Без ума

Пока теплое майское солнце наполняло лучами проснувшийся город, вещая жителям о начале нового дня, одна из многочисленных сеульских кофеен неторопливо готовилась к открытию. По утрам здесь не бывало много посетителей: этой привилегией владели заведения в центральной части города, а потому персонал крошечного, но невероятно уютного кафе, расположенного в тихом спальном районе столицы, позволял себе медленно пробуждать ото сна свою маленькую обитель. Как и во всех заведениях подобного типа, здесь всегда витал аромат молотых кофейных зерен вперемешку с тонким запахом корицы и свежей выпечки. Скудный штаб работников давно привык к ауре небольшого бежевого зала с тонкими коричневыми занавесками на окнах и круглыми столиками, размещенными в компании плетеных кресел. Лишь один представитель здешнего персонала никак не мог свести эту обстановку к ничего незначащей обыденности, и каждый раз повязывая черный фартук официанта, он то и дело хмурился от обилия раздражающих сладковатых запахов, выжидая очередной бессмысленный день, проведенный в стенах ненавистной кофейни. - Открывай двери, Кюхен, – миниатюрная брюнетка с завязанными в тугой хвост волосами, суетящаяся у стойки с кофе-машиной, отдала коллеге стандартное утреннее поручение. Нехотя переставляя ноги в направлении обрамленных деревом стеклянных дверей, официант плавно пересек зал. Он издавна не любил эту традицию, щелкающую механизмом входного замка, впускающую сонных людей в объятия кофейных ароматов. Кюхен не понимал удовольствия, с которым посетители смаковали коричневатую жидкость с пузырящейся пенкой, подаваемую им в абсолютно белой керамической посуде. Он всегда любил крепкий сладкий чай с примесями засушенных ягод. Этот вкус у него ассоциировался с детством – тем периодом жизни, который он совершенно не помнил. И последний факт доставлял немало беспокойств и душевных терзаний официанту, чья жизнь была отнюдь не простой, хотя парень категорически отказывался ее таковой признавать. Чо Кюхен отчетливо помнил лишь последние несколько лет, которые он бессменно проводил за работой в кафе и дома, где скучно коротал время в полном одиночестве. Сам он не мог объяснить, почему из памяти стерлись воспоминания о большей части жизни, а потому полагался на предположения врачей, в один голос твердящих о некой глубокой травме, полученной в детстве. Но доктора не удосуживались посвятить Кюхена в причины его странного душевного состояния, уверяя пациента в том, что ему это вовсе ни к чему. Так он и дожил до двадцати двух лет, без единого отголоска памяти о первых восемнадцати. Лишь иногда во сне в голову приходили какие-то обрывки из затуманенного прошлого, но ни связать их, ни понять суть парню не удавалось. Спросить об утраченных годах было некого: из родственников Кюхен знал лишь дядю, а тот к интересу племянника относился категорично, отвечая каменным «нет» на каждую попытку докопаться до истины. Таким образом, парень ничего не знал даже о собственных родителях. Дома хранилось несколько фотографий, изображающих молодого человека с татуировкой на правом предплечье и симпатичную девушку с вьющимися волосами, спадающими до поясницы. Как объяснили Кюхену, эти люди приходились ему отцом и матерью. Но судьба этой пары оставалась для него тайной; он не знал, живы ли родители, а если нет, то при каких обстоятельствах скончались. Парню было известно, что маленький одноэтажный дом, в котором он жил последние годы, когда-то принадлежал его матери. Это было одной из крупиц информации, какими его изредка баловал единственный родственник. В период так называемой реабилитации дядя проводил с Кюхеном много времени, но впоследствии стал появляться в его доме все реже и реже, а недавно и вовсе переехал в другой город, дав обещание навещать, но на деле ограничивался лишь короткими телефонными звонками. Однако Кю все же был благодарен этому человеку хотя бы за то, что последний выбил для племянника хоть какую-то работу: парень точно знал, что благодаря паре строк в медкарте его бы не приняли ни в одну организацию, ни на какую должность; даже подавать кофе в неприметном кафе. Кюхен не любил свою работу. Время в кофейне тянулось безжалостно медленно, и разбавить эту пучину монотонных действий было попросту нечем. Отношения с коллективом у парня не сложились; они не были плохими – их не было вовсе. Коллеги считали Кюхена странным и, наверное, были правы: он отвечал короткими фразами, плохо шел на контакт, все время пребывая в пространстве собственных мыслей. Миен, девушка, что варила тот самый ароматный кофе, поначалу старалась обратить на себя внимание официанта, используя при этом весь врожденный девичий шарм, но каждая подобная попытка оказывалась безуспешной, а точнее – попросту незамеченной. Со временем ей это наскучило, и Миен прекратила свои заигрывания в отношении единственного мужчины в штабе заведения, ограничивая контакты с ним до исключительно рабочих, а именно: «принеси», «подай». Впрочем, Кюхена это вполне устраивало. Образ шустрой брюнетки, приехавшей откуда-то из провинции, никогда не вызывал в парне положительных эмоций. Две другие женщины из персонала, представляющие из себя уборщицу и кондитера, прельщали Кю ничуть не больше. То и дело, сплетничая в свободное время и порой бессмысленно хлопоча у своих рабочих мест, коллеги порядком раздражали молчаливого официанта. Однако в течение каждого дня, проведенного в окружении бежевых стен, парню удавалось испытывать одну кратковременную радость. Это маленькое отступление приходилось на одиннадцать утра, когда, звеня навесным колокольчиком, открывались стеклянные двери, и в кафе входил молодой короткостриженый брюнет. Посетитель бессменно занимал один из столиков у окна, заказывал капучино и булочку с корицей. С особой осторожностью Кюхен подносил заказ, отчаянно стараясь не пролить ни капли из огромной белоснежной чашки. Когда кофе и выпечка оказывались на поверхности стола, гость доставал из сумки увесистый твердый блокнот и, потягивая напиток короткими глотками, принимался изучать исписанные страницы, периодически что-то помечая зажатой в пальцах ручкой. Кюхен ничего не знал об этом человеке, даже имени, но было в незнакомце что-то, привлекающее внимание официанта: то ли совершенно миловидная внешность, то ли изящные жесты, с которыми он подносил к губам чашку или делал очередную запись в блокноте. И хотя наблюдение за посетителем доставляло Кю несказанное удовольствие, он прекрасно понимал, что пристально смотреть на незнакомого человека как минимум неприлично. Потому парень лишь искоса поглядывал в направлении заветного столика, стараясь оказаться незамеченным в этом действии ни самим гостем, ни коллегами. И ему это удавалось, ведь, безобидно потягивая горячий кофе, посетитель со слегка пухлыми щеками совершенно не догадывался, что своим присутствием отчаянно сводит с ума человека, стоящего в нескольких метрах. Также он не мог даже предположить, что его желания выпить утренний кофе в приятной тихой атмосфере здесь ждут, как манны небесной. Пребывая в том же неведении, парень заканчивал с завтраком, оставлял деньги и с милой улыбкой покидал кофейню, позволяя Кюхену спокойно вдохнуть. Вот только дышать спокойно Кю нравилось куда меньше. За работой дни протекали совершенно одинаково, и, не считая загадочного брюнета, ничего из происходящего в кафе официанта не радовало. Когда время смены подходило к концу, Кюхен с нескрываемым облегчением снимал рабочие атрибуты и быстро убегал в направлении дома. Жил он отнюдь не далеко от заведения: дядя специально подобрал ему вакансию поблизости, и потому широким шагом парень настигал цель всего за пятнадцать минут. Этот бессменный маршрут Кю проделывал в конце каждого рабочего дня. Никуда больше он не ходил, ничем особо не интересовался, да и друзей у него не было. Иногда в выходные он выбирался на одинокие прогулки в парк, и то лишь потому, что это ему советовал врач. Также врач советовал много чего другого: завести домашнее животное, найти хобби, начать полноценно общаться с людьми. Но Кюхен всячески избегал вышеперечисленного, то ли от страха, то ли от отсутствия интереса. Парень пересек крыльцо и провернул ключ в замке дома, в котором прожил последние четыре года. И хотя со стороны это жилище выглядело совсем маленьким, на деле для одного человека оно оказывалось слишком большим. Давящее пространство пустующих комнат беспощадно напоминало об одиночестве, мысли о котором Кю всячески выгонял из головы, но с каждым днем это становилось сложнее. Он прошел в гостиную, на ходу нажимая кнопку около мигающей лампочки автоответчика. - Здравствуй, Кюхен. Это доктор Ли, – раздался низковатый мужской голос из аппарата. – Ты снова пропустил сеанс. Но ведь ты знаешь, что мы должны регулярно беседовать. В общем, я назначаю новую встречу на субботу. И мне прекрасно известно, что в этот день у тебя выходной. Если ты не придешь, мне просто придется сообщить в клинику. Когда запись закончилась, Кюхен устало упал в кресло, прокручивая в голове последнюю фразу. В клинике не должны узнать, что он пропускает сеансы – у него будут проблемы, но и посещать кабинет врача парню не хотелось совершенно. Доктор Ли – психиатр, а психиатры лечат душевнобольных, к коим Кю никак себя не относил. Именно поэтому недавно он перестал пить таблетки, которые употреблял на протяжении последних лет: прозрачные пилюли с голубоватыми гранулами внутри, на вид напоминавшие парню стиральный порошок. Вопреки наставлениям медиков Кюхен твердо решил исключить процедуру поглощения странного препарата из расписания дня, запрятав упаковку подальше. Он знал, что эти лекарства предназначены для лечения психических расстройств, и тот факт, что ему положено их регулярно пить невероятно обижал парня. Так же сильно обижали записи в бесконечной медкарте, гласящие о потере интереса к жизни, склонности к агрессии, задатках социопатии. Кюхен был уверен, что все это чистейшей воды ложь: он не пытался покончить с собой, на людей с кулаками не бросался; во всяком случае, в последние четыре года. Несмотря на то, что общаться с людьми он действительно не умел, это были только его проблемы, вредящие лишь ему лично. А оттого Кю никак не мог понять, почему его просто не оставят в покое, ведь он ни от кого ничего не требовал, даже от дяди, который по сути его вполне тактично бросил. Вечер плавно перетекал по улицам, затягивая небо плотным темно-синим покрывалом с узорами сероватых туч. Кюхен бережно поставил чашку с заваренным чаем на кухонный стол и, присев, принялся потягивать приторно-сладкую жидкость, изучая скучный вид за окном. Узкая улица с раскинутыми по обе стороны небогатыми частными домами, пустующая дорога, где лишь изредка проезжали автомобили – это каждый раз наблюдал парень, традиционно просиживая вечера в стенах маленькой кухни. После девяти по тротуарам спальной улочки редко ходили люди, а потому заметив приближающийся силуэт, Кю слегка вздрогнул и прищурился, всматриваясь в его очертания. В тусклом свете придорожных фонарей Кюхен распознал в мужской фигуре человека, посещающего кофейню по утрам, и осознание этого факта заставило уголок губ слегка дернуться. Брюнет с сумкой на плече проходил по этой улице не впервые: иногда Кю видел его в окно собственной кухни, но если на завтрак незнакомец приходил в одно и то же время, то вечером официанту не всегда удавалось узреть объект своего восхищения. Парень не спеша переставлял ноги по тротуару, устало опустив плечи, отчего Кюхену казалось, что где бы он ни работал, незнакомец ужасно утомляется. Вскоре брюнет скрылся из поля зрения, возвращая наблюдателя к чашке с остывающим напитком. Ему до дрожи во всем теле хотелось приблизиться к постоянному гостю, но он действительно совершенно не знал, как же правильно общаться с людьми.