Пляска на осколках звёзд

      После привычного кошмара опять не спалось. Я стояла у окна в своей комнате, сложив руки на груди, и вглядывалась в предрассветную даль. День обещал быть ясным – самое подходящее время для небольшого путешествия.       Мыслей не было, волнений и переживаний, на первый взгляд, – тоже. Интересно, найдётся ли в мире кто-нибудь, кто сможет мне сказать, зачем мне это? Очередной переезд, под очередным предлогом, придуманным мною на пару с отцом. Очередные знакомства, новые люди, очередные вампиры, похожие и не похожие одновременно на тех, что мне приходилось встречать раньше. Очередная глупая попытка начать или продолжить жить. И всё это только потому, что самой обрывать то, что не раз и не два пытались оборвать другие, по меньшей мере, глупо.       Я помотала головой пытаясь отогнать лезущие в голову самотерзания. Через несколько часов я сяду в автобус, чуть позже увижу стены Академии. Дальше можно не загадывать: бессмысленно, тем более учитывая образ жизни охотников.       Я прикрыла глаза руками и отвернулась от окна, окидывая взглядом комнату. Все мои вещи были сложены ещё вчера, поэтому сейчас комната выглядела пустой, а о моём присутствии говорили только лежащий на кровати рюкзак и стоящая у шкафа сумка. Слишком много, учитывая, что уезжаю я не навсегда, и слишком мало, потому что в сумку и рюкзак поместились все мои вещи и чудом сохранившиеся безделушки, которые у меня были. В самый раз, чтобы при необходимости быстро сняться с места и покинуть квартиру, город, страну – на выбор, в зависимости от ситуации.       Ухмылка скользнула по моим губам. Сколько же всего изменилось... Раньше я не была столь холодна и сентиментальна одновременно, не задумывалась о подобных вещах. Но и теперь, как прежде, я не загадываю на будущее дальше сегодняшнего дня.       Отойдя от окна, я подошла к кровати и вытащила из рюкзака небольшую прямоугольную резную шкатулку чёрного дерева. Крышку шкатулки украшала вставка из белой кости в виде ощерившегося волка, слева и справа от которого были вырезаны веточки остролиста, оплетённые терновником. По бокам шкатулки, тянулись две надписи на латыни, оплетённые таким же переплетением веток двух растений. «Da capo!»* – гласила надпись под миниатюрным замочком, тогда как «Sic itur ad astra»** красовалась на противоположной стороне красивой безделушки.       Щёлкнув миниатюрным замочком, я открыла крышку. На чёрном, в цвет шкатулки, бархате лежали подвеска и перстень. Оба были выполнены в виде вытянутой, ромбовидной звезды: небольшой сапфир в обрамлении восьми (четырёх больших и четырёх маленьких) лучей. Это было единственным, что осталось у меня в память о старшем брате.       В голове тут же всплыли воспоминания о том, как брат отдал эту шкатулку мне перед самым переездом из Токио. От чего он тогда бежал и что успел оставить позади? На эти вопросы уже некому ответить, а я когда-то так и не решилась спросить.       Я осторожно провела пальцами по прохладному металлу оправы – холодно блеснул камень в тусклом освещении комнаты. Аккуратно вытащив подвеску из шкатулки, я покрутила её в руках, разглядывая камень на свет. Этот набор мне никогда не нравился: было в этих украшениях что-то отталкивающее. Но это было раньше, теперь всё это стало лишь частичкой памяти о близком человеке.       Отложив шкатулку на кровать, я подошла к зеркалу. Откинув волосы, я застегнула цепочку на шее. Синий камень удивительно хорошо сочетался с цветом моих глаз, подчёркивая их синеву. Я невольно поёжилась, глядя на себя в зеркало, вспомнив голубоглазую девочку, которой была когда-то в детстве. Но украшение выбрало нового хозяина.

***

      Спустя пару часов я с отцом уже стояла на автовокзале в ожидании прибытия рейсового автобуса. Сумка, со скинутым на неё рюкзаком стояла у ног. На душе было паршиво и где-то на сердце мерзко скребли кошки. Пожалуй, впервые в жизни, уезжая в далёкую неизвестность, я осознавала, что буду по кому-то скучать и поэтому хочу остаться. Чёрт возьми! Как я буду жить без жареной картошки на ужин, который у всех нормальных людей зовётся ранним завтраком? Кто будет будить меня посреди ночи, когда я не смогу очнуться от очередного кошмара? Кто будет вправлять мне вывихнутые суставы, и зашивать на мне рваные раны?       Мысли роем вились в голове, а стоящий рядом Ягари из последних сил боролся с желанием закурить. Не выдержав созерцания подобной картины, я не выдержала и рассмеялась. Отец вопросительно поднял бровь.       – Да закури ты уже, – немного отсмеявшись, я попыталась подавить улыбку, но снова прыснула. – Смотреть на тебя спокойно нельзя – так мучаешься, – я прикрыла рот рукой, чтобы снова не засмеяться. Тога, кривя рот в подобии ухмылки, всё-таки вытащил из кармана сигареты и зажигалку и прикурил. Запахло знакомым ароматом табака.       Господи, я ведь знаю этого человека пять лет! Пять лет... Много это или мало? Оказывается, что вполне достаточно, чтобы узнать кого-то, если захотеть. Запомнить любые привычки и жесты, малейшие движения, голос, запах сигаретного дыма и пороха...       Самое интересное в этом то, что с отцом мы почти никогда не затевали серьёзных разговоров, большинство времени просто отмалчивались, а остальную часть дня проводили то в Гильдии, то на заданиях. И всё равно знали друг о друге практически всё, даже то, что хранили глубоко в сердце, не подпуская других к своим чувствам и переживаниям.       Когда-то так же у меня было с братом, теперь с приёмным отцом. Всё-таки странная штука жизнь. И чувство юмора у неё, надо сказать, паршивое. Ягари Тога частенько мне напоминал погибшего старшего брата. Не только внешне, но и характером – у обоих были синие глаза и чёрные волосы, оба не заводили серьёзных разговоров без особой на то причины, никогда не копались в себе и людях, не лезли в душу, но всегда знали, что тревожит близкого человека и изо всех сил пытались помочь.       Я поглядела на отца, стараясь запомнить знакомую картину: надвинутая на глаза шляпа, во рту очередная чадящая сигарета, руки в потёртых кожаных перчатках без пальцев спрятаны в карманы плаща. Сейчас я уеду, и что будет потом – не знает никто из нас, а бывалый охотник, как и всегда, просто стоит и молчит, докуривая очередную сигарету, окурок которой через минуту будет затушен носком сапога. Несмотря на то, что на душе по-прежнему паршиво, я снова кривлю губы в усмешке. Должно быть, это лично моя дурная привычка. Вместо курева, надо полагать. Я внимательно смотрю на отца и всё-таки не выдерживаю:       – Так и не скажешь ничего? – я взглянула на часы, отмечая, что до моего отъезда остаются какие-то десять минут.       – Экипаж подан, – решает отшутиться Тога, но улыбка, которую он пытается изобразить, получается какой-то кривоватой.       – И всё? – еле слышно спросила я. На что отец неопределённо во всё той же немного шутливой манере пожимает плечами. Больше я не выдержала: стало так тоскливо, что будь я волком – завыла бы на луну. Сделав шаг вперед, я порывисто обняла отца, уткнувшись ему в плечо и прижавшись к его немного шершавой щеке. Он обнял меня в ответ, погладив по волосам. Нехотя оторвавшись от него, я заглянула в лицо охотника.       – Как же я буду жить без твоей жареной картошки? – слабо улыбнулась я.       – Проживёшь… – дразняще протянул Ягари, заправляя мне за ухо прядь золотистых волос. Я отстранилась и взвалила на плечи рюкзак.       – Я буду скучать, – это была последняя сказанная мной фраза, после чего я подхватила с земли сумку и села в автобус.       Затолкав сумку на полку и устроив рюкзак у себя в ногах я, наконец, села и откинулась на спинку кресла. Через минуту водитель посигналил, оповещая всех об отправлении, и медленно стал выезжать с вокзала.       Я невольно глянула: Тога так и стоял, ожидая, когда автобус скроется из виду, докуривая очередную сигарету. Неисправимый человек... Я улыбнулась, немного помахав ему в знак прощания, на что он только поправил шляпу, затушил сигарету и, развернувшись, быстрым шагом отправился прочь.       Не отпускавшее меня с самого утра противное предчувствие отступило, и я коснулась пальцами подвески, поглаживая немного прохладный камень, отмечая про себя, что на душе стало легко, как не было уже несколько месяцев.