расстегнул ширинку. Опорожнять мочевой пузырь пришлось долго. Холод все таки достал Риддла, хуже всего было не телу под влажной одеждой, а пяткам. При этом выдавить из себя удалось всего ничего. Мелькнула мысль, что возможно он обмочился во время приступа. Черт знает, только ли от пота он мокрый. А вонь в последнее время была его постоянной спутницей. «Хорошо, Хоуп сейчас нет рядом, увидела бы она меня таким, сразу же разлюбила», - Том хотел подбодрить себя смешком, но ирония обернулась горечью. Риддл вырос с мыслью, что любовь нужно заслужить, что любят только тех, кто никогда не делает ошибок, не имеет слабостей и не доставляет проблем. Видимо, от этого заблуждения, ему уже никогда не избавиться. Колдун поковылял обратно к сараю, на пороге спертый воздух остановил его будто стена. Он скривился, но заставил себя войти, ведь другого убежища у него не было. Остаток пути до стола забрал последние силы, Том тяжело опустился на табуретку. Скрип старого рассохшегося дерева прозвучал как возмущенный вскрик. Руки все еще дрожали, и Риддл решил, что сначала выпьет лекарство, а уже потом напишет ответ Хоуп. Лишнее волнение ей ни к чему, она, наверно, и так уже отдраила дом сверху донизу. Уборка была одним из ее способов отогнать страх. Или теперь все по другому? Хоуп надоели его отлучки, увлеченность магией и рисковые затеи, в которые он влезал, гоняясь за бессмертием и чем-то еще, что даже не мог назвать… Короче она устала от него и его дерьма и теперь радовалась свободе. До злополучного предложения Том в ней не сомневался. Весь день он думал, как придать их свиданию побольше романтики и в тоже время не превратить все в глупый фарс, но так ничего дельного не сообразил, поэтому просто позвал в парк покормить уток. Хоуп любила уток, а утки любили вкусную булку. Они крякали, хлопали крыльями, устроив шумную кучу малу. Риддлу пришлось ждать пока пернатые твари не нажрутся и не отчалят подальше от берега. Но и тогда он не сразу перешел к главному, решив начать издалека. - Ты меня любишь? - Да. - Доверяешь мне? Хоуп с улыбкой кивнула, ожидая, что будет дальше. - Хочешь прожить со мной вместе всю жизнь? Уголок губ чуть дернулся, она хотела отшутиться, но что-то в глазах Риддла предупредило «не надо». Перед тем как снова кивнуть, горгона придвинулась и нему и положила ладонь на предплечье. Над головой шумела ива, весело плескались утки, держась золотой дорожки проложенной заходящим солнцем, но больше тишину ничего не нарушало. Секунды падали одна за другой. Хоуп весело щурилась и покусывала нижнюю губу. В голову пришла идея опуститься на одно колено, но смущение и так комом стояло в горле. Том решил не усугублять. «Ты выйдешь за меня?», - выпалил он на одном дыхании, доставая из кармана коробочку с кольцом. Ее лицо ответило раньше, чем язык. Глаза опустели, лукавая улыбка слетела с губ. Справившись с удивлением, Хоуп мигом стала серьезной. Потом она что-то говорила, пытаясь смягчить отказ. Лучше не стало. С тех пор все шло наперекосяк. Том не мог понять почему «нет». Если она любила его, верила ему, хотела быть вместе, то должна была ответить «да». Значит в чем то она врала. Эта мысль ему покоя ни дома, ни здесь в Градецах, албанской деревне у черта на рогах. Риддл выпил лекарство и прислушался, как отреагирует желудок: примет ли незваного гостя или вышибет обратно. На всякий случай он отвернулся от стола и чуть согнулся. На полу кроме и грязи и пыли можно было разглядеть следы засохшей рвоты. «А я по этой дряни босиком ходил», - устало подумал Том. Желудок болезненно сжался, колдун закрыл глаза и попробовал дышать ровно и ни о чем не думать. Тошнота отступила, мрачные мысли нет. Он вытер взмокший лоб полотенцем, которое Комптон набросил на содержимое корзины. Чистая ткань приятно пахла свежестью и травами. Надо было отдать компаньону должное, тот оказался смелым парнем. Хотя и не настолько, чтобы задержаться рядом с Риддлом дольше, чем на минуту. Бесконтрольная магия не различала, что именно она коверкала по капризу хозяйского подсознания: дерево, камень или живую плоть. В очередной раз собственное могущество отделило Тома от остальных людей, оставив в одиночестве. Никто не положит ему на горячий лоб мокрое полотенце, не подоткнет одеяльце, не покормит с ложечки. Ничего. Он справится. Не в первой. Том вытащил из корзины горшочек с супом, снял крышку и, держа обеими руками, отхлебнул. Он не обратил внимания на вкус, только на тепло, которое медленно растеклось по телу. Перед вторым глотком пришлось помедлить, желудок, своевольная сволочь, мог взбрыкнуть. Том поставил горшок на стол, но рук не отнял. Шершавые стенки согревали пальцы, а он соскучился по простым незатейливым радостям. Для чистокровки, Комптон был парень ничего: следовал принципам и не нарушал слова. В министерстве он занимался тем, что неизвестный шутник окрестил территорией теней. Terra inania. После окончания самой страшной, из всех войн что знали люди, мировой порядок изменился. Больше всего новое положение вещей ударило по старой аристократии, она не привыкла жить с оглядкой на то, что творится у маглов. Не всем нравился новый мир двух Европ, где их министр держал постоянную связь с тем другим правительством, которое того и гляди втянет магов в очередную войну. Комптон был не из таких. Он почти пятнадцать лет проработал в отделе Восточной Европы, установил контакты, обзавелся собственными источниками информации, более менее достоверной, бывал в Софии и Праге и разбирался в текущей политической ситуации. Но даже он не мог точно сказать, к чему все идет. С каждым годом танцы в огромном, растерявшем прежний лоск бальном зале старушки Европы становились все сложнее. Албании на этом празднике досталась роль простушки, которую никто не замечает и не приглашает. Пока что она стояла у стеночки, одинаково не интересная ни Востоку ни Западу, и старательно напускала на себя гордый вид. Комптон увидел в ее оторванности от мировой политики свой шанс отыскать древнее сокровище. Распробовав суп, Том принялся глотать жадно, забыв об осторожности. Теплая струйка потекла по подбородку. Он не боялся запачкать рубашку, та все равно выглядела как подтирка для чертовой задницы, но пролитый суп было жалко. Риддл облизал губы и вытер лицо. Вместо того, чтобы придать новые силы, еда наоборот забрала последние. Горшок едва не выпал из рук. На донышке осталось немного жирного разваренного гороха, но аппетит исчез. Ощущения изменились, тепло в желудке и тело Риддла стали врагами, как горячий нож и кусок масла. Том сжался, будто так он мог помешать телу растаять, растечься по грязным доскам пола. Сгорбился. Кто готовил ему еду? Скорее всего одна из местных старух. Что она туда подмешала? Отчего сердце стучало рвано и быстро, а холодный пот заливал лоб? Приступ паранойи откатился так же резко как нахлынул. Том выпрямился и перевел дух. Удрал. Удрал. Насмешки множились в его голове, как звуки эха под сводом собора. Риддл огляделся, будто источник его бредовых мыслей находился где-то в комнате. Скалился из темного угла, сверкая красными глазами. Удрал. Он, правда, чувствовал себя беглецом, едва улизнувшим от погони. В этот раз его преследовали не злые мальчишки, не полисмены или стая бездомных собак, а безумие. Единственный страх, который все еще мог достать Риддла, был не страх кануть в небытие, как старый хозяин яблоневого сада, а страх, что ему никогда больше не вернуть полного контроля над своим телом и магией. В корзине колдун нашел клубок мыльных чар. Их переплетение холодило кожу и на ощупь напоминало жидкое стекло. Том сдавил шар в пальцах, тот лопнул. По телу побежали крохотные голубые искры, забирая грязь с кожи и одежды, оставляя взамен запах луговых трав. В силу контраста комната завоняла сильнее. Том пошарил в корзине, надеясь найти еще один шар, пальцы наткнулись на клочок бумажки. Комптон небрежно накарябал «Все без изменений». Его послания, также как и послания Хоуп, не отличались большим разнообразием. Слов было мало, зато они оставляли много простора для догадок. Разум Риддла заметался, как демон внутри магической печати, только в его клетке насчитывалось больше углов, чем в пентаграмме. Сначала – Комптон. Долго ли тот намерен соблюдать договор? Тем более Том первым нарушил свои обязательства. Он должен был прикрывать компаньона в неизбежной драке за артефакт, а вместо этого стал тяжелой обузой. Кто осудит человека, который, пытаясь выплыть из стремнины, сбросит с плеч лишний груз? Не Риддл. Мысль метнулась в другой угол, к другой проблеме. Местные. Комптон считал их забитыми дураками и презирал. Это кое что говорило о самом чистокровке: золотого мальчика никогда по настоящему не унижали и не ломали. Том же большую часть своей жизни имел дело с людьми загнанными в угол и убедился: от них можно ждать чего угодно. Хоть удара ножом спину, хоть яда в супе, хоть ритуального жертвоприношения. Страх заставляет поступать непредсказуемо, не разумно, часто во вред собственным интересам. Страх внушает человеку, что у того в руках бомба с горящим фитилем и любое действие лучше промедления. Комптон этого не понимал, он опасался Сигурими и ее колдунов, но никак не деревенских магов и ведьм, лишенных палочек и боявшихся применять свою силу. Не станет ли самоуверенность компаньона тем котлом, которым накроются их надежды вернуться домой целыми, невредимыми и бессмертными? При мысли о родине сознание облепили дурные предчувствия. Комптон признал, что купил лояльность албанских властей деньгами и обещаниями. О разглашении государственных тайн, тех самых за неаккуратное обращение с которыми сажают в Азкабан, речи не шло. «Комптон – честный человек, - сказал себе Риддл после того разговора, - Он не предаст свою страну». - Он – одержим, - откликнулась магия. Ее голос нельзя было перепутать с галлюцинацией. Они отличались в той же степени, что змея и женская рука. - Он на все пойдет ради своей цели. Ты это знаешь, потому что сам такой. - Не такой, - возразил Риддл. – У меня есть Хоуп и ты. Я вас никогда не предам. - А я тебя, - преданно отозвалась магия. За Хоуп она говорить не стала. Том всегда ждал от людей худшего и беспомощность до предала обострила эту черту. Какие бы варианты развития ситуации он не воображал, рано или поздно его размышления превращались в прогулки по битому стеклу. Самое неприятное начиналось, когда Риддл пытался просчитать, что случится, если их возня привлечет внимание русских. Комптон и прочие министерские называли их «призраками». После семнадцатого года никто не встречал колдунов или ведьм из Советской России, но при этом все считали их невероятно могущественными. Говорили, им не нужны ни палочки, ни заклинания, ни артефакты. Говорили, они отращивают лишние пальцы, чтобы творить магические знаки и накапливают силу, уродуя себя горбами. Кто-то, Риддл уже не помнил кто, даже предположил, что у них получилось обрести бессмертие, так извратив свою магию, что она заменила им физические тела. Над последним слухом Комптон смеялся громче всего: - Чушь! - бросил он, переведя дыхание. - Эти «призраки» напустили на себя слишком много таинственности, вот нам и кажется, что они полудемоны-полубоги. Но на самом деле они знают и умеют не больше чем все остальные. Нет никакой «одушевленной» магии. Магия не живет, она существует. Она - энергия, которой можно пользоваться, лишь имея нужный инструментарий. Все остальное – глупые сказки. «Еще один самоуверенный дурак», - подумал тогда Том. «Да, еще один», - тихо подтвердила его сила. Риддл все больше и больше запутывался в паутине предположений. Химеры множились, окружали, вытесняли из комнаты воздух. А мозг продолжал мучить себя, возводя тревожные ожидания сначала в квадрат, потом в куб, потом в… тетракис или как оно называется. Хоуп наверняка знала. Она дописывала диссертацию, в которой формул было больше чем слов. Обсуждала ее со своими коллегами, половина из которых при этом не сводила с нее влюбленного взгляда. Том не удивлялся, но завидовал, ведь для него работа горгоны оставалась на самой грани понимания. Конечно, ей было интереснее с теми, кто лучше разбирался в теориях вероятности и подобных вещах. Он представил, что прямо сейчас она увлечена разговором с одним из своих обожателей, глаза блестят, тело чуть подалось вперед, рука машинально отводит от лица назойливый пряди волос. Нахмурился. «В Англии глубокая ночь», - это возражение не заставило картинку побледнеть и растаять. Ревность обладала иммунитетом к логике и только сильнее распалялась, когда Том пытался ее обуздать. «По одной проблеме за раз», - сказал себе колдун. Он не мог встать и проверить, что на самом деле происходит за пределами его хлипкого сарая. Не мог узнать, как далеко Комптон продвинулся в поисках, какие союзы заключил, кого разозлил, кому перешел дорогу, зато он мог ответить Хоуп. Ручка нерешительно замерла над тетрадью. Русские колдуны его пугали. По-хорошему пугали. От этого страха кровь быстрее бежала по венам, а магия скручивалась в тугую плеть, предвкушая драку. Но стоило Риддлу бросить взгляд на раскрытую тетрадь, решимость слезала с него, как обожженная на солнце кожа, и то, что оказывалось под ней, было позорно мягким и ранимым. Том не ждал быстрого ответа. Скорее всего Хоуп прочтет его послание утром и на бегу черканет строчку другую. Обязательно черканет. Где то на краю сознания маячил образ тульпы, разъедаемой темнотой. «Нет», - прошипел Том и написал: - У меня все хорошо. А у тебя? - Ты долго не отвечал, - слова выскочили из бумаги, как форель из воды. Риддл выдохнул и только тогда понял, что задержал дыхание. Он попытался прикинуть, сколько времени прошло после их последнего разговора. Не получилось. Задачка была слишком сложной для его затуманенных мозгов. - Я был занят. - Вы что-нибудь нашли? - Нет. - Хорошо. Ее прямота всегда вызвала у Тома кривую усмешку. Этот раз не стал исключением. Хоуп тем временем что-то писала, бумага едва заметно дрожала. Они не в первый раз использовали заколдованную тетрадь. В этих обменах короткими сообщениями разлука пролетала быстрее. Другие предпочитали магические зеркала, но Риддлу не нравилось то, как чары искажали изображение и превращали обычных здоровых людей в покойников с бледными синюшными лицами. Конечно, существовал риск, что переписку прочтут посторонние, поэтому Риддл позаботился спрятать ее, под два слоя ложных записей. Затея должна была прийтись по вкусу любителям матрешек, если конечно они потрудятся сунуть нос в его вещи. Агенты Сигурими там уже рылась. Еще в Тиране. Трудно было сказать, что подстегивало их рвение сильнее: интерес к чужим секретам или желание показать кто здесь хозяин. - Ты должен вернуться в Англию. Союз ввел войска в Чехословакию, и никто не знает, как этот конфликт отразится на магическом мире. Лучше откажись от поисков не пойми чего и подумай о своей безопасности. Том стиснул зубы. Он без нее знал, что разумно, а что нет, и не нуждался в пустых словах и лицемерной заботе. - Ты мне не жена, вот и не указывай, что мне делать, - острый кончик ручки едва не разорвал бумагу. Тетрадь будто затаила дыхание, и буря не заставила себя ждать. - Нянчи свою обиду, сколько хочешь, если тебе так нравится. Но не там где тебя могут бросить в тюрьму, пытать или… Хватит уже вести себя, будто у тебя девять жизней в запасе. Тебе нужно было наказать меня, молодец ты своего добился. Возвращайся. Я хочу увидеть тебя живым и здоровым. В мире полно чудес, которые не стерегут злые спецслужбы. - Ты за меня волнуешься? - Да. - Сильно? - Да. Том подгреб тетрадь ближе к краю стола. Наклонился над ней, обнял правой рукой, будто пушистое теплое животное. - Почему ты не пыталась меня отговорить? - Я пыталась, - Риддлу не нужно было магическое зеркало, чтобы увидеть, как она стиснула ручку и зажмурилась. Давно уже Хоуп не злилась на него так сильно, что готова была превратить в камень. – Разве я не говорила тебе, что затея опасная, разве не привела с десяток разумных причин не ехать? - Могла бы просто попросить остаться. - Это не правильно. Просить. Любые важные решения нужно принимать головой. Ты должен был остаться, потому что сам так решил, а не потому что я тебя заставила. Слезами, угрозами, обещаниями не важно. Я не хочу, чтобы потом ты винил меня за то, что упустил свой большой шанс. Я не хочу быть помехой, обузой, не хочу отвечать за чужие жертвы. Наверно принципы и должны походить на бетонные опоры моста, вот только Риддлу тяжело было ценить чужую принципиальность, раз за разом расшибая об нее свой лоб. От подобных мыслей обычно хотелось испустить долгий усталый стон, но в этот раз из его горла вырвался отрывистый смех. Том чувствовал себя мальчишкой, наконец, разглядевшим в страшном уродливом монстре кучу одежды, им же самим брошенную на стул. Радость с едва заметной горчинкой смущения подбивала вскочить и пройтись по комнате вприпрыжку. Риддл фыркнул и, все еще улыбаясь, прочитал новое послание. - Что у тебя происходит? Ручка покачивалась между пальцами, ее кончик стукнул по краю тетради раз-другой. Том поежился, бросил взгляд на дверь. Она была закрыта, но это не мешало сквознякам ползать по комнате, задевая его ноги, взбираясь на спину, обвивая шею. Одеяло зашуршало по полу, устроилось на плечах, Том вяло отмахнулся, какой толк в тряпке, которая смердела сильно, а грела мало. - Здесь все живут под страхом. Иногда, кажется, что он имеет собственный вес, как вода. Здесь чтобы выжить, людям надо меняться, быть чуть меньше людьми и чуть больше морскими тварями. Риддл посмотрел на кривые строчки: буквы вышли дерганными, как перепуганные зверята застигнутые врасплох ступефаем. Не годится. Он смахнул послание в небытие и начал заново, стараясь придать своему ответу бодро-ироничный тон. - В Градецах все спокойно. Местные колдуны старательно подделываются под маглов и ходят так, будто под ногами у них спят монстры. К нам относятся настороженно и враждебно, но вредить не пытаются. Тайная полиция пока ведет себя вежливо. Они приставили к нам переводчицу и консультанта историка. - Она красивая, твоя переводчица? Губы Риддла тронула самодовольная улыбка. - Она не моя. Скорее Комптона. С первого дня его обхаживает, думаю, не только ради информации. Надеется с его помощью выбраться на Запад. Плохо, что он слишком самоуверенный, считает себя особенным. Думает, он из тех в кого влюбляются, а не используют. Даже прожженные шлюхи. Том допустил промашку, настолько глупую, что готов был дать себе ручкой по лбу. Но вернуть отправленные слова обратно он не мог. - Не надо называть ее шлюхой, Том. Это мерзко. - Но честно. По другому ее не назовешь. Поверь, ты отучила меня, клеймить людей без разбору, - он хотел выразиться точнее, но не нашел лучших слов. Пришлось написать как есть, пока мысль еще держалась в голове. – Не все из тех, кто продается и продает других, поступают так, потому что жизнь заставила. Некоторые из нас от природы уроды. - Но не ты, помни об этом. - Только потому, что ты – моя совесть на ножках. Риддл улыбнулся. Без Хоуп он был ничем не лучше подонков из Лютного переулка. Это она видела в нем хорошее, она верила в него, а рядом с ней Том тоже начинал верить в себя. И тогда мир вокруг больше не казался ему одним сплошным куском дерьма. - Ты что-то не договариваешь. - Если ты о горбатых шестипалых колдунах, я пока ни одного не встретил. - Не смешно. С тобой все в порядке? Том представил, как Хоуп сидит в уголке дивана, притянув ноги к груди. Шаль, расшитая яркими павлиньими перьями, укрывает ее всю, кроме, может, ступней в теплых синих носках. Картинка нарисованная наполовину памятью, наполовину воображением ожила. Хоуп подняла взгляд от лежащей на коленях тетради и с прищуром посмотрела на Риддла, предупреждая, «даже не пытайся отделаться туманными отговорками». - Более-менее. Заболел красным чихом. Глупая детская болезнь, не опасная. Пью лекарство и через пару дней буду здоров. Чувствую себя сносно, но после еды клонит в сон. Еще руки дрожат. Дрожали не только руки, холод крепко стиснул колдуна. Ридлла трясло, и никакая сила воли не могла справиться с ознобом. Он позволил одеялу прижаться плотнее. Тяжелая голова опустилась на сгиб локтя, пальцы выпустили ручку, но ее подхватила верная магия. - Я бы не сказала, что болезнь не опасная. Если ее неправильно лечить, она может дать серьезные осложнения: преждевременное старение сердца, временную амнезию, ранний артрит, ухудшение зрения, проблемы со слухом, а также импотенцию. - Не знал, что у нас дома есть медицинский справочник, - Том чуть повернул голову, чтобы видеть, как магия водит ручкой. - Когда дело доходит до книг, ты становишься хуже сороки. Она хотя бы тащит к себе только яркое и блестящие, а ты все что имеет страницы с буквами. Риддл хмыкнул. - Признай. Про импотенцию ты придумала. Хочешь, чтобы я пошел к лекарю. - Нет, не придумала. Ты пойдешь к врачу? - Обязательно. А пока обойдусь заботами Комптона. Он не самый плохой зельевар и сиделка тоже. Не волнуйся. - Ты разве не слышал шутку про три самые бесполезные вещи на свете: шубу в Африке, погремушку на похоронах и фразу «не волнуйся». - Слышал, но в том варианте было больше физиологии. - Расскажешь. - Дома. Обещаю. Больше Том ничего не добавил. Он знал, что Хоуп потянет за кончик ниточки и вытащит из его короткого послания все скрытые смыслы: обещаю не дать себя убить, обещаю вернуться, наконец, обещаю, что буду здоров и в достаточно хорошем настроении, чтобы шутить. Глаза закрылись. Они устали разбирать мелкие строчки в слабеющем свете заклинания. Все тело устало. Сил почти не осталось, а ему еще стольким хотелось поделиться с Хоуп. Риддл постарался отделить важное от второстепенного. Почти растерялся, пусть его мысли не были снежинками, он все равно чувствовал себя так, будто вот вот потеряется в буране. И тогда он сделал то, чего обычно старался избегать, сказал как есть все, что было у него на сердце. - Я люблю тебя. Том открыл глаза как раз в тот момент, когда ручка, аккуратно написав эти слова, поставила точку. Он посмотрел на них взглядом матери, которая стоит рядом со взрослым сыном и не может понять, когда мелкий карапуз, цеплявшийся за ее юбку, успел вымахать под шесть футов. Вот и Риддл спросил себя, когда же любовь к Хоуп сумела стать сильнее его страхов, амбиций, старых обид и ненависти ко всему миру? - Я тоже тебя люблю, Томми. И если ты не появишься через две недели, я отправлюсь тебя искать. - Тебе не придется никуда ехать. Через две недели я буду дома. Риддл выпрямился и помассировал солнечное сплетение, магия сжалась в плотный шар, давивший на грудину. Ей как и ее хозяину не понравилась мысль, что тени, кружащие сейчас вокруг них, переметнутся к Хоуп. Она ведь такая, не побоится сюда сунуться. «Мы этого не допустим», - пообещала магия. Ее голос влился в поток сигналов, бегущий по нервам, Том выпрямился, подобрался. Тело впитывало уверенность, которой делилась с ним сила. Губы растянулись в бесшабашной улыбке, не обещавшей ничего хорошего тем, кто попробует встать между ним и его домом. Эффект не продлился долго, но для Риддла это было все равно, что оттепель посреди унылого января. Напоминание о том, что болезнь и слабость – это не навсегда. После того как они с Хоуп попрощались, Том еще долго сидел за столом. Его шансы добраться до койки на своих двоих неумолимо таяли, ну и пусть. Не смотря на колотивший его озноб, тяжесть в затылке, резь в глазах и боль гвоздем, сидящую в позвоночнике, он впервые за много дней чувствовал себя счастливым. *** Том не помнил, как отключился, но очнулся он на старой скрипучей койке, а не на полу. Наверняка об этом позаботилась магия. Под веками пестрели яркие точки, мелкие и жгучие, будто перец. Они предупреждали, что наступил день и что его свет не порадует глаза Риддла. Пульсирующая краснота не подготовила колдуна к встрече с его старым кошмаром. Огненный человек стоял около стола, спиной к окну. Воздух вокруг его тонкой фигуры дрожал и колебался, но пламя не трогало деревянный стол, из-за чего незваного гостя можно было принять за иллюзию. Вместо того, чтобы вскочить с койки, Том прижался к стене, инстинктивно пытаясь увеличить расстояние между собой и угрозой. Магия принялась вытягивать из воздуха влагу, собирая большой водяной кулак. - Исчезни. Если бы огненный человек был обычной тульпой, приказ колдуна погасил бы его быстрее воды. Но он оказался чем-то другим: призраком, обретшим материальную форму, демоном или чем черт ни шутит русским колдуном. «Бей, - посоветовала магия, - потом разберешься». Том медлил, ощущая за собой вину тяжелую, как гроб, наполненный камнями. И как всякий виновный он хотел оправдаться. - Ты зря пришел, мальчишки, который тебя убил, больше нет. Я – уже не он, - Риддл настороженно наблюдал за врагом. Он ждал ответного взгляда, хотя и понимал умом, что это не возможно. У огненного человека не было глаз, не было лица - лишь сгусток пламени, чьи языки дергались, извивались и метались из стороны в сторону. Для Тома они складывались в знакомые черты. Риддл почти видел своего горящего двойника. Не в первый раз он проклял свое сходство с отцом. - Считаешь, я не сполна расплатился за то преступление? Ладно, хочешь забрать мою жизнь, давай попробуй. Что тянуть, - колдун пытался говорить спокойно, но голос будто превратился в своенравную реку, несущуюся с гор: чем дальше, тем быстрее. Тогда он рассмеялся. Его веселье, хоть и отдавало безумием, было искренним. Враг, наконец, вышел из кошмара в реальность, чем не повод для радости? Ведь теперь Том мог дать сдачи. Пусть драка покажет, на чьей стороне правда. Магия горячей волной пробежала по телу, поощряя хозяина, который сумел разобраться в своих тайных желаниях. Огненный человек покачал головой, повернулся к столу, поднял руку, положил ладонь на раскрытую тетрадь, надавил… Все это он проделал с нарочитой медлительностью, давая Риддлу время осознать: «Нет, я пришел не за тобой. Ты слишком долго избегал наказания, чтобы так легко отделаться». Тетрадь вспыхнула, магия обернулась водой и ударила. Во все стороны полетели брызги: на стены, на потолок, на самого Риддла. Том поспешно вытер лицо и спрыгнул на пол. Покачнулся, упал, выругался больше от отчаяния, чем от боли в неудачно вывернутом запястье. Огненный человек улизнул: расплавил стекло и умчался прочь. Риддл попытался встать, будь его воля, он дал бы пинка своему слабому телу. «Не смей предавать меня сейчас!», - прошипел он сквозь стиснутые зубы. Что-то прижало Тома к полу и вот он уже не колдун, а мышь под кошачьей лапой. «Тише, тише» - шептала магия, но впервые ее голос не успокаивал, а наоборот пугал еще больше. Риддл крутился, пытаясь высвободится. Тогда она заговорила настойчивее и громче: «Тише, пожалуйста, доверься мне. Ради нее. Ради Хоуп. Это единственный способ ее спасти» И Том смирился, позволил магии менять себя. Как только он сдался, то перестал чувствовать свое тело, руки и ноги парализовало, глаза заволокло серым туманом. Боли не было, а жаль, она бы вытеснила из головы дурные мысли, отравленные страхом и чувством вины. Потом Том Риддл исчез: обратился в обрывочный лихорадочный сон, перемешанный с черным шершавым пеплом. Темный вихрь не обладал человеческим восприятием, не нуждался в людском знании, в языке, в памяти. На свой лад он был идеален, самое лучшее оружие, чтобы калечить мир. Он рвался вперед, оставляя после себя жуткие раны. Каждая новая брешь в пространстве и времени выкручивала вселенной яйца. Со временем эти вехи его пути приобретут славу аномальных зон, но пока изменения чувствовали лишь звери, которые с визгом и воем спешили убраться подальше. Существо не оглядывалось назад, не задавалось вопросом, стоило ли причинять миру столько вреда ради спасения одной женщины. Оно знало лишь, что должно спешить и мчалось на пределе всех мыслимых и немыслимых возможностей. И все таки оно опоздало. Облако пепла ударилось в землю и, как это бывает в сказках, обратилось в человека. Бледного, шатающегося, прижимающего руку к животу. Он не помнил своего имени, но это не имело значения, не помнил, кем он был, и это тоже не имело значения. Перед ним горел дом, каменный двухэтажный, из разбитых окон в сад летели искры, угрожая достать и его. Человек хотел побежать к дому, но будто бы увяз в жарком расплавленном воздухе. Ему не было больно, что-то поглощало его боль. Колдун поблагодарил эту черную дыру за то, что помогала ему верить: все вокруг лишь страшный сон. Без этой веры он бы не смог ни думать, ни действовать. «Стой, - приказал властный голос, - Смотри». Воздух горчил от дыма, но глаза не заслезились, даже когда колдун широко распахнул их, вбирая то, что открыла ему сила. Он почти не различал пожара за переливами жемчужного света, пронизанного прожилками теней. Магия тянулась к этому свету, она, говорила, давай переплетем узор по своему. Мы сможем. Мы заставим дом стряхнуть с себя языки пламени, и он восстанет из пепла как феникс. Мы войдем внутрь, поднимемся по лестнице, найдем Хоуп живой и невредимой и крепко обнимем. «Ты ее не заберешь», - прохрипел колдун, сам не зная кому, огню, отцу или судьбе. Однажды в детстве он увидел паутину, натянутую между веток, роса мелкими бусинами висела на ее нитях и утреннее солнце, наполняло каждую каплю золотым светом. Сейчас его окружало нечто похожее, только в тысячи раз ослепительнее. Красота узора должна была потрясти ошеломить, обезоружить, но колдун испытывал не больше трепета, чем при виде водопроводных труб. Магия продолжала тянуть, нити подавались с трудом, будто сорняк, вцепившийся в почву цепкими корнями. От этого все живое чувствовало боль, кроме самого чародея. Он застыл, бледное привидение, потерявшееся среди белого дня. Лицо блестело от пота, черты заострились, между костями и кожей будто не осталось плоти. Рот широко открылся в беззвучном крике. Все закончилось внезапно. Без взрывов, без вспышек, без грохота. Кто-то остановил его, колдун даже не успел понять чем: заклинанием или обычным камнем. Он потерял сознание, магия выпустила нити и мир снова завертелся так как ему положено. То что ударило Риддла не убило его, но он не спешил возвращаться из спасительной темноты. Ему не к кому было возвращаться, его больше никто не ждал. Кроме магии. Она звала, она согревала, она баюкала его, зализывая мелкие царапины, она пыталась дать ему надежду. Но последние было уже не в ее силах.

Вечная призрачная встречная Сможет уберечь меня обыденный сюжет всех религий Преданна мне и мною преданна И сполна изведала рождение и смерть в каждом миге. Би-2 - Вечная Призрачная Встречная