Симпатика

◄ 3 ►

Чонин шёл по длинному зеркальному коридору и рассеянно поглядывал на многочисленные отражения. Он уже привык, что его отражения не повторяли движения за ним, а жили будто бы собственной жизнью. Но это было неважно, потому что следовало добраться до конца коридора. Обязательно. Несмотря на то, что он казался бесконечным. Добраться до конца Чонин не успел, потому что его бесцеремонно выдернули из сна, жёстко ухватив за плечо и встряхнув от души. ― Просыпайся, сурок, мы приехали, ― прозвучал над ухом низкий голос Чанёля. ― Подъём, соня! Тревога! Враги у ворот! ― Да ладно тебе, ― сонно пробурчал Чонин, прижав ладони к лицу и пытаясь проморгаться. Разлепив веки, он полюбовался на высокое крыльцо с колоннами. Отель «Тон». Его тут ждали, и этой встречи избежать не вышло бы, а хотелось. Чонин предпочёл бы сейчас смотреть на собственную школу, где жил вместе с Солли. Чердак и верхний этаж там были перестроены три года назад по его инициативе. Там им с Солли нравилось, хотя вся родня в один голос возмущалась по этому поводу. С одной стороны, жить с родственниками удобнее в некотором отношении. С другой стороны, Чонину не хотелось рисковать: если жить с кем-то, то рано или поздно можно в чём-то проколоться, да и ― в любом случае ― и он, и Солли считались замкнутыми и скрытными натурами, вдвоём им всяко лучше. ― Не волнуйся, я заеду к тебе и побуду там до семи утра, присмотрю за Солли, если она проснётся, ― успокоил его Чанёль и похлопал по плечу. ― Вперёд, дружище, тебе тоже надо отдыхать время от времени. Чонин хмыкнул с грустной иронией ― он не назвал бы сегодняшнюю предрассветную встречу отдыхом. Тем не менее, из машины он выбрался, помахал Чанёлю и без спешки двинулся ко входу в отель. Его провели в нужный номер и услужливо распахнули дверь. Он зашёл внутрь, подождал, пока дверь закроют, после чего сбросил обувь и двинулся в соседнюю комнату. Чжису сидела за столом, смотрела на свечи и ждала его. Она снова сменила цвет волос, и теперь ей на лоб спадала высветленная до белого цвета чёлка. Чжису вскинула голову, вздохнула, оглядев его чёрный комбинезон, и повела рукой, приглашая присесть напротив. Он молча подошёл к столу, убедился, что графин с водой заказать она не потрудилась, сходил к бару, нашёл клубничный сок и принёс коробку, только тогда выдвинул стул и присел. ― Интересно, я когда-нибудь увижу тебя в нормальной одежде? ― задумчиво поинтересовалась Чжису и небрежно откинула длинную прядь за спину. ― Может быть. ― Под прикрытием стола он вытянул ноги и пошевелил пальцами на ступнях. ― Это был риторический вопрос. К слову, ты не думал о том, чтобы сменить работу? ― Нет. Что-то не так? ― Чонин пожал плечами, придвинул к себе бокал для шампанского и налил туда сок. Чжису слегка поморщилась ― у неё был пунктик на столовом этикете. С её точки зрения, пить сок из бокала для шампанского ― дикость. ― Ну... если не считать того, что сейчас половина пятого ― утра, то всё просто замечательно. ― У тебя завтра выходной, ― вновь пожал плечами Чонин ― он не видел никакой проблемы в том, чтобы назначать встречи после дежурства, когда бы оно ни закончилось ― при таком раскладе. ― Как твоя учёба? ― Диплом я защитила ещё месяц назад, ― без выражения напомнила Чжису, вздохнула в очередной раз и сама налила себе в бокал шампанское. Наверное, вспомнила только сейчас, что Чонин не дружил со спиртными напитками. Она вечно забывала о графине с водой для него, когда делала заказ. ― Прости, из головы вылетело. ― По-прежнему работаешь в паре с этим ушастым? ― «Ушастый» ― это Чанёль. И да, я по-прежнему работаю с ним. ― Вопрос не новый, но Чонин ответил на него с неизменным терпением. Уже привык, что Чжису это настолько неинтересно, что она не трудилась запоминать его ответы. ― Ты мог бы вернуться на военную службу. У тебя много наград, и тебе предлагали высокий пост при штабе. И тебе не пришлось бы заниматься всякой ерундой вроде этих твоих дежурств. ― Мне нравится заниматься всякой ерундой, а быть при штабе скучно ― я не создан для кабинетной работы, уж прости. ― Странно, что твой отец не стал возражать, когда ты решил пойти в спецотдел. Вряд ли он мечтал об этом для тебя. Теперь вздохнул Чонин и придвинул к себе тарелку с отлично убитой и не менее отлично приготовленной морской живностью. Обсуждать в который раз одно и то же ему совершенно не хотелось. Чжису молча смотрела, как он ест, потом тихо сказала: ― Я говорила с твоей матерью пару дней назад. Она спрашивала, не хотим ли мы сдвинуть сроки и провести церемонию на год раньше. ― И что ты ей ответила? ― Чонин взял салфетку и прижал к губам. ― Ответила, что я не против, но надо спросить и твоё мнение. Что думаешь? ― Чжису принялась накручивать длинную прядь на палец, хотя точно знала, что её привычка Чонина бесила ― он находил это вульгарным. Чонин откинулся на спинку стула, отложил салфетку и с минуту разглядывал свою невесту. Они были обручены семь лет уже, о браке договорились их родители в лучших старинных традициях, а знали они с Чжису друг друга больше десяти лет. В общем-то, Чжису ничуть не изменилась в глазах Чонина ― внешне, на ней даже беременность никак не сказалась. Она училась в университете финансов при министерстве иностранных дел, и Чонин не видел её два года ― пока служил в армии, а после ещё год ― он был в криокамере. Они встретились лишь на несколько часов. До того, как... Когда он вернулся домой из клиники, Чжису сразу привезла ему Солли и предупредила, что уезжает по учёбе в Японию. После возвращения из Японии через полгода она приходила на встречи с ним, но забрать Солли к себе отказалась, сославшись на загруженность различными практическими проектами. Тогда Чонин понял, что смешливые и немного наивные девушки тоже склонны меняться со временем ― прежними они остаются не всегда. По крайней мере, не Чжису ― она прежней не осталась. ― Ты хочешь спросить меня ещё о чём-нибудь? ― выдержав долгую паузу, поинтересовался он. ― У меня всегда много вопросов, но сейчас просьба твоей матери заслуживает большего внимания, чем всё прочее. «Даже больше, чем Солли?» Он не стал спрашивать об этом вслух. Чжису ни разу не задала ему вопроса о Солли за последние встречи четыре, наверное. Пару раз он рассказывал ей о дочери сам, потом молчал ― всё ждал, что Чжису вспомнит и спросит. Она не спрашивала тогда и не спросила даже сейчас. ― Так что ты думаешь? Стоит сдвигать сроки? ― Нет, ― решительно подвёл он черту и вернулся к еде. ― Почему? ― Сейчас неудобно. Из-за моей работы, ― солгал он без капли сожаления. Потому что Чжису так и не спросила о Солли. Наверное, он мог многое простить Чжису ― хотя бы из-за множества хороших воспоминаний и их старой дружбы. Но простить безразличие к Солли он не мог ― не получалось. ― Ясно, ― пробормотала Чжису и поднесла к губам бокал с шампанским. ― Но я всё равно рада тебя видеть. И люблю тебя. Он промолчал. Потом просто кивнул. Чонин повернул голову и принялся рассматривать лицо Чжису. Она чуть нахмурилась во сне, повернулась на бок и положила ладонь ему на грудь. Простыня сползла с её плеча, открыв ухоженную кожу, помеченную губами Чонина. Эти отметины непременно станут поводом для недовольного ворчания Чжису при следующей встрече. Чонин дотянулся до фигурных часов на столике у кровати и развернул их к себе. Половина седьмого. Он осторожно убрал с груди руку Чжису и выскользнул из-под простыни, прихватил одежду, наскоро ополоснулся в душе, собрался и бесшумно покинул номер. В холле вызвал такси. В школу он прибыл без пяти семь и поднялся по внешней лестнице на верхний этаж. Чанёль спал на диване в гостиной и выглядел уставшим. Ещё бы ― дежурства у них редко выдавались спокойными. Чонин бесшумно прокрался мимо него, чтобы заглянуть в комнату Солли. Она спала в кровати, крепко обняв Тэдди и скинув с себя одеяло. Чонин укрыл её, подоткнул одеяло для надёжности и тихо ушёл обратно в гостиную, чтобы разбудить Чанёля. ― Сколько времени? ― шёпотом спросил тот, с силой зажмурившись и потерев веки ладонями. ― Без пяти семь. ― Угу, ляжешь спать? ― Придётся, Ёлли, ― хмыкнул Чонин и небрежным движением взъёрошил без того стоявшие дыбом после сна волосы Чанёля. ― Я тебе потом позвоню, ― после зевка пообещал Чанёль, сполз с дивана и поплёлся к двери. ― Доедешь нормально? ― Куда я денусь? Спокойной ночи, Чонин-и. Чонин запер дверь за Чанёлем, хотел пойти к себе, но передумал, свалился на нагретый Чанёлем диван и уснул почти мгновенно, чтобы вновь оказаться в зеркальном коридоре. На сей раз он добрался до конца и увидел в зеркалах отражение доктора Лу. Не то, чего он ждал, конечно. К счастью, доктора Лу довольно быстро сменила Солли. ― Папа! ― Звук её голоса во сне казался реальным настолько, что в груди кольнуло. И Чонин тут же проснулся. К его боку прижималось хрупкое тельце в пижаме с мишками. Между ними грелся неизбежный Тэдди. Чонин повернулся, притянул Солли ближе и осторожно обнял её. Она сонно улыбнулась и уткнулась носом ему в грудь. Каждый раз, когда он возвращался во время её сна, она почти сразу просыпалась, находила его и тихонько забиралась к нему под бок. Чонин вздохнул, погладил Солли по спине и опять закрыл глаза, чтобы уснуть уже без сновидений. Хань развесил на специальной подставке снимки и спектрограммы мозга. Отдельно ― пациента, отдельно ― донора. На другой подставке развесил уже снимки и спектрограммы окончательного результата ― за четыре года. Хань отдавал себе отчёт в том, что снимки донора искажены из-за нестабильного генома, но у него были и другие ― те, что он делал во время эксперимента на ранних стадиях четыре года назад. Нужно было лишь разворошить коробки и найти их. Минсок и Чондэ настаивали на том, чтобы уничтожить все данные по Каю, но Хань их не послушал. Он просто убрал из проекта всю информацию о Кае, но не уничтожил, сохранил, хоть это и могло стать главной уликой против него. Он просто не смог их уничтожить, потому что хотел однажды разобраться и понять, что можно было сделать, чтобы с Каем ничего не случилось. Хань щёлкнул кнопкой на пульте, включив специальное освещение на подставках, вооружился блокнотом и карандашом и принялся сравнивать данные. Итак, снимки Чонина оказались чёткими и хорошими, спектрограммы не показывали никаких отклонений. Хань проверял всё подряд, даже то, что казалось незначительным. Потом занимался тем же самым, но уже с данными по Каю. Несмотря на стёртую память, показатели сходились, хотя имелись и спорные участки, например, те, что отвечали за блоки и предрасположенность к социализации, но это логично ― Кай не так долго прожил среди людей, чтобы адаптироваться на все сто процентов. Тем не менее, снимки пациента и донора показывали норму. Хань не смог обнаружить на спектрограммах Кая последствий изменения генома на один процент. На тех, что хранились в архиве клиники, ― не смог, но помнил, что на старых спектрограммах, сделанных во время эксперимента, показатели отличались. Хань перешёл к другой подставке со снимками и спектрограммами, сделанными за последние четыре года ― после репарации. Потаращившись на общую картину, Хань устало закрыл глаза, потёр пальцами переносицу и решительно отложил блокнот и карандаш. Всё не так. Он снял снимки и спектрограммы с подставок и принялся развешивать их по-другому. На первую подставку по центру повесил снимки мозга нынешнего Ким Чонина, справа разместил старые снимки Чонина, слева ― Кая. На второй подставке по центру повесил свежие спектрограммы, справа снова старые чониновские, а слева ― Кая. Закончив, отступил на шаг и принялся разглядывать сначала снимки мозга справа налево и слева направо. На первый взгляд ― в пределах нормы, никаких неожиданностей. Правильно, потому что геном один и тот же. На вид ― идентично. И после репарации всё выглядело очень даже замечательно, полная гармония. Хань отлип от снимков через полчаса и переключился на подставку со спектрограммами. Глупо пялился ещё полчаса, разницы не видел и тихо бесился. В конце концов раздражённо бросил на стол блокнот, отошёл к автомату и достал бумажный стакан с кофе. Пока пил, обернулся и бросил рассеянный взгляд на подставки. Хотел вновь повернуться к автомату за добавкой, но помедлил, затем прищурился, изучая подставку со спектрограммами. Цветовой оттенок в центральной части отличался. Вблизи не увидишь, но сейчас Хань стоял в нескольких метрах от подставки, не видел деталей, но зато видел тонкое цветовое отличие, а это имело значение. Это, чёрт возьми, означало, что отличия есть. То есть результат нынешний отличался как от Кая, так и от Чонина. И вот это было правильно хотя бы в отношении тех улучшений, что Хань провернул с геномом в случае Кая. Не могло это пройти бесследно, и Чунмён подтвердил это, когда обратил внимание на ту скорость, с которой Чонин освоил язык жестов. Стало быть, нынешний Чонин учился быстрее, чем раньше. Возможно, не так быстро, как это делал Кай, но точно не в пределах нормы. Лучше, чем в норме. И это лишь один штрих ― Хань был уверен в этом. И ему требовалось наблюдать за Чонином, чтобы нарисовать полную картину. Осталось лишь уговорить Чонина пойти ему навстречу, потому что Хань ничего не мог сделать, если Чонин не будет ходить на сеансы. Не следить же за ним с помощью армейского оборудования двадцать четыре часа в сутки. Никто Ханю и не позволил бы это делать. ― Вообще-то, есть одно хорошее положение, ― вечером рассказывал Ханю Чунмён. ― Если Чонин пропустит пять сеансов, его отстранят. Операция была уникальной, поэтому руководство должно получать медицинские отчёты от наблюдающего врача, что пациент в полном порядке и способен выполнять свои обязанности. Отчёты в нашем случае заменяются просто посещением сеансов и врачебными пометками, что Чонин на них был. Сейчас у него три пропуска. Ещё два ― и его отстранят согласно положению. Я не в курсе, знает ли он об этом, но позвоню сегодня Чанёлю и скажу ему. Может быть, Чанёль как-то сможет на него повлиять. Да и в любом случае Чонин не захочет, чтобы его отстранили. Возможно, он пропустит ещё один сеанс, но на пятый точно придёт, никуда не денется. ― Надеюсь, что ты прав, ― тихо пробормотал Хань, продолжая ломать голову над столь странным отношением к нему Чонина. ― Он говорил что-нибудь по поводу сеансов или меня? Объяснил хоть как-нибудь, почему пропускает сеансы? ― Да так, глупости всякие. Я уже говорил ― он не жалует кардинальные перемены. Он привык ко мне, и теперь ему тяжело принять нового человека. Да и придётся начинать всё практически заново. Ты ведь не знаешь всего того, что знаю я, будешь задавать вопросы. И тебе надо будет привыкнуть к Солли. Мелкие детали, как понимаешь, но их много. ― Конечно. А что именно он говорил обо мне? ― Просто сказал, что ты ему не нравишься. Никакой объективной причины он не назвал, ― отмахнулся Чунмён. ― Хотя странно, вроде ты приятный человек и довольно легко сходишься с людьми, обаятельный и добрый. Ума не приложу, с чего он вдруг так тебя в штыки воспринял. Чонин, конечно, чрезвычайно упрямый и тот ещё гордец, но с головой на плечах. В нашем случае он всё равно никуда не денется и всё-таки придёт на сеанс, дальше уж дело будет за тобой ― как ты себя поведёшь. Думаю, всё не так страшно, в конце концов, он к тебе привыкнет. Тем более, если ты понравишься Солли. ― Она назвала меня ангелом, ― немного смущённо признался Хань. ― Неплохо для начала. Но постарайся не лишиться этого звания. Потому что лишиться очень легко ― если она посчитает, что ты недостаточно хорошо относишься к Чонину. Она остро на это реагирует. Не представляю, как она чует такие вещи, но малейшую неискренность улавливает тут же. Впрочем, то же самое можно сказать о Чонине ― он тоже чувствует подобное по отношению к Солли. Так что я искренне надеюсь, что ты любишь детей. ― А ты? Солли к тебе хорошо относится? ― В общем. Хотя иногда я её раздражаю. Когда раздражаю Чонина. Или когда проявляю недовольство. Я тебе уже говорил, что она безоговорочно признаёт только Чонина и Чанёля. Пока что. С родными... ну, можно оставить её, только совсем недолго. Она всё равно начинает в итоге требовать, чтобы рядом были или Чонин, или Чанёль. Если их рядом не будет дольше часа... В общем, сложно это. ― А как же... ― Хань неловко помялся, но всё же спросил: ― А как же её мать? У неё же мать есть? Или её вырастили... ― Мать есть. Вынашивала её невеста Чонина ― Ли Чжису, но Солли не признаёт её, как и остальных. Воспринимает как постороннего человека. Когда Солли родилась, Чжису забрала её к себе, но вернула почти сразу ― Солли постоянно плакала, успокаивалась только в здании клиники. ― Этой клиники? ― предположил Хань, прикинув, где именно располагались криокамеры. ― Да. ― Ты хочешь сказать, она уже тогда ощущала присутствие Чонина? Даже в криокамере? ― Понятия не имею, но в здании клиники она вела себя нормально. Попытки её увезти к Чжису или к родне заканчивались ничем. У ребёнка немедленно начиналась истерика. Она сама не спала и другим не давала. И когда Чонин проснулся после репарации, она немедленно устроила новую истерику. Пришлось вот так отнести её к Чонину, толком не подготовив его к такой новости. Объясняли всё на ходу и по... ситуации. Хорошо, что Чонин воспринял это совершенно спокойно. Удивился, конечно, но никаких трудностей с принятием этого факта у него не возникло. ― Чунмён невольно улыбнулся и сходил за кофе к автомату. ― Хотя он всегда любил детей, если верить его матери и сёстрам. Но Чонин не знает, что Солли тоже содержали в клинике. Мы ему сказали, что Солли в этом время жила с Чжису. Не смотри так. Хотели сказать правду, но не рискнули. И Чжису тоже просила не говорить ему, что Солли не хочет быть с ней. ― А его невеста... Ну вот потом уже. Она разве не пыталась как-то... ― Пыталась, конечно. Солли даже жила у неё пару недель после того, как Чонин вышел из клиники, но это был ад. Потом Чжису уезжала по учёбе и привезла Солли к Чонину. Уж не знаю, чья в том вина, но Солли не видит в ней мать. Я упоминал, для Солли Чжису ― посторонний человек. Чонин у неё папа, а Чанёль вроде мамы. Одно время она даже отказывалась есть то, что приготовлено не Чанёлем. Чонин вешался и сам пытался что-то там готовить, но он не умеет. Не помню, чтобы хоть раз Чонин приготовил что-то съедобное. Я сам лично давал ему пару рецептов на все случаи жизни. Он и их умудрился испортить. Ну ничего не поделаешь ― это не его призвание. ― Расскажешь ещё что-нибудь о нём? ― попросил Хань, нервно поёрзав в кресле и понадеявшись, что его жадный интерес не слишком заметен со стороны. Чем дальше, тем сложнее выглядело это дело. И тем больше Ханю хотелось узнать о Чонине. ― Ты сам можешь задавать ему вопросы во время сеансов. Он тебе и расскажет. ― Уж конечно, вот так вот сразу расскажет прямо всё, ― проворчал Хань. ― Ну ладно. Когда он был ребёнком, рос в основном под присмотром деда. У них ведь школа тэквондо своя. И известная. К тому же Чонин ― пятикратный чемпион Кореи. Последний раз участвовал в соревнованиях в этом году. В следующем ― будет последний раз. ― Почему? ― Я не в курсе тонкостей, но там есть какие-то ранги и возрастные ограничения. Он уже сейчас старший мастер, а после двадцати пяти как пятикратный чемпион автоматически станет заслуженным мастером и чемпионом пожизненно, кажется, если не проиграет в последнем чемпионате. При таком ранге запрещено участвовать на общих основаниях после двадцати пяти лет. Ну так мне говорил его отец ― он в этом лучше разбирается. Потом Чонин планирует заниматься только школой. Он и сейчас старается проводить лично хотя бы одно занятие в день в школе, смену себе готовит. Солли тоже интересно. Чонин уже пару раз брал её с собой на занятия. Наверное, со следующего года Чонин разрешит ей заниматься в начальном классе. ― А он увлекается ещё чем-нибудь? ― невольно спросил Хань, вспомнив о тяге Кая к танцам. ― Может, танцует? ― Почему ты... Почему именно танцы? Что заставило тебя предположить такое? ― напрягся Чунмён, позабыв о кофе. Хань лихорадочно покопался в голове в поисках правдоподобного объяснения. ― Его фигура. Он выглядит как танцор. ― А, да... Знаешь, Чонину нравились танцы в детстве, но это не совпадало с планами семьи. Он не обучался танцам. Танцы нравились Каю, донору. Не знаю, умел ли он танцевать, но говорил, что хотел бы. ― А после репарации? Чунмён пожал плечами. ― Чонин говорил, что танцы ― это красиво, но и только. Не помню, чтобы он этим интересовался. ― То есть, он этого не помнит? Или... ― Не знаю, если честно. Понимаешь, в ходе наших сеансов Чонин чётко продемонстрировал отличную память относительно всего, что было до криокамеры. Саму криокамеру он описал как долгий сон без сновидений. Вроде бы у него нет никаких воспоминаний об этом периоде. И потом ― репарация. Он отлично помнит всё, что было после. ― А воспоминания донора? ― Опять же ― не знаю. Ни о чём таком Чонин никогда не говорил. С другой стороны, Кай хотел забыть свою жизнь и брал у меня книгу Мюллера. Того самого. Вероятно, ему удалось стереть свои воспоминания. Я задавал Чонину вопросы, касавшиеся всего, что мне рассказывал Кай до репарации. Вроде бы вещи эти Чонину знакомы, но особого отклика не было. Сомневаюсь, что Кай смог стереть себя начисто. Мне иногда кажется, что он есть ― глубоко в подсознании Чонина. И только. Не знаю. Собственно, это причина, по которой я решил, что именно ты должен дальше наблюдать за ним. Из-за твоих теорий в отношении синтеза разумов. Мне плохо верится, что теории Мюллера вот прямо-таки все до одной верны, но у Чонина нет двойственности. Он всё тот же. Чунмён умолк, взял ещё стаканчик кофе и рассеянно поболтал палочкой, размешивая тёмную жидкость. ― Родные очень довольны, ни о чём подозрительном не сообщали. И это меня беспокоит. Разумеется, Кай и Чонин были удивительно похожи, но всё-таки воспоминания у них разные. Я отдаю себе отчёт, что Кая синтезировали. И что Кай есть Чонин в той же степени, в какой Чонин есть Кай. Но разность воспоминаний так или иначе должна была сказаться. Память Кая никто не трогал, никакого вмешательства извне. После репарации их воспоминания просто должны были соединиться. Всё, что помнил Чонин, плюс всё, что помнил Кай. Вот так в норме. Но Чонин ни разу не говорил о воспоминаниях Кая. И я не могу понять ― почему? Единственное пока объяснение ― Кай себя стёр. Или как-то спрятал себя в подсознании Чонина. А может, Чонин всё прекрасно помнит, но почему-то не желает, чтобы кто-то это знал. Маловероятно, но я допускаю и такой вариант. Не то чтобы я не доверял ему, но я понятия не имею, что было в жизни Кая. Слишком мало было времени. Кай попал сюда в ужасном состоянии и едва не умер накануне репарации. Пришлось поспешно сдвигать все сроки. Я опасался, что просто не вытащу его после нового приступа. Наверное, никогда не забуду тот миг, когда его сердце остановилось. Я чуть не поседел тогда. Думал, запустить не удастся. Мы тогда его чудом вытащили. Сам понимаешь... Хань с силой вцепился пальцами в подлокотники и с трудом сглотнул, попытавшись представить себе, на что это было похоже. ― ...при таких условиях особо не порасспрашиваешь человека, даже если это необходимость по закону. И тут ещё речь об уголовном преступлении, ведь Чонин имел доступ к секретным данным. Кто-то мог синтезировать Кая именно по этой причине. Хотя сам Кай тоже говорил, что ничего не помнит. До смешного просто: очнулся в Кванчжу, поехал в Сеул, деньги были в кармане, документов нет. Попробуй разберись. Весь Кванчжу перерыли, но не нашли ничего. Там даже не обнаружили подходящих для синтезирования лабораторий. И никто не делал заказов нужных материалов. Ещё с геномом у Кая что-то было не так, но разобраться легко и быстро опять же ― никак. И сроки горели, так что... Исследования проводим до сих пор, но пока ничего не нашли. Да и Чонин ведёт себя обычно. Хань осторожно выдохнул так, чтобы Чунмён этого не заметил. Он нервничал и боролся с чувством призрачной тошноты, потому что отлично понимал мотивы, которые двигали Каем. И понимал, почему тот наплёл такие небылицы. Кай отлично всё помнил ― в этом и сомневаться не приходилось, но ещё Кай отлично понимал, чем грозят его воспоминания Ханю. И если бы он рассказал Чунмёну правду о синтезировании и изменениях в его геноме, Чунмёну было бы намного проще. Но Кай рискнул и не стал говорить вообще ничего. Из-за Ханя. И это, чёрт возьми, причиняло невыносимую боль. Как и желание Кая стереть себя из памяти Чонина. Чтобы не помнить. Ханя ― в том числе. Впервые Ханю не хотелось оправдываться перед воображаемым Бэкхёном в собственной голове, который бросил ему в лицо те жестокие обвинения. Потому что если Кай смог стереть себя из памяти Чонина... это всё равно, как если бы он умер, но уже навсегда. И нельзя теперь взять геном Чонина и синтезировать Кая заново ― с его воспоминаниями. Просто потому, что Кая больше нет. Нигде и никогда. ― С тобой всё в порядке? ― Д-да, ― слабым голосом отозвался Хань. ― Это... просто ужасно. Всё, что тебе пришлось пережить тогда перед репарацией. ― Не то слово. Но всё закончилось хорошо, как видишь. Осталось лишь немного разобраться и окончательно убедиться, что с Чонином всё будет в порядке. ― Чунмён улыбался. Ему было можно, он-то ведь не предполагал, насколько всё сложнее, чем ему казалось.