Поющий Койот

POV Цуёши Сегодня впервые за полгода работы я решил взять себе выходной. В Японии такого никогда бы не случилось, но здесь и не Япония. Многое изменилось для меня. И переезд в чужую страну, и создание своего бизнеса, и ускоренное изучение местных традиций, обычаев, законов, языка – всё это сделало дело, и сказалось на мне. Без выходного я бы вскоре оказался в больнице с переутомлением. Мне, конечно, помогали освоиться в Италии и Тсунаёши, хоть и незаметно, и сын, и родители Наны-сан, и этот смешной ребёнок, Фута делла Стелла, и, конечно же, сама милая добрая и заботливая Нана. Без них я бы не добился и половины того, чего добился. Но они не могли делать за меня всё. Я не мог им этого позволить. Потому и мне пришлось немало потрудиться. Впрочем, это были приятные хлопоты, и я даже не заметил, как серьёзно переутомился. Ах, если бы не Нана… Десять лет, десять лет я носил траур по моей Томоэ. Десять лет меня просто воротило от предложений друзей «найти уже себе кого-нибудь». И десять лет я не встречал Наны. Пришлось сделать вывод, что я многое упустил, совершенно позабыв об очаровательной подруге своей жены. Если бы только мы повстречались раньше…. Быть может, тогда и Нана раньше разошлась бы с этим… этим… не помню, как его. И быть может, тогда у Такеши была бы мама, а у Тсунаёши нормальное детство и… отец? Это хорошо, что дети не были против наших отношений. Мне очень повезло, что Нана согласилась со мной встречаться. Это идеальная женщина! Не Томоэ, другая, но их и сравнивать нельзя. Томоэ никогда не была наивной, терпеть не могла работу по дому, и отпор, если что, могла дать такой, что мало не казалось даже мне. А Нана… Нана она другая. С виду наивная, но это не так, просто она предпочитала верить людям и быть обманутой, чем подозревать всех. Она была очень терпеливой домохозяйкой, и работать по дому, как мне показалось, ей было в радость. И Нана была очень мягкой и ранимой. Единственное, что делало подруг похожими так это бесконечная доброта, ласковость, и готовность приложить все усилия для того, чтобы помочь нуждающимся. Но почему я не замечал её раньше? Это не важно, потому что добивался её расположения к себе я немало. Мне казалось, что она боится начинать с кем-то отношения. Чтож, я её понимал, но от того и знал, как действовать. Мне всё никак не надоедало удивляться тому, что Нана одновременно смущаясь и робея как школьница, целовалась страстно и даже в некой мере развратно так, как в барах вели себя не молодые особы, которым надоели мужья, и они искали себе приключения на ночь. О, я сходил с ума от её выходок и от неё самой. Дурел просто, как школьник…. Возможно ли, всем сердцем полюбить второй раз? Я почти был готов ответить на этот вопрос положительно. Нана действительно стала мне и опорой, и вдохновительницей…. Хотя нет, итальянское слово, описывающее её, понравилось мне больше: муза. Моя муза! Она была и прекрасной советчицей, могла поддержать, и с удовольствием помогала. Я даже предложил ей пожить вместе. Дом, который приобрёл мне Тсунаёши, всё равно был слишком большим и пустым для одного. Вот я и предложил переехать и ей, и Футе, мальчишке, которого она усыновила. Они, на удивление, согласились. Именно Нана и указала мне на то, что мне не мешало бы отдохнуть. Я согласился, и хотел было провести день с ней, но она внезапно отказала, сообщив, что о чём-то уже договорилась с родителями. Жаль было, конечно, но это ведь был не последний мой выходной, верно? Дома заняться было нечем, потому я просто праздно лежал на диване, и щёлкал каналы японского телевидения, тарелку которого я приобрёл не так давно, для того чтобы быть в курсе событий на родине, и чтоб родной язык не забыть. За пару часов столь непривычная деятельность утомила меня ещё больше, и я начал дремать, когда сквозь дрёму услышал, что прямо возле дома остановилась машина. Из неё кто-то вышел, скрипя гравием подъездной дорожки, которую я только собирался выложить плиткой. Через минуту раздался звонок в дверь. Я чуть ли не с радостью подскочил и понёсся к двери. Старые привычки, конечно, были ещё при мне и об осторожности я не забыл. Но меч находился как раз где-то возле входной двери…. Однако сейчас я был рад любому гостю. О, какого же было моё удивление, когда за дверью я увидел сына! Он неуверенно топтался на пороге, а как увидел меня, будто вздохнул от облегчения и улыбнулся: - Привет, пап. - Что ты здесь делаешь? – Как-то на автопилоте от удивления спросил я. Сын приосанился, прищурил глаза и с усмешкой спросил: - А что, я уже не имею права навещать собственного отца? – Такой Такеши был непривычен. Сразу бросалось в глаза, насколько его изменила новая жизнь. Я был удивлён…. И видимо заметив моё недоумение, сын вдруг в своей обычной манере по-идиотски рассмеялся, почёсывая затылок и смущённо пояснил: - Просто я вдруг понял, что давно с тобой не виделся. Отпросился у Тсуны до обеда завтра, он отпустил. Пустишь? - Это всё объясняет. Заходи тогда. – Пригласил я, сторонясь и пропуская Такеши мимо себя: - Чай будешь? - Если зелёный японский – с удовольствием. – Улыбнулся он. Я закрыл за ним дверь, мельком отметив, что приехал он с водителем, которого отпустил. – А ты чего дома? - Не всё же время работать. - Аха-ха-ха, это точно! Какой дом большой… - Осмотрелся он. - Да, только я пока не понял, почему Тсунаёши купил мне его. – Пожал плечами я, отметив, что при имени Босса сын дрогнул. А ещё была между нами какая-то неловкость. Кажется, мы не знали о чём говорить…. - Ничего, вот женишься на крёстной, и поймёшь для чего дом большой. Мы, кстати, с Тсуной решили, что сестричку хотим. – Я подавился воздухом от прямоты, и серьёзной улыбки. - Эк, какие вы, молодёжь, быстрые! – Покачал головой я. - Жизнь ждать не будет. – Пожал плечами сын, следуя за мной на кухню. Я заметил, что он всё время держал красивую осанку, прежде чем что-то сказать, тщательно обдумывал это…. Да и выглядел в своём полу деловом костюме он взрослее. Больше не было влюблённого и увлечённого подростка, передо мной за кухонный столик с достоинством присаживался парень, знающий себе и окружающим цену, и давно решивший чего он от жизни хочет добиться. Мы хоть и виделись всего несколько месяцев назад, а говорили по телефону недели две как, но Такеши менялся всегда урывками, резко, потому такой сын стал для меня неожиданностью. Некоторое время мы пили чай и беседовали, обсуждая ничего не значащие темы. Я всё смотрел на него и понимал, что что-то с ним не так, что он не просто навестить меня пришёл, но спросить напрямую долго не решался. Решился, только когда чай закончился, а мы перебрались в гостиную. Сын сразу замолчал на полуслове, улыбка сползла с его уст, и он волком посмотрел на меня, загнанным волком. А потом его прорвало, и он рассказывал, рассказывал, рассказывал всё, что с ним приключилось с той самой минуты, как мы расстались на открытии моего первого суши-бара в Италии. Сын рассказывал сухо, безэмоционально, будто не о своей жизни. Рассказал и о первом убийстве, и о моментальном вливании в жизнь не последнего мафиози, и о том, как переспал с Тсунаёши, и о ревности…. В общем, рассказал всё, за исключением некоторых моментов, рассказать о которых то ли гордость, то ли стыд не позволяли. Но выходило, что в основном он… жаловался на Босса. Жаловался на холодность, жестокость, а порой и на его безразличие. Жаловался на то, что Тсунаёши никого к себе не подпускал, держась на расстоянии, не считал их друзьями, не признавал Хранителями, и вообще держал за детей. Не позволял помочь себе, «в штыки» воспринимая любые попытки, и, кажется, даже презирал, а то и вовсе ненавидел. Ужасы такие сынок рассказывал…. Вот только почему-то на мой осторожный вопрос о том, жалел ли он, что связался с Тсунаёши – Такеши посмотрел на меня как на врага народа, и грубовато, но искренне ответил, что не только не жалел, но и не представлял себе иной жизни, после чего продолжил жаловаться. Под конец рассказа его затрясло от едва сдерживаемых эмоций, мне даже пришлось обнять его, как иногда делал в детстве сына. Вот только из всего этого я сделал достаточно выводов. Во-первых, я понял, что сын любил Тсунаёши в серьёз так, что готов был слепо идти за ним, виляя хвостом, и что бы тот с ним не делал – Такеши будет всегда его прощать. Во-вторых, у самого Тсунаёши вряд ли были плохие умыслы, когда он проявлял жестокость в отношении своих Хранителей. Я ещё помнил, каково это, иметь ответственность за сотни подчинённых. Да и помнил, как отец изворачивался, пока правил якудза, всегда был независим, не проявляя милосердия даже к собственной семье. И это было правильно. У Босса не должно быть очевидных слабостей. Если учесть то, в каких обстоятельствах проявлял жестокость Тсунаёши, и то, что его Хранители были новичками в мире мафии – становилось очевидным, что он просто таким способом чему-то учил своё окружении, заодно закаляя характеры. И вообще, на мой взгляд, Такеши грех было жаловаться, потому что его Босс умудрялся одновременно приучать Хранителей к самостоятельности и независимости от чужого мнения, а так же чуть ли пылинки с них не сдувал, оберегая от слишком сильных душевных терзании. Он, Тсунаёши, был не прав только в том, что взвалил всё на себя. Что-то вроде «Пусть они лучше ненавидят меня, чем сломаются или умрут от грязи этого мира». Но, это не моё дело. Однако несколько вопросов к нему у меня всё же появилось… Когда Такеши, наконец-то, выговорился, я рассказал ему о своих выводах, которые сделал из его рассказа. Сын кое с чем соглашался, а что-то отказывался воспринимать как вообще возможное, но всё-таки задумался и начал успокаиваться. Как успокоился - начал извиняться за несдержанность. Его вновь, будто подменили, и он постепенно вновь становился тем улыбчивым пареньком, которого я с пелёнок растил. И только тогда я заметил, что Нану он всё время называл крёстной. Я настороженно поинтересовался у сына, с чего тот решил, что Нана его крёстная. Такеши замялся, но всё же пояснил, что только-только вернулся из Испании, в которой с Тсунаёши был. Он, смущаясь, сказал, что устроил ему там истерику, а Босс отомстил ему, распотрошив сознание, выспрашивая о том, что его «гложет». Такеши спрашивал о моём прошлом, и Тсунаёши дал ему собранное лично им, досье на нашу семью. Сын сказал, что многое оттуда узнал, и кое-что вспомнил, например, гибель матери…. У меня возникло подозрение, что именно в связи с этим, ему и понадобилось кому-то выговориться, потому он и пришёл ко мне. Я спросил, есть ли у него ко мне вопросы, и он попросил меня рассказать о себе, потому что: «Досье – это сухие, безэмоциональные факты». И я понял, что больше не мог скрывать от него своё прошлое, да и бессмысленно это было. И я тихим голосом поведал ему все, что знал о семье, а потом рассказал и о своей жизни столько, сколько вспомнил, плюс несколько фактов о жизни с Томоэ, которые не могли знать «чужие». Сын слушал внимательно, не перебивая и задавая вопросы, когда я делал паузы. К этому его видимо, тоже Тсунаёши приучил – быть благодарным слушателем. Разговоры разговаривать мы закончили только к вечеру, после чего, поужинав, я устроил сыну экскурсию по дому, показав и его комнату. Как-то, после переезда ко мне Наны, я сразу решил, что две комнаты у меня будут зарезервированы для Такеши и Тсунаёши. Мебели в них было не много, и устраивали мы их вместе с моей новой возлюбленной, припоминая предпочтения своих детей. Так что комната Тсунаёши была аскетично пустой: в ней был только толстый кроватный матрас возле одной из стен и круглый столик с креслом возле окна. А комнату сына я решил сделать в традиционном японском стиле. Увидев традиционный японский матрас, вместо кровати, сын взвизгнул от восторга, и тут же рухнул на него, сообщив мне, что его кровать в особняке Вонголы слишком большая и мягкая, и что у него несколько недель болела шея, прежде чем он к ней привык. Потом мы поужинали, еду для чего готовили вместе, посмотрели японские каналы по телевизору и разошлись спать. А на утро я пригласил сына с собой в бар. Ничего особенного, просто пора было работать, а сын решил «вспомнить молодость», когда он помогал мне управлять баром. Увидев стопку отчётов у меня на столе, Такеши немедленно предложил помощь с её разбором. Я согласился, но, каюсь, с недоверием. Он, конечно, и раньше участвовал в подобном, но… в тех бумагах, что он разбирал, никогда не было финансовых отчётов, и прочей серьёзной документации. Однако сын с энтузиазмом погрузился в дело, устроившись на диване в моём кабинете. Некоторое время мы молча работали, но тишину неожиданно нарушили: - Пап, тут в финансовом отчёте ошибка. На опечатку не похоже. Либо это невнимательность, либо у тебя кто-то уже ворует. – Констатировал сын. Я живо заинтересовался и подошёл к нему. Он указал мне на ошибку, и я, перепроверив отчёт, убедился в её наличии. - Несерьёзная. – Отмахнулся я. - Не скажи. – Покачал головой Такеши. – Ошибка может и малозначительна, но если она будет повторяться – суммы, которыми отчёты оперируют, будут недосчитанными. Ты ведь понимаешь, к каким последствиям это может привести? – Я сразу же посмотрел на сына по-новому, с гордостью, но и с удивлением. Он это видимо заметил, раз решил пояснить, пожав плечами: - В Вонголе такая ошибка может означать ошибку, а может – предательство, причём не одного человека, а нескольких, потому что отчёты проходят через кучу рук, прежде чем достигают кого-то из нас, или самого Тсуны. Суммы, которыми семья оперирует, при этом, в десятки, а то и сотни раз больше, потому и последствия таких ошибок катастрофичны. Тсуна очень требователен, и называет это не ошибками, а «преступной халатностью», из-за которой вполне буквально могут полететь головы. Строгими выговорами обычно дело не обходится, если у подчинённых нет смягчающих обстоятельств, вроде проблем в семье или проблем со здоровьем, а в результате чего и невнимательностью. Нам же, его Хранителям, достаётся ещё сильнее, так что мы привыкли работать качественно. - А подчинённые не бунтуют? – Поинтересовался я, прекрасно зная, насколько люди не любят столь жёсткие условия работы. - Не, они Тсуну побаиваются, но любят, ценят, уважают и считают справедливым, потому что по делу он всегда готов объяснить что, для чего и почему, и почему именно так, а не иначе. – Мотнул головой сын. - Не все, конечно, его ценят, но большинство. Особенно те, кто с ним лично знаком. Он, ведь, знаешь, всех по именам помнит. А людям очень приятно, когда сам Босс не только помнит, как звать подчинённого, не путая имён, но и помнит о том, есть ли у него семья и дети, и их имена. - Хороший Босс. - Да, без сомнений, только хотелось быть для него кем-то большим, чем просто подчинённым. – Кивнул он. Я отложил в сторону отчёт с ошибкой, и мы продолжили разбирать бумаги. Дело шло споро, и через несколько часов отчёты закончились. Мы перекочевали в сам бар. Я всё наблюдал за сыном, отмечая малейшие изменения в нём. Такеши стал гордым, уверенным в себе. Он без малейшего смущения знакомился и болтал с заинтересовавшими его людьми, флиртовал с официантками, и посетительницами, просто, чтобы развлечь себя. Все девушки были в восторге и наперебой спрашивали у сына номер телефона, (безрезультатно, потому что сын прекрасно выкручивался). С лёгкостью разрулил недоразумение, возникшее из-за администратора, неправильно записавшего имя, на которое была заказана VIP-зона. Но и характером, при всех этих изменениях, совсем не изменился, и всё так же шутил невпопад. Это тоже радовало. Я понял, что очень горжусь сыном, гораздо сильнее, чем раньше, и что, несмотря на все претензии, благодарен Тсунаёши за такие изменения. Прекрасно понимал, что изменений гораздо больше, чем заметил, и, наверняка, далеко не все из них перемены в лучшую сторону. Но такой Такеши, однозначно мне нравился. О чём я ему и сообщил. В тот момент, мне показалось, что огромный груз свалился с плеч сына… А незадолго до обеда, он вызвал машину, и, поблагодарив меня за прекрасно проведённое время и попрощавшись, уехал, объяснив, что не хочет злить Босса. Стоило машине, везущей его, скрыться, как я немедленно связался с Тсунаёши, рассчитывая на разъяснения. Не то, чтобы я был возмущён тем, что узнал от сына…. Скорее, обеспокоен…. Тсунаёши ответил сразу, и на просьбу о встрече, сказал, что заедет после рабочих часов вечером, если я не против. Разумеется, против я не был! Он, как и обещал, заехал вечером. Постучал в дверь, поздоровался, когда я открыл её, и, оглядев улицу, юркнул в дом. От чая не отказался, хотя сын говорил, что он терпеть не может зелёный японский. Мы так и устроились с Тсунаёши на кухне. - Я так понимаю, речь пойдёт о Такеши, да? – Уточнил он. Я кивнул. – Чтож, я внимательно слушаю ваши претензии и вопросы, и обещаю отвечать на них как можно честнее. - Собственно, претензий не так много. Я не мой сын, и из его путаной речи понял гораздо больше, чем понимает он сам. – Объяснил я, что конкретных претензий, в общем-то, пока у меня не было. - Понял причины большинства твоих действий в рабочей атмосфере, направленных в отношении моего сына, так как сам с детства рос среди преступности. Ты просто закаляешь своих людей, воспитывая сильные, волевые характеры, чтобы их никто не смог сломить. Меня только несколько напрягает твоё личное отношение к Такеши, ну и остальным ребятам тоже… - Дайте угадаю: я холодный, жестокий скотина, ни во что не ставящий даже своих приближённых, отказываясь признать их не только друзьями, но и Хранителями. Я всё время издеваюсь над бедняжками, не даю им воли и ласки? – Вскинул брови Тсунаёши, усмехнувшись. Я подтвердил: - Грубо, но верно. - Оправдываться не стану. – После некоторого времени молчания, в которое он внимательно вглядывался мне в глаза, видимо, решая, что можно сказать, а что нет. Стыдно признаться, но мне взгляд хотелось отвести…. - Я действительно такой. Но в гораздо меньшей степени, нежели кажется моим Хранителям. Раньше я был гораздо хуже. Не гнушался и кости ломать тем, кто меня доставал или раздражал. – Тсунаёши снова хмыкнул, и сделал глоток чая. Но мне как-то слабо верилось в то, что это возможно. Слишком уж закрепился в мыслях образ мягкого, доброго, но не очень счастливого молодого человека с непростой жизнью, которого описала мне Нана. - А жестокости большинство из них и не знает. – После небольшой паузы продолжил мой собеседник. - Я поступаю с ними не более жестоко, чем любой другой Босс со своими Хранителями. Занзас вот, мой заместитель, считает, что я с ними чересчур сильно нянчусь, чуть ли не сопли подтирая. И знаете, Цуёши, я с ним мысленно согласен. Как бы ни хотелось это признавать, но для меня они дети. Что же до их мнения по этому вопросу, то, разумеется, я жесток. С точки зрения подростка. Не забывайте о том, сколько вашему сыну лет. – Прищурился он. - Переходный, нежный возраст в самом разгаре. Гормоны играют, и весь мир кажется чёрно-белым. Юношеский максимализм и впечатлительность зашкаливают. Резкая смена деятельности и климата. Резкая перемена окружающей обстановки на гораздо более жестокую. Можно сказать, что из мира в войну. Кто Такеши окружал раньше? Школьники. А сейчас окружают закоренелые убийцы. Это всё не проходит без последствий. – Списывал всё на переходный возраст? Или просто пытался объяснить!? Приходилось признавать: переходный возраст это всегда нелёгкий период. Свой я вспоминал с содроганием, и мыслью: неужели я был таким?! Но Тсунаёши не позволил погрузиться в воспоминания, продолжив: - А на это всё накладывается ещё и абсолютно безответная любовь ко мне. Любовь ко мне, в искренность которой я не верю. Просто убеждён, что это всё те самые гормоны, привязанность, восхищение, чёртово пламя посмертной воли и хрен знает что ещё. Может, конечно, это просто я не знаю, что такое любовь, но это не меняет того, что я отказываюсь верить в искренность их чувств. Плюс ко всему, им приходится делить меня между собой. И, блин, выхода нет. Им бы хотелось, чтобы я выбрал кого-то одного, и каждый хочет меня себе. А как я выберу, если предпочтений не имею? Как выбрать, если знаешь, что остальные совсем скатятся в глухое чёрное отчаяние? Совсем отказаться с ними спать я тоже не могу, по той же причине. Моим впечатлительным Хранителям может показаться, что я их стал презирать, например, или что они сделали что-то не то…. Ни к чему хорошему это не приведёт, поверьте. Вот мне и приходится проводить время с ними, когда чувствую, что ещё немного, и кто-то из них сорвётся. Парни красавцы, конечно, и мне грех жаловаться. – Он слегка пожал плечами. - Но вообще-то, хоть я и не против таких отношений, но всё равно предпочитаю девушек. С ними же я связан по рукам и ногам, не смотря на то, что мне по статусу полагается уже иметь хотя бы невесту, а мои союзники уже не раз поднимали вопрос о том, что Вонголе нужен наследник. Правда в отличие от парней, я знаю, что это долго не продлится. Нужно только перетерпеть и мне, и им, а потом ребята сами потихоньку начнут от меня отдаляться. Переходный период закончится, и им надоест такая жизнь. По крайней мере, я очень на это рассчитываю. – Глухо произнёс Тсунаёши. - Хм, с этой точки зрения я вопрос не рассматривал. – Действительно всё было очень складно и логично, и правдоподобно. Я рискнул ему поверить. - Чтож, тебя действительно можно понять. Мне остаётся только благодарить тебя за откровенность, и восхищаться тем, с какой прямотой ты можешь говорить мне такие вещи. - Прямотой? – Переспросил он, уточняя, что я имел в виду. - Да. Ты трахаешь моего сына, и говоришь об этом прямым текстом. – Усмехнулся уже я. - Сообщать родителям о том, что их любимые дети мертвы – гораздо хуже, поверьте. – Передёрнул плечами он так, что у меня не оставалось сомнений в том, что Тсунаёши это делал. А потом он улыбнулся, не то горько, не то хитро: - Да и я испорченный мальчишка. Мораль? Мне это слово малознакомо. - Ладно. – Вздохнул я. - На часть моих вопросов ты ответил, но есть ещё несколько. Такеши говорил, что ты ни во что их не ставишь, не как друзей, не как Хранителей. - О, моё отношение к ним объяснить не просто…. Я…. – Замялся Босс сына, облизывая вмиг пересохшие губы. Он вздохнул, как-то… немного судорожно, и твёрдо посмотрел на меня: – Поймите, Цуёши, у меня была совсем другая жизнь. Я не понимаю многого из того, что для Такеши естественно. А он не понимает большинство из того, что естественно для меня. - Я думаю, что ты преувеличиваешь. – Покачал головой я. - А вы меня совсем не помните маленьким, да? – Неожиданно спросил он. - Не помните, что в то время, когда обычные дети, в том числе и ваш сын, учились дружить на детских площадках и в детских садах – меня боялись даже взрослые. Вы не помните, что стоило на детской площадке появиться странному мальчику с безжизненными ледяными глазами – все родители экстренно уводили своих деток подальше от демона, припугивая, чтобы даже взглянуть на меня боялись, потому что я заберу их души. Они боялись моих глаз, и того, что я навлеку беды на их семьи. Потому что моя семья благополучной не была. Япония же. Страна шаблонов и предрассудков. Вы тоже уводили Такеши, стоило мне только появиться в поле вашего зрения, и это не смотря на то, что Томоэ-сан была моей крёстной, и относилась ко мне нормально. – Он щёлкнул пальцами, его глаза вмиг стали абсолютно пустыми. Словно крашенные прозрачные стекляшки. Не человеческие, а какие-то кукольные глаза, смотрящие сквозь меня, будто меня и не было вовсе. От этого было не по себе. Я передёрнулся и… вспомнил! Маленький мальчик, которого казалось, недокармливают, настолько он был худым. И эти глаза, смотрящие насквозь, бездушные…. Глаза, под которыми всегда тенями были небольшие болезненные синяки. Он всегда ходил в одиночестве, даже если рядом была его мать, но никогда не брал её за руку. Гулял он всегда один, немного прихрамывая, смотря при этом на небо, природу, но не на людей, и никогда не падая и не оступаясь. То и дело он начинал с кем-то разговаривать, будто с невидимыми друзьями или с самим собой. Вокруг него всегда была будто буферная, мёртвая зона…. И он всегда был весь в синяках и ссадинах. А ещё в мальчишке чувствовалось что-то такое, что я прежде чувствовал только в присутствии убийц. Не по себе мне от него было. Я вспомнил, что даже просил любимую Томоэ не общаться с ним, но запретить не мог. А она всегда отмахивалась, и говорила что он обычный мальчик, просто взрослее своих лет. Я вспомнил, что сам препятствовал знакомству этого мальчика, сына подруги жены, с Такеши. Как-то сразу мне стало стыдно. Взрослый, бывалый киллер, а испугался ребёнка…. Позор! Быть может я один из тех, кто сделал Тсунаёши таким?! Ведь именно взрослые виноваты в том, что дети становятся бездушными монстрами. Сын Наны, правда, не был монстром, но…. Но всё равно. А Тсунаёши продолжал: - И вы, естественно, забыли, что старшие дети, за которыми не следили родители, любили бросать в меня камни. – Он горько хмыкнул. – Правда, смотреть мне в глаза они тоже боялись. – Я хотел было извиняться, но он только покачал головой, предупреждая. Потом снова щёлкнул пальцами, и глаза его вновь стали иметь выражение. Я так понял, что это была иллюзия. А он продолжил: - В то время когда большинство детей изображали любимых героев из детских аниме, и мечтали стать похожими на них – я взахлёб читал совсем не детскую философию, возвращаясь с прогулок, прятал от мамы синяки и ссадины от камней, и боялся, что однажды вернувшись домой, найду её мёртвой, совершившей самоубийство. Когда большинство моих сверстников только-только сдавали свои первые экзамены в первых классах начальной школы – я в кровь стирал кисти рук со всех сторон и стопы, учась защищаться и убивать. В то время как у обычных детей впервые спрашивали о том, кем они хотят стать во взрослой жизни, и они в ответ несли несуразицу – я выполнял по два, а то и три заказа в неделю, и уже был известен как Поющий Койот. Само собой, я уже даже не смел мечтать о том, что когда-нибудь смогу жить иначе. Когда мои сверстники впервые обращали внимание на противоположный пол – я в темпе вальса экстерном сдавал экзамены в лучших университетах мира, и добивался сначала аспирантуры, а потом, в некоторых направлениях получал и докторские степени. Примерно в то же время, я уже был приговорён к смертной казни в двух не самых последних странах. – Я мысленно присвистнул: это действительно серьёзно. - Пока дети начинали задумываться о взрослой жизни в серьёз, но продолжали взахлёб читать мангу, и смотреть аниме, мечтая попасть в мир любимого мультика – я бегал по судам, и высшим органам власти, пытаясь одновременно сохранить огромное наследство, оставленное мне учителем и приёмным отцом, и добиться эмансипации, порой по десятку раз перепокупая суд. Потому что желающих завладеть богатствами моего учителя было очень много, и живой несовершеннолетний наследник препятствием не воспринимался. Параллельно с этим, я помогал воспитывать крестника, мать которого потеряла любимого мужа. Ох, сколько мне её истерик пришлось пережить! – Покачал головой Тсунаёши. - Тогда занимался ребёнком фактически я один, потому что она никак не могла отойти от потери. Так что знаю, что такое дети с их капризами, женщины с их истериками, и семейная жизнь не понаслышке. В то время когда обычные мальчишки и девчонки, отчаянно краснея, впервые держались за ручки – я вёл активную половую жизнь, и уже считался бабником и сердцеедом. – Он замолчал, допивая чай, и давая время мне осмыслить сказанное. По всему выходило, что опыта у Тсунаёши и правда, хватало на опыт взрослого мужчины. Теперь меня не удивляло собственное ощущение, что разговариваю с равным. - Сила моих ребят сейчас только растёт, и ещё долго расти будет, а моя - уже довольно-таки давно идёт на убыль из-за различных травм души и тела. – После паузы продолжил Тсунаёши, снова качая головой: - А ведь я не самый старший физически, скорее один из младших. Ещё моложе меня только шестеро. Морально же мой возраст на десятки лет опережает их всех, да и не только их. У меня вся жизнь словно в быстрой перемотке. Знаете, если смотреть фильм в быстрой перемотке, многие важные моменты сознанием упускаются? – Я кивнул. - Вот и у меня получилось так же. Я упустил многое. Дружить я так и не научился, некогда было тогда, что уж говорить о сейчас?! В мире подполья я кручусь фактически с детства, и всё это время крутился в этом дерьме безвылазно. А мои Хранители, словно новорождённые, которым только предстоит изучить окружающий их мир. Совершенно разные уровни, понимаете? – Я понимал. Да, теперь я понимал. Если всё сказанное было правдой, разумеется. - Мне сложно их признать, потому что они для меня как дети, неразумные, безрассудные и прочее-прочее в том же духе. Для того чтобы я смог подпустить их к себе ближе, и начать в серьёз с ними считаться, нужно хоть немного уравнять уровни. Но равными мы стать уже никогда не сможем. Только если я морально помолодею. Что вряд ли. Да и есть у меня другие серьёзные, смертельно опасные для них причины тому, чтобы не подпускать их к себе. Кроме того, на мой взгляд, я уже достаточно сильно поломал им жизни. И усугублять это совсем не хочется. А ещё, я убеждён, что среди друзей могут быть заводилы, но не может быть безусловного лидера. Как мне прислушиваться к ним, если их жизни зависят от моих приказов, а опыта у меня несравненно больше? Как мне делиться с ними проблемами личного характера, если они всё равно не смогут их понять, и тем более как-то помочь в их решении? - Не смогут понять? Не это ли подростковый максимализм, когда заявления столь категоричны?! – Вскинул брови я. Он грустно улыбнулся: - Приведу пример. Такеши ведь рассказывал вам о моей интуиции? – Я снова кивнул. – Ну, вот представьте себе такую ситуацию, что вы предчувствуете смертельную опасность для кого-то из ближайшего окружения. Но не можете вычислить, откуда она исходит, или кому конкретно угрожает. Вы не можете запереть всех своих людей в безопасном месте, словно в клетке, потому что тогда о семье некому будет заботиться, ведь в одиночку вы её не потянете. Но и кому конкретно угрожает опасность, вычислить не получается. Но даже если бы вы знали это – запереть всё равно бы не смогли, потому что не знаете источник опасности: то ли это козни врагов, которые собрались устроить покушение на вашего подчинённого, то ли взорвавшаяся плита для приготовления пищи, которая может разнести половину дома, и банально придавить подчинённого куском стены, то ли случайность, скажем, несчастный случай во время тренировки по стрельбе. Вот вам и остаётся только умолять быть осмотрительными и осторожными своих подчинённых, и медленно сходить с ума от предчувствий и неизвестности. Способны ли в такой ситуации подчинённые облегчить жизнь Боссу, решив его проблему? Нет! А есть смысл жаловаться Боссу в такой ситуации на то, как ему плохо? Снова, нет! Нужно лишь максимально сосредоточиться на проблеме и ни на что не отвлекаться. Тем более что и излишние волнения подчинённых, могу сбить их внимательность на задании, чем и убить. – Это было резонно. – Приведу ещё один пример: когда-то меня предали ближайшие соратники, фактически друзья. Это было давно, но в последнее время я всё чаще их вспоминаю. Не сам. Мир мне напоминает о них, внезапно сталкивая в толпе, например, с ребёнком одного из них, о котором никто не знал. И вот на этой почве возникла проблема: мне очень сильно хотелось убить того ребёнка, но я понимал, что дети не виновны в грехах родителей. Не менее сильно хотелось обнять родное, усыновить или просто хоть как-то помочь, но я не мог, потому что он был слишком сильно похож на человека, который меня предал. И вот как по вашему, я должен был объяснить, почему напиваюсь с такой кислой физиономией? – Задал он риторический вопрос. И принялся объяснять. Я слушал внимательно, стараясь не упускать детали. Но Тсунаёши объяснял хорошо и логично. Видимо он любил рассуждать…: - Скажи я, как есть, и мои Хранители наперебой стали бы советовать мне о том, как поступить. Но вот беда, подобного они никогда не переживали, а значит и моих чувств понять не могли. И посоветовать что-то толковое - соответственно. Решать подобный вопрос наобум нельзя было, потому что, чтобы я не выбрал, последствия расхлёбывать всё равно пришлось бы мне. Нужно было взвесить все варианты, просчитать последствия, и только затем принимать решение. В этом они мне не помощники. Рассказывать просто так – бессмысленность. Мне не нужны их переживания за меня, сочувствие или поддержка. К тому же они не в меру любопытны, и стали бы задавать вопросы, на которые я точно не захотел бы отвечать. Например, вопрос о том, кем были те, кто меня предал, или как это случилось. Себе дороже рассказывать такие вещи. – Он вздохнул, взлохматил себе волосы, зарываясь в них пальцами, и продолжил: - История та, с предательством, была довольно-таки мрачная и, так уж случилось, что для меня она не прошла без последствий. Мне сложно доверять даже самым близким. Все свои эмоции я привык держать при себе и проблемы всегда решать самостоятельно, какими бы сложными они не были. Да и гордость не дремлет: помощь, о которой не просил - я воспринимаю не иначе как подачками. Смею надеяться, что я не настолько жалок, чтобы принимать подачки от детей. Моя позиция ясна? – Взгляд у него был твёрд. Он явно был уверен в том, что прав. И, признаться, такая позиция мне действительно была понятна. Попади я в неё – поступил бы так же, промолчав. Но не все же ситуации были такими? Да и воспринимать желание помочь жалостью или подачками?! Это было не правильно. И чересчур гордо. Поэтому я ответил так: - Более чем. Но это не значит, что я с ней согласен. - Вы и не должны. Но, по крайней мере, вы понимаете, что причины такого моего отношения к вашему сыну у меня есть. - Это да. – Кивнул я, и констатировал: - Не простой ты человек. Думаю, что и жить с тобой не просто. Но мне понравилось то, как Такеши изменился за последнее время. Школьником его назвать уже трудно. И не шпана, как могло бы случиться в мире мафии. Не сомневаюсь, что это всё твоё влияние. Так что можешь не волноваться, сына я тебе по-прежнему доверяю. - Это радует. – Тсунаёши искренне улыбнулся. - Да. Но ты не мог бы мне объяснить, с чего это у Такеши эмоции копились, копились и вдруг… - Накопились. – Закончил за меня он, невольно вызвав смешок. Но я настаивал: - Ну, не просто же у него терпение лопнуло. Это было не похоже на Такеши… - Я приучаю их обдумывать каждое своё действие. И неустанно повторяю, что любое событие можно объяснить логически. Можно сказать, что приучаю Хранителей думать. Вот некоторые из них и начинают задумываться…. Такеши несколько недель назад вдруг осознал, что ничего о своей родне не знает. Две недели он ходил, как в тумане, спотыкаясь на ровном месте, и считая углы лбом, лишь изредка концентрируя внимание на чём-то по-настоящему важном. – Сын говорил о том же, но он лишь упомянул об этом. Сейчас я рассчитывал услышать подробности. - Вот мне это надоело, потому что такое состояние могло стоить на задании моему Дождю жизни, и я решил выяснить, в чём проблема. Выяснил. Уж простите, Цуёши, но вам я никаких обещаний и клятв о молчании не давал, а выяснить всё о семье своего Хранителя - был обязан. Так что необходимая Такеши информация у меня была. Ею и поделился. Так уж случилось, что я был свидетелем гибели Томоэ-сан. – В который уже раз, Тсунаёши вздохнул. - И лично в досье описал аварию в подробностях. Такеши узнал мой почерк и спросил, откуда я знаю такие подробности, и… понеслась. Он выпросил у меня возможность посмотреть мои воспоминания о том дне. Так что буквально пару дней назад он, можно сказать, заново пережил гибель матери. – Он вдруг замялся, и отвёл взгляд. Я насторожился: - А потом…. Потом я решил его отвлечь, и потащил в свой клуб. Там у меня заведуют мои приятели и подчинённые, давно знакомые люди. – Босс сына снова посмотрел на меня. Теперь он улыбался. Улыбка была искренней и немного мечтательной…. - Среди них красивая девушка, с шикарной чёрной косой, толщиной с руку, и зелёными глазами. Как-то они с Такеши сразу друг другу приглянулись. Она смотрела на него, а он всё взгляд отводил. Девушка она без предрассудков, с нелёгкой жизнью и очень тяжёлым детством. Многое пережила. И… ну, в общем, невинной её сложно назвать. Она ко мне подошла и попросила моего разрешения на то, чтобы попытаться соблазнить Такеши. – Неужели…?! - И я подумал, что это прекрасная возможность показать ему, что его привлекает отнюдь не только один Босс, а девушки могут быть ещё соблазнительнее парней. Так что разрешение я ей дал. А Такеши, насколько я могу судить, впервые был в ночном клубе. Оглушающе и дезориентирующе громкая музыка, неоновые огни, потное танцующее, или конвульсивно дёргающееся – не понять – мясо, немного крепкоалкогольной выпивки…. Не думаю, что соблазнить вашего сына для Бель было сложной задачей. Короче проснулись они в одной кровати… со всеми вытекающими отсюда последствиями. – Я почувствовал, что мои брови полезли на лоб, а челюсть готова была встретиться со столом, смачно при этом, поцеловавшись, как говорит молодёжь. Никогда бы не подумал, что мой сын способен на такое. А Тсунаёши продолжал рассказывать, улыбаясь, как отец, с гордостью рассказывавший о причудах своего сына: - Я не буду вам рассказывать о том, как он с паникой и страхом на лице нашёл утром меня, и, бухнувшись на колени, принялся извиняться, и о том, как я его вынудил приготовить девушке кофе, и отправил обратно к любовнице, посоветовав как обойтись без недопонимания. Не буду рассказывать и о том, что ваш сын неожиданно даже для меня повёл себя как заправский ловелас. Но потом, когда мы клуб уже покинули, Такеши, думая, что я сержусь за его «измену», не поверил мне, что это не так, даже после того, как я сообщил ему, что и сам неплохо провёл время в женских объятьях. И продолжил извиняться. – На этих словах он скривился досадливо: - В конце концов, я не выдержал и брякнул ему о том, что Бель без моего разрешения к нему бы не полезла. Это и стало последней каплей. Не знаю, что он там себе навыдумывал. Может, что я приказал Бель переспать с ним, а может что ещё, но факт в том, что он осознал какая я сволочь. Пылкость ко мне немного - слава Марсу – охладела. Но это сработало как катализатор, и естественно, что выговориться он решил именно вам, как беспристрастному судье и отцу. Мне остаётся только добавить, что Бель явно пришлась Такеши по вкусу, как и Такеши - Бель. – Мой собеседник снова мечтательно, и немного хитро улыбнулся. - Думаю, что нужно немного времени, и не без помощи моего вмешательства они составят прекрасную пару. Но главное, ваш сын поймёт, что я далеко не идеал, и уж точно не единственный в этом огромном мире. Что нам с вами только на руку. Хе-хе-хе. - Вот как? Вот в чём дело! – Воскликнул я, едва сдерживая эмоции. В это трудно было поверить, но мой сын стал совсем взрослым. Наверное, я был счастлив. Мне было всё равно на обстоятельства, но то, что сын переспал с девушкой…. В любой японской семье это было весьма и весьма значимым событием, праздником, по традиции. - О, однако, мой сын стал настоящим мужчиной! За это непременно нужно выпить! – Вскочил я на ноги, и направился к кухонным шкафчикам, где хранил несколько бутылочек саке, которые привёз из Японии. - Составишь компанию? – Обернулся я. - С удовольствием! – Поддержал меня Тсунаёши. Несколько минут спустя мы уже славно «ужинали», маленькими глоточками выпивая саке, под слаженное «кампай», и заедая его извлечёнными из холодильника роллами. - Однако ты интриган…. – Хитро ухмыльнулся я. - Все аристократы и политики интриганы. Я отношусь и к тем и к другим. – Пожал плечами Босс Вонголы. - Об обещании своём, данном мне, ты не забыл. Я это очень ценю. – Серьёзно произнёс я. - Стараюсь. – В тон мне ответил он, и немного смущённо попросил: – Только вы, пожалуйста, не говорите Такеши, что я вам о его ночи с Бель рассказал, и вообще не подавайте вида, что в курсе. А то он меня загрызёт своими обвинениями в интриганстве. – Я рассмеялся, и понял, что сомневаться в этом человеке всё-таки не стоило. А некоторое время спустя, когда роллы были съедены, а саке выпито, и мы переместились в гостиную – я перешёл к другой интересующей меня теме: - Тсунаёши, а ты точно не против того, что я встречаюсь с Наной. – Парень закатил глаза к потолку, и немного раздражённо выдохнул: - Нет, конечно. Я же уже говорил. - Позволь поинтересоваться… - Начал было я, но был перебит: - Во-первых, так рядом с мамой будет человек, способный её защитить и я буду спокоен. Во-вторых, как человек вы мне нравитесь. В-третьих, мама счастье заслужила, как немногие живущие в этом мире, и если вы ей действительно нравитесь…. Я буду только счастлив тому, что вы вместе. А в-четвёртых, если на чистоту, я не имею право голоса в этом. То есть потерял право вмешиваться в её жизнь. Ну а в том, что у вас нет в её отношении плохих намерений, я не сомневаюсь. – От этого ответа мне стало легче. По старым японским обычаям, приверженцем которых я был, право ухаживать за девушкой просили у главы семьи. И хоть отец Наны был очень рад нашим отношениям, активно поддерживая меня в бизнесе, но всё-таки для самой столь сильно привлёкшей меня женщины, бесспорным авторитетом был Тсунаёши, а не отец. Да и я воспринимал его именно как главу семьи. Это означало, что и договариваться нужно было с ним. Договорился, похоже. А Тсунаёши прищурился, опасно сверкнул глазами, и тихо, но угрожающе произнёс так, что у меня мурашки по коже поползли, и сомнений в исполнении угрозы не возникло: - Но предупреждаю, если вы сознательно причините ей боль – я и из ада вернусь, чтобы вас достать. - Я влюбился в твою мать, как мальчишка. – Признался я. - Так же сильно, как когда-то полюбил Томоэ, но по-другому…. Так что вряд ли тебе придётся исполнять свои угрозы. – Босс сына, и мой Босс вздохнул: - Чтож, нелегко вам будет. Она хоть мне и обещала, но вряд ли быстро забудет Ёмитсу. Впрочем, могу вас уверить, что раз она с таким энтузиазмом вас целует, вряд ли не испытывает чего-то большего, чем просто симпатию к вам. Даже если самой ей кажется, что в вас она пытается забыться, или исполняет данное мне обещание. Прошлое наше общее она вообще вряд ли сможет когда-нибудь забыть…. - Ты о шрамах? – Уточнил я. - Вы знаете? – Удивился он, выпрямляясь в кресле, в котором до этого полулежал. - Мм, неужели вы заходили так далеко? – Вскинул он брови. - Нет. – Жёстко и быстро ответил я. - Просто видел однажды, как у неё задралась кофточка. - А не вы её случаем задрали, а? – Пакостно хихикнул мой собеседник. - Тсунаёши! – Возмущённо воскликнул я. - Молчу-молчу. – Поднял руки, как бы сдаваясь, он, и снова расслабился в кресле. После чего уже серьёзно продолжил: - Но да, я о шрамах. У моей матери вообще три больных места: Ёмитсу, шрамы и я. - Да, я заметил. Она переживает за тебя. - Так всегда было. – Пожал плечами он. - Ты ей совсем не звонишь. Её это расстраивает. – Сообщил я. - Это по привычке. – Ответил он, с наигранным интересом рассматривая завитки на ковре. - Она учила меня говорить, читать, писать, дважды учила ходить, и я ей за это очень признателен. Никогда этого не забуду, и всегда буду за это считать её матерью. Но когда я уезжал с учителем из Японии в Италию – знал, что сыном к ней вернуться не смогу. Я порвал эту свою привязанность к ней. Редко, очень редко, но я навещал её потом. – Тихо говорил он. - И просто не знал что сказать, о чём с ней говорить. Мне нечего было ей рассказывать. Моя жизнь – сплошная кровь. Не мог же я хвастаться матери о том, что убил очередную сотню людей? Она тоже не знала о чём мне рассказать. Из друзей у неё была только единственная подруга – Томоэ-сан. И всё. Но её к тому времени в живых уже не было. Из событий она могла рассказать только какие-то городские сплетни, да о том, что у неё, например, дверца кухонного шкафа сломалась. Она всегда винила себя в том, что я стал таким. А я чувствовал себя виноватым за то, что оставил её одну. Она устала бояться того, что я где-то, неизвестно где, погибну, а она об этом так и не узнает. А я боялся, что она окончательно спятила от одиночества, и не хотел видеть этого. Нам даже в глаза-то друг другу смотреть не просто. Наши миры разделились: она видит только хорошее в мире, полностью игнорируя остальное, а я зациклен исключительно на плохом. Ей трудно без меня, но гораздо труднее принять меня таким, какой я есть. Вот и не лезу. Пусть лучше воображает себе ужасы и переживает, чем видит их воочию и сходит с ума. - Самоустранился? – Констатировал я больше, чем спросил. - Да. Глупо пытаться выстроить новые отношения на том, что мы имеем. – Кивнул он, глядя мне в глаза. - Чтож, это разумно с твоей стороны. Но это немного раздражает, когда у меня каждый день Нана спрашивает, нет ли вестей от тебя или моего сына, и слышать фразы типа: «Глупая! Зря надеялась видеться чаще с сыном, переехав в Италию». И заставать её за фотографией, где вы вместе. Ты ещё совсем маленький, и улыбаешься как обычный очень светлый и добрый, но немного стеснительный ребёнок. - Ревнуете? – Снова хитро прищурился мальчишка. - Я сейчас ни в чём не уверен. – Со вздохом ответил я, отвернувшись. - Ну, с этим я не могу ничего поделать. Но можете вы. – Я с интересом на него посмотрел: - Её нужно постоянно чем-нибудь занимать, чтобы у неё не оставалось свободного времени на разглядывание фотографий, и на воспоминания. Но не нагружать работой, а заново научить наслаждаться жизнью. Дать ей то, чего не было с Ёмитсу. Таскайте её по кинотеатрам, или просто театрам, водите в парки, покупайте мороженное или цветы, или любые другие вещи в подарок. Таскайте, даже если она сама сопротивляется. Так моя мама обычно выражает своё нежелание отнимать личное время и навязывать свою компанию. Встречайте вместе рассветы, или закаты. Любуйтесь звёздами и так далее. Сделайте её жизнь романтичной, как в сказке. Работа? Берите её с собой, не оставляя дома одну. Она это ненавидит, когда мужчина оправдывает недостаток внимания к ней работой. В командировки тоже вместе ездите, и устраивайте себе экскурсии по старинным улочкам городов вечерами. И целуйте её почаще, причём желательно на людях, игнорируя её: «стыдно, тут же люди». Пусть знает, что вы своих чувств не стесняетесь, и что намеренья у вас серьёзные. Сделайте так – и не пожалеете. Мама умеет любить, как никто другой. Она станет вам отличной поддержкой и опорой. Терпеливой, ласковой и бесконечно доброй спутницей жизни. Она фиалки очень любит и ирисы. Её любимый цвет - персиковый, и она боится грозы. Любит гулять с зонтиком под дождём, и терпеть не может кофе. Да, и она обожает белый шоколад. И вообще сладости. И очень любит возиться с детьми любых возрастов. Мама она хорошая, хоть и иногда чересчур заботливая. – Я смотрел на него, и понимал, что мать, хоть и не родная, но действительно дорога ему. Тсунаёши искренне переживал за неё, и радел за её счастье. Нана говорила, что он далеко не один год уговаривал её развестись с её бывшим, и начать жизнь с начала, подумав о себе и своём счастье. А бросил её… возможно потому, что хотел защитить от потрясений или бед. - Спасибо, Тсунаёши. – Тихо произнёс я. - Думаю, что это хорошие советы. Я ими воспользуюсь. - Чем могу…. – Улыбнулся этот удивительный человек, а потом, ненадолго задумавшись, произнёс: - Вы когда-то говорили, что я могу к вам обращаться за советом или помощью, так вот теперь и я вам это говорю: Обращайтесь, если что. Неважно по какому вопросу, я помогу, чем смогу. И с мамой, и в бизнесе. - Моё предложение всё ещё в силе. И я с благодарностью принимаю твоё. Договорились. – Я протянул ему руку, и Тсунаёши, не колеблясь, пожал её. - Можно ещё вопрос? – Вдруг вспомнил я. - Сколько угодно, Цуёши. - Ты иногда в беседе поминаешь Марса. Ты имеешь в виду название планеты или… - Дурной пример заразителен. – Усмехнулся Тсунаёши. - Эта привычка досталась мне от учителя, который всё время поминал Марса. И нет, я имею в виду не планету, а одного из главных богов римского пантеона. Испания, Италия и вообще немалая часть Европы – это древний Рим. Так уж случилось, что моё наследие и от учителя, и от отца плотно связанно именно с Римской Империей. – При этих словах он ласково погладил один из своих перстней. Тот, что в виде волчьей головы. – Так что поминаю я Марса, бога войны. - Ты веришь в языческих богов? – Вскинул брови я. - Нет. Я вообще не отношу себя ни к одной из религий. Хоть и точно знаю, что бог существует, но как высший космический разум, заведующий всеми вселенными, а не как старец с бородой. Но я так же верю, что римские, греческие и прочие боги существовали. Правда, возможно, они были не теми, кем считали их люди. Например, Юпитер молниями швырялся. Думаю, что мои Хранители Грозы смогли бы с ним поспорить. Я думаю, что древние боги были людьми, достигшими определённого уровня просветления и силы. Жизнь себе они могли продлить с помощью всё того же пламени посмертной воли, как мой отец и моя настоящая мать. Как-то так. – Пожал плечами он. Интересная, однако, была теория…. Ещё некоторое время спустя, Тсунаёши решил уехать домой. И хотя я предлагал ему заночевать, он отказался, объяснив это тем, что не хочет оправдываться перед дотошными Хранителями. Так что я остался один. Фута ночевал у друга, через дорогу. Нана где-то второй день пропадала с родителями. Но мне было о чём подумать. Правда, после визита Тсунаёши, тревог у меня не осталось, ни отцовских, ни каких других. Своему Боссу я верил, как бы то ни было. Точнее верил Нане и сыну, которые в один голос твердили, что Тсунаёши доверять можно. Да и жизнь он мою изменил, помог исполнить нашу с Томоэ мечту о сети суши-баров. А Такеши…. Чтож, я верил, что всё у них наладится, со временем. Не может же всегда быть плохо, правда? И у меня с Наной, всё обязательно будет хорошо. Я в это верил. Конец POV