Мой персональный дьявол

Каждый день был сродни кошмару. Ничего хорошего напрочь не происходило, а если и происходило, то не с ним. Тсунаеши Савада привык к любым вывертам судьбы, тихо вздыхая, когда приходилось совсем уж туго. Он и не знал, за что боги так невзлюбили его. Но деваться было некуда, приходилось терпеть. И ведь он действительно постоянно влипал в разные передряги, да еще так, как, наверное, не мог никто. И в большинстве случаев он был не при чем. Еще в детском саду воспитательница сказала маленькому неуклюжему Тсуне, которого она искренне любила за его доброту и честность, что, похоже, у него нет ангела-хранителя, который защищал бы его от всяких невзгод. А дети подхватывали, что этот самый ангел просто в запое – взял пример с отца Тсуны. Они были неправы, и Саваде было до слез обидно, но он проглатывал это, не делясь ни с кем и уходя в себя. Да, его отца часто не бывало дома, а когда он возвращался, то был крепко выпившим, но… Это не меняло того факта, что Емицу Савада любил свою жену и сына. Он обожал их настолько, что, если приходил домой, то обязательно приносил кучу подарков. И денег. Каким бы он ни был, но семью свою содержал, и Тсуна никогда ни в чем не нуждался. Кроме друзей. Неудивительно, что наталкиваясь на постоянные насмешки, мальчик отгородился от всех. Стал отшельником практически с детсадовского возраста. Когда пошел в начальную школу – общался со всеми на равных, никого для себя не выделяя. Никогда не ходил в гости или гулять, хотя его звали. В средней школе он стал Никчемным Тсуной, объектом насмешек одноклассников и недовольства учителей. С ним по-прежнему приключались всевозможные беды: то о собственную ногу споткнется, то кабинет перепутает, то еще что отчудачит. В старшей школе его повысили до мальчика для битья. И он довольно стоически переносил побои, пока спустя три месяца учебы в выпускном классе не нарвался на компашку из параллели. Это был первый и последний раз, когда Тсуна, устав от вечных издевательств, ответил. Огрызнулся так, что хулиганы на время даже дар речи потеряли. А потом избили его так, что последующий месяц Тсунаеши провел в больнице, будучи в тяжелом состоянии. Тсуне было нисколько не жаль себя: по сердцу резали слезы матери, от которой он столько лет старательно прятал свои проблемы, чтобы она лишний раз не волновалась. Тогда все дошло до директора школы, и больше Тсуну не трогали. Поэтому школу он закончил более-менее спокойно и довольно успешно сдал выпускные экзамены, порадовав не ожидавших таких успехов учителей. Как предположил потом учитель литературы: ему мешали приемлемо учиться именно нападки других учеников. Отчасти, так оно и было, только Тсуна все равно никому ничего не сказал – да, ему было больно и обидно, ведь он никогда в жизни никого не обижал, но не в его характере было бежать к кому-то и жаловаться. Он лишь молча корил своего загулявшего ангела-хранителя за плохо выполненную работу. Учителя в голос твердили ему, что если он также хорошо сдаст вступительные в университет, то обязательно поступит. А Тсуна боялся до дрожи в коленях, и каждый поход в приемную комиссию очередного института заканчивался истерикой в легкой форме. Но каково же было его удивление, когда он получил письмо из Токийского университета с сообщением, что он прошел на филологический факультет. Первые несколько минут Тсуна честно думал, что ошиблись адресом, фамилией. Да и мало ли Савад в Японии. Но сотню раз перечитав письмо, убедившись в его достоверности, юноша радостно засмеялся и побежал радовать маму, которая даже расплакалась от счастья. Оно и понятно – непутевый сын взялся за ум и теперь можно было не так переживать за его будущее. А как он мысленно торжествовал, когда случайно узнал, что единственный из их выпуска смог поступить в этот университет… Наконец-то у него появился шанс отбросить от себя приклеенное «Никчемный Тсуна». Он собирался учиться не покладая рук. Так он думал. Но в первую же учебную неделю понял: он попал в ад. И дело было вовсе не в учебе. Пока шла вводная общая программа, частично повторение того, что они уже знали, поэтому проблем не было никаких. Единственное, было несколько непривычно, поскольку все же в университете другая атмосфера, все иначе, чем в школе. Главный кошмар заключался в одногруппниках. Тсуна надеялся, что на филфак не пойдут отморозки, на которых он насмотрелся в школе. Но, увы, похоже, что идиоты все же есть везде: он оказался в обществе тупоголовых девиц, которых интересовали исключительно шмотки, а никак не книги или переводы иностранных текстов, и таких же тупоголовых парней, которых интересовали машины и девушки. Тсунаеши снова оказался белой вороной, потому что ничто из перечисленного его не привлекало. В машинах он разбирался, но не настолько, чтобы все свободное время говорить об этом. А девушки… Он был слишком стеснительным, чтобы заводить отношения, поэтому в свои восемнадцать он оставался чистым и непорочным во всех пониманиях этих слов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одногруппники его невзлюбили, а сам шатен на переменах предпочитал сбегать к параллельной группе, где ребята подобрались более-менее нормальные и с пониманием отнеслись к проблеме парня. С этими ребятами Тсуна расслаблялся и мог спокойно разговаривать на свободные темы, но по-прежнему не шел на более близкий контакт. Сторонился. Все изменилось после месяца учебы. Тсуна полностью втянулся в учебный процесс, успевая сдавать все домашние задания в срок и наслаждаясь учебой. Возможно, сказывалось то, что он был одиночкой и никогда не гулял вечерами с приятелями, хотя довольно неплохо влился в компанию молодых людей со своего потока. После занятий он проводил два часа в бассейне, а после направлялся домой, где с головой погружался в книги, разбирая, впитывая новый материал как губка, постоянно сверяясь с планом учебы и пытаясь определить для себя предметы на второй семестр заранее, чтобы потом не мучиться с выбором. Он совершенно неожиданно выявил у себя тягу к истории, зарубежной литературе. Единственное, к чему Тсуна так и не смог проникнуться любовью – точные науки. Математика, физика и химия стали его злейшими врагами, хоть на его профиле и был всего лишь краткий курс этого безобразия, но на выполнение работ по этим предметам уходило в два раза больше времени, чем на все остальное. Хотя потом это и сыграло Тсуне на руку. Наконец-то ему хоть в чем-то начинало везти. Началась глобальная перемена в его жизни с какого-то культурно-оздоровительного фестиваля, проводимого университетом для поддержания межфакультетских отношений. Ничем хорошим такие фестивали не заканчивались, как поведали радостные старшекурсники, предвкушающие масштабный мордобой. Тсуна, только заслышав это, сразу почуял неладное. Интуиция буквально верещала, что если он и дальше хочет жить так, как живет сейчас, то лучше ему на этот фестиваль не соваться. Но и тут судьба ему подгадила: явка была обязательной и присутствующие отмечались у куратора, а неявившиеся без уважительной причины жестоко наказывались, о чем тем же радостным тоном заявили старшекурсники, даже перечислив виды наказаний. Перспектива месяц драить университетский туалет Тсуну не прельщала, поэтому он с тяжелым сердцем все же явился на фестиваль. О чем потом, кстати, даже и не пожалел. Савада с интересом наблюдал за партией в настольный теннис, подумывая тоже попробовать, когда ему в затылок прилетел бейсбольный мячик. Причем, запущенный явно от всей души. - Ите… - только и смог выдавить из себя Тсуна, потирая макушку. Тупая боль волнами разносится по голове, а перед глазами разлетаются обнадеживающие искорки – сознание он не потеряет. - Бейсбольный идиот! – кричит кто-то совсем рядом, а потом Тсуна чувствует прикосновение прохладных пальцев к пострадавшему месту. – Ты когда-нибудь точно кого-нибудь убьешь! - Хаято, не кричи так, у него и без тебя голова болит, - приближение еще одного парня сопровождалось повизгиванием девиц, но их довольно жестоко оборвали: - А ну тихо, тупые вы курицы! Придурок, хватит ржать и помоги мне! Его надо отвести в больничное крыло. - Нет-нет, - тут же опомнился Тсуна, замахав руками. – Со мной все в порядке! - Ты уверен? Я хорошо знаю это чудовище, у него кошмарная сила броска, - на Тсуну смотрели обеспокоенными светло-зелеными глазами. Таких необыкновенных и красивых глаз Савада еще не видел, ровно как и не встречал людей с пепельными, практически белыми волосами. - В-все хорошо, - смущенно ответил Тсунаеши. О нем впервые высказал заботу кто-то другой. – У меня крепкая голова. - Извини, что по голове попал, - виновато улыбнулся высокий симпатичный брюнет, запустив одну руку в торчащие ежиком волосы, а другой сжимая бейсбольную биту. – Я в другое место целился, а получилось… - Через одно место, как обычно, - ворчливо заканчивает блондин, на что Тсуна тихо смеется. – Меня зовут Гокудера Хаято, а этого придурка с бейсболом вместо мозгов – Ямамото Такеши. - Тсунаеши Савада, рад знакомству, - юноша тепло улыбается и пожимает руки парням, понимая, что вот оно – то, о чем так назойливо твердила интуиция. И он совсем не против таких перемен. Это было нечто, сродни эйфории. Впервые за всю жизнь у него появились друзья. Самые настоящие друзья, с которыми он отлично проводил время. Гокудера был его ровесником и учился на математическом профиле, а Ямамото учился на спортивного тренера уже второй год. Странно и непривычно было первое время говорить матери в выходной, что он пойдет прогуляться с друзьями. А уж как Нана Савада светилась счастьем, когда Гокудера и Ямамото впервые наведались в гости. С ними было так легко, словно Тсуна знал их уже несколько лет, а не дней. Наконец-то Тсуна почувствовал себя живым. Человеком, а не безвольной никому не нужной куклой. Приятно чувствовать заботу не только от матери. А Гокудера опекал их с Ямамото так, что любой мамочке дал бы фору. К концу первого семестра, когда Гокудера помогал ему подготовиться к зачету по математике, терпеливо объясняя элементарные вещи и разжевывая каждый, даже самый банальный пример, Тсуна чувствовал себя счастливым. И он был уверен, что теперь его жизнь наладилась и так будет всегда. Ангел-хранитель вышел из запоя и приступил к работе. Так ему казалось. Если бы он знал, насколько сильно он ошибается.