Время игроков: приквелы

- Держи руки на виду! Молодой человек в щеголеватом костюме и лихо заломленной шляпе послушно бросил на землю вместительный кейс и поднял руки ладонями вперед. - Я не вооружен, не стреляйте! Его хорошо поставленный голос раскатился над заметенным поземкой берегом. Капитан полиции, притаившийся за ближайшей чахлой порослью, только поморщился: вот не может этот клоун обойтись без позерства. Театр одного актера, мать его. Промозглый ветер, эффектно треплющий полы распахнутого плаща, только добавлял ощущения нереальности. - Я хочу увидеть девочку! - крикнул парень. Среди столпившихся у двух черных автомобилей людей произошло какое-то движение, но, после недолгого совещания, кто-то из мафиози ответил: - Сначала покажи деньги! И чтобы без фокусов! Молодой человек пожал плечами и очень медленно и осторожно опустился на корточки, открывая кейс и разворачивая его к бандитам. Вид плотно уложенных рядами пачек банкнот, похоже, успокоил работников ножа и топора, потому что один из них, самый высокий, неторопливо пошел к берегу, толкая перед собой сутулую фигурку в нарядном пальтишке. Одну ленточку мисс Пенело потеряла, и волосы из растрепавшейся косички лезли ей в глаза. Она споткнулась, и мафиози бесцеремонно пихнул ее в спину дулом своего томми-гана. Капитан стиснул рукоять револьвера, ощущая на губах привкус желчи. "Этим подонкам не уйти от правосудия. Спокойно, Ронсенберг. Твоя задача - не напортачить". - Приятно видеть, мистер Ультрос, что вы добросовестно выполняете условия договора, - все еще чрезмерно артикулируя, произнес щеголь, вставая с колен и демонстративно отряхиваясь. - Забирай свою падаль, - грубо рыкнул Ультрос, толкая девочку в объятья молодого человека; все его внимание, казалось, было поглощено кейсом с деньгами. Капитан не отрывал взгляда от двух фигур, застывших на берегу: парень набросил на плечи девочки свой плащ, и обнял ее, что-то шепча на ухо. Сначала он даже не понял, как это произошло - только что Ультрос стоял рядом с кейсом - и вот уже повалился в пожухлую траву; мелькнула дикая мысль: "Неужели?.." - но в следующее мгновение вполне живой и, судя по всему, невредимый мафиози махнул рукой, и стылый воздух надорвал треск автоматной очереди. Капитану Ронсенбергу показалось, что он смотрит дурное кино - молодой щеголь пошатнулся, картинно взмахнув руками, и вместе с обнявшей его девочкой рухнул вниз, в падении умудрившись наподдать ногой по кейсу. Банкноты разлетелись, словно конфетти, выстрелы и крики раздавались уже со всех сторон, кто-то куда-то бежал, кто-то спешно отдавал приказы, фигуры в черном попрятались за автомобилями, один из бандитов, ошалев от неожиданности, вдарил по газам, но кто-то из полицейских снял его метким выстрелом, неуправляемая машина пошла юзом, врезавшись в низкий пригорок... Но всего этого капитан не видел - ударом кулака отшвырнув поднимающегося на ноги Ультроса, он подбежал к берегу и недоверчиво уставился на темную воду, уже подернувшуюся тоненькой корочкой льда. У самого берега, там, куда упали заложники, по этому льду расплывалась уродливая черная полынья. Чуть позже, когда уже прибыли коронеры, а всех оставшихся в живых бандитов увезли в управление, капитан Ронсенберг брел по усыпанному банкнотами берегу. К нему подошел один из полицейских. - Сэр, мы нашли их. Девочку отправили в госпиталь, но с ней, похоже, все в порядке - только вымокла и замерла. - А этот?.. - Он отказался от врачебной помощи и, похоже, тоже не ранен... - Я не спрашиваю тебя, ранен он или нет, я хочу знать, где этот сучий потрох! - вызверился капитан, которому в красках представился разнос, ожидающий его в кабинете комиссара Гарамонда. - Ушел, - развел руками полицейский и угрюмо добавил, - сэр. Нужно было его задержать? - Деньги соберите, - сухо ответил Ронсенберг, пнув ни в чем не повинную кочку. Похоже, ему предстояло навестить редакцию "Чикаго Трибьюн". Адрес, который ему дали в редакции, привел капитана Ронсенберга на ничем не примечательную улочку на окраине города. Он для приличия постучал и, не дождавшись ответа, решительно толкнул незапертую дверь. В маленькой квартирке было темно и холодно, ничуть не теплее, чем на улице, и, судя по всему, хозяин пока не возвращался. Капитан наощупь пробирался по комнате, чтобы прикрыть распахнутое окно, под которым уже блестела наметенная с улицы мелкая снежная крупа, когда под ногой у него неожиданно оказалось что-то подозрительно мягкое. - Твою ж мать! - выругался Ронсенберг, зажигая лампу и рассматривая бесчувственное тело на полу, вокруг которого натекла приличная лужа. Стянув с мелкого засранца мокрую одежду и завернув его во все имеющиеся в доме одеяла (в количестве двух штук), капитан занялся изучением скромных апартаментов. Увы, похоже, что у этого законопослушного пижона в доме не было ни одной спиртосодержащей жидкости - а значит, и растереть его было нечем. Ронсенберг живо представил себе, как вламывается в ближайшую бутлегерскую контору и требует завернуть ему бутылку с собой, скептически хмыкнул и вернулся к пациенту. Кожа у мальчишки была холодной, как лед, и даже затопленная капитаном печка-"буржуйка" вряд ли могла помочь ему согреться. А судя по тому, как настойчиво он отказывался от медицинской помощи… Капитан подумал, что нужно все-таки сообщить в участок. Или хотя бы сходить за Страго – подпольный хирург, с одинаковым равнодушием штопавший раненых бандитов и попавших в переделку полицейских – это все-таки не врачи из госпиталя Святой Марии. Но его размышления прервали самым бесцеремонным образом; в рукав вцепились ледяные пальцы, и парень просипел, клацая зубами: - Не… уходи. Ронсенберг посмотрел в воспаленные, слезящиеся глаза и тяжело вздохнул. "Вообще-то, - подумал он, устраиваясь поудобнее на узком диване – кровати в этом доме не предусматривалось в принципе, - такими темпами не я его согрею, а он меня заморозит". Прижавшийся к нему пацан что-то невнятно пробормотал, и Ронсенберг недовольно буркнул в стоящие торчком короткие волосы на макушке: - Не дергайся, ледышка хренова. - Je ne peux pas… - разобрал он, и потом долгое, на выдохе. – Вэээйн… Капитан аж зажмурился от неожиданности. Он был уверен, что это, последнее слово было сказано отнюдь не по-французски. Его приятель, Коул, как-то сказал, что вся дрянь, которая скапливается в Чикаго, попадает сюда из Нью-Йорка. Ронсенберг только посмеялся – можно подумать, он сам приехал в город не с Востока, - но теперь, пожалуй, это уже не казалось таким смешным. Да ему и в голову не приходило связать молодого, подающего надежды репортера "Чикаго Трибьюн" Ф. Бунансу с Семьями Большого Яблока. Похоже, что зря. - Эй, - осторожно потряс он парня за плечо. – Согрелся? Подающий надежды репортер приподнялся и уставился на него мутными глазами. - К-кажется, - выдавил он и потряс головой, едва не заехав собеседнику по подбородку. – Где? Кто? - У тебя дома. Капитан Ронсенберг, которому ты чуть не сорвал операцию по захвату преступников и спасению заложника. Из-за тебя я мог значка лишиться, Бананза. - Во-первых, через "у", во-вторых, я уже говорил, что предпочитаю имя "Бальфир", - похоже, вместе с нормальной температурой тела к молодому человеку возвращалась и привычная болтливость. – А в-третьих, почему вы голый и в моей постели, mon capitaine? У нас что, была бурная ночь любви? Ронсенберг оттолкнул его, чуть не спихнув с дивана, и уселся прямо, потянувшись за сигаретами. - Не знаю, с кем у тебя там была бурная ночь, креол, но явно не со мной, - проворчал он, поежившись и натянув на плечи одно из одеял. – Во всяком случае, во сне ты твердишь отнюдь не мое имя. Он поднял взгляд и оторопел – такая яростная, холодная злость промелькнула в карих глазах парня. Как будто осколок волшебного зеркала из сказки про Снежную королеву – сверкнуло и исчезло, сменившись ироничной улыбкой. - Может быть, это потому, что я до сих пор не знаю, как вас зовут, mon capitaine? – протянул репортер, довольно жмурясь и потягиваясь. Печка, наконец, начала прогревать комнату, да и непохоже было, что этому засранцу грозит воспаление легких после купания в ледяной воде, но капитан, поморщившись, швырнул ему второе одеяло. Разговор принимал какой-то двусмысленный оборот, а меньше всего Ронсенбергу хотелось думать об этом. О прикосновении обнаженной кожи. О губах, шепчущих его имя. О тощих, наглых креольских мальчишках. Бальфир, и не думая прикрыться, наклонился вперед, легко выдернул сигарету из ослабевших пальцев собеседника. - Или вам приятнее, когда в постели к вам обращаются по уставу? Утром Ронсенберг собрался и ушел, не став будить сладко посапывающего парня. Он был зол – на себя, на Бальфира, на комиссара, который наверняка устроит ему головомойку, на весь свет. Но особенно – на того, с кем креол разговаривал во сне по-французски даже после того, как, кончая в его объятиях, стонал: "Ох, Баш!"