Твой безумный поцелуй

Морозящий кости ветер разносил капли грозового дождя под наклоном в несколько десятков градусов, вынуждая их подобно крохотным гроздям - сравнение с которыми было уместнее всего - врезаться в открытые кожные участки бледного сжатого тела: ледяная влага опитывала особу в очередной раз с ног до головы. Ей было ужасно холодно, дрожь тела пронзало могильное завывание, разбавляя шоковое состояние сокращением подмерзающих нервов в мышцах. Платформа ботинок с грубым стуком и каждым шагом совершали под собой всплеск от соприкосновения с лужами, влага омывала обильные кровавые брызги с лица, с рук, благо чёрные вещи не были столь маркими, но не могла смыть до конца без помощи самой женщины. Глаза в безумном страхе были распахнуты и моргали-то изредка, татуированные израненные руки она скрестила на груди, тем самым приобняв себя, на рефлекторном уровне надеясь согреться от подобного. Но, увы. Ощущение анабиоза в морозильнике никак её не покидало, хотя это ли сейчас самое главное? Ноги несли её быстро, широким шагом Ксената направлялась как можно дальше от психбольницы, пересекая двор до главных запертых ворот, потом делая петлю и направляясь прямиком за здание. Она смотрела под ноги, не в силах поднять голову и рассматривать окружение, ибо всё в её взоре вспышками света заливалось кровью. По правде говоря, она даже не фокусировала взгляд и на асфальте, лишь потом, когда ноги подкосились и удерживая равновесие, она сосредоточилась на своём отражении в одной из луж, проглядывая то в успокоенной ряби. Свет фонарных столбов едва обрамлял её силуэт, пока гладь вновь не заслонилась расходящимися кругами от капающих кровавых каплей. Она оставила за собой кровавый след, который увидеть невооружённым глазом невозможно было бы, если не быть столь внимательным и зорким, хотя через какое-то время эти отпечатки всё равно смоет гроза. Недолго ещё приходилось шастать под этим холодным адом, когда женщина уткнулась плечом в прикрытые чёрные ворота, что скрипнули от лёгкого толчка. Йонер, жутко сутулясь и глядя на всё из-под мокрых волос, приподнимает голову и оглядывает свою находку, коей оказалась новенькая часовня, что возвели вместо сгоревшей внутри лечебницы, не понятно по каким причинам до сих пор не отреставрированную.­ Как бы то ни было, похоже это единственное место, куда бы могла войти Рыжая, относящееся к закрытой территории, но и не будучи самим зданием психушки одновременно. Под тяжёлые вздохи наркоманка толкает одной рукой правую калитку, что предательски въедалась в душу скрипучим скрежетом, обрамляя сознание слоем ржавчины подобной на железе. Перед тем, как войти туда, пациентка с каким-то трепетным страхом оглядывает деревянные ворота часовни, не отмечая её жуткость и чего-то подобного, что попросту было бы сейчас не важно, и обессилено облокачивается на поддерживающую сцепи колонну. И, нет, она не являлась верующей, однако ироничная мыслишка о том, что с восходом за порог она рассыпется к чертям за своё богохульство и грешность не могла не промелькнуть где-то за пеленой здравого подсознания. При последующем ходе она не замечает как толстовка развязывается с её пояса и падает с тяжёлым плеском на землю, быстро настигая громоздких дверей и забегая внутрь, преждевременно укрываясь от страшно холодного дождя. Церквушка не была сколь живописной, сделанная из белого кирпича и освещённая несколькими фонарями вдоль главной дороги на пути к алтарю. Два ряда скамеек, по три на каждую сторону, крохотные витражные окна, впускающие вспышки ещё сверкающих молний, карминовый ковёр отделял стороны друг от друга. Ксената с дрожью обращала на всё это внимание, начиная последующее движение вперёд, по ковру, оставляя за собой мокрый след от стекающей со всего тела воды. Ноги остановили её на первом же ряду сидений от входа, когда в сознание омерзительной болью впился звук рокочущего грома, привнося с собою озарение воспоминаний о выпотрошенном кровавом трупе медсестры, истекающем кровью и шепчущем своё последнее слово: "Спасибо", перед тем, как перестать дышать. Тело забилось от новой волны дрожи, лицо Ксенаты исказила гримаса полного отчуждения и расстройства, если это можно таковым назвать. Яркими вспышками перед её глазами мелькало обезображенное лицо Элизабет, а ощущение её крови на языке поддало большего жару. Прерывистый скулящий вдох разнёсся глухим эхом по часовне перед тем как Рыжая схватилась за копну мокрых волос на макушке и не согнулась в корпусе. Истошный хриплый вопль разнёсся грубым душераздирающим эхом по территории, высвобождая скованные напряжением и страхом лёгкие, пока к горлу не подступил мокрый комок. С её губ стала выливаться чужая кровь на пол и женщина замерла в немом рыдании на несколько секунд. Ноги предательски подкашиваются, руки опускаются по инерции и наркоманка уже оказывается сидящей на коленях на прохладном полу, испуская из своей больной глотки скулёж, разбавленный прерывистым рыданием. Она не сдерживала его, слёзы хлынули следом с эффектом спирта создавая жжение в глазницах, которые она спешила зажмурить и опустить руки с волос на лицо, закрывая глаза. Истерика будоражила сознание и чувства страха, вины перед самой же, пустота мыслей давила ещё большими ощущениями и подпитывали испытывающий стресс от своей фобии - быть убийцей. Ксената кричала, что было мочи рандомные вопросы в никуда, вроде: "За что? Зачем?", которые прерывались практически на последних слогах из-за нехватки воздуха в груди. Женщина склонилась ещё ближе к полу, не в силах удерживать своё тело, впиваясь пальцами в кожу своего лица и продолжая надрывисто скулить. - Это не я! - пытается кричать женщина самой себе. - Я не убийца! Я не убивала! - и снова всхлип, скулёж, сознательные муки топтали её изнутри. Йонер всегда боялась стать убийцей. Она любила мучить людей, издеваться над ними, причинять незначительные увечья, но не доводить до крайностей. И сейчас, поддавшись Жажде, безумие заставило её убить вторую жертву своих садистских игр. Она впадала в отчаяние, адские муки охватывали душу и вынуждали кричать громче, пока голос не сорвался окончательно и вместо звонкого рыдания был лишь хриплый скулёж, который рвался без остановки из обессиленного тела. Ей страшно. Она дрожит не то от холода, будучи ледяной подобно трупу, не то от шокового состояния, который она никогда не желала переживать в ещё один раз.