He doesn't remember me/Он не помнит меня.

Гарри сидел в машине, нервно постукивая пальцами по собственному колену. Таксист, будто назло, ехал медленнее обычного, и это убивало Стайлса, заставляя постоянно поторапливать пожилого мужчину. Он с трудом дозвонился до Найла, который сообщил ему, что час назад увез Луи на вокзал – Томлинсон ни минуты не хотел находиться в Лондоне, ему было сложно даже дышать в этом городе, буквально пропитанном воспоминаниями. Этот город на каждом шагу твердил ему, какой же он глупец. Но Гарри не считал Луи глупцом – это была одна из причин, почему он сейчас сидел на пассажирском сидении такси, и постоянно поторапливал водителя, который вез его на вокзал. Гарри честно пытался держаться, но его руки дрожали, губы были искусаны и водитель не раз обеспокоенно смотрел на клиента, вжимая педаль газа в пол. Даже он чувствовал, что нужно поторопиться. Но Гарри опаздывал, он ужасно опаздывал. Поезд должен был уйти несколько минут назад, когда он выскочил из такси, забегая в огромное здание вокзала и тяжело дыша. Найти на табло нужную платформу… Рвануть туда… Везде шум, все с чемоданами, толкаются. А Гарри несется сквозь толпу, плачет, спотыкается, потому что…, Боже, он любит его. Он его любит. Легкие горят настолько, что он уже и не может толком дышать, только хрипеть, кое-как глотая кислород. Платформа оказывается перед ним слишком резко, и он чуть не вылетает на рельсы, не успевая затормозить на бешеной скорости. Он понимает не сразу. Смотрит на часы. В горле комок, в глазах щиплет. Он физически чувствует, как начинает задыхаться. Еще раз смотрит на часы. Сверяет номер платформы. Голова кружится и он отходит от опасного участка, чтобы не упасть к чертовой матери. Упасть – потому что пусто. На рельсах пусто. На платформе, от которой отходил поезд Лондон-Донкастер – было абсолютно пусто. Поезд уехал. Луи уехал. Стайлс рвано выдохнул, обнимая себя руками, и все-таки, позволил себе тихо расплакаться, вздрагивая всем телом. Это был конец. Все. В.С.Е. Это был конец их истории, конец Луи и Гарри. Гарри думал, что их конец наступил полгода назад, но, сейчас он понимал, что ошибался. Вот теперь все точно закончилось. Теперь не будет свадьбы, не будет венков, не будет ни.че.го. Он поднял голову, смотря вслед остальным отъезжающим поездам, глотая горькие слезы. Мама говорила ему, что любить больно, но также, она говорила, что любовь стоит этой боли. Теперь Гарри знал, что она была права. Его жизнь рухнула в тартарары. Сломалось все. Сломался он сам. Он бы мог броситься сейчас под рельсы, и вряд ли ему стало бы хуже, чем сейчас. Он слишком сильно цеплялся за пустоту. Он знал, что если бы ему когда-нибудь снова пришлось выбирать – он бы выбрал Луи. Если бы ему снова пришлось довериться – он бы доверил Луи свою жизнь. Если бы ему снова предложили влюбиться – он бы все равно влюбился в Луи. Сотни раз, бесконечно, до конца жизни. «Любовь всей моей жизни» - гласил альбом, который Луи подарил Гарри. «Любовь всей моей жизни» - гласил диск с песнями, который Гарри подарил Луи. - Любовь всей моей жизни, - слова, которые тихий, нежный голос прошептал на ухо Стайлсу, и крепкие руки сомкнулись вокруг его тела, заключая в родные объятья с запахом свежести, гор и моря. – Я знал, что ты опоздаешь. И здесь, на этой платформе, откуда поезда отправлялись в Донкастер, посреди сотен чужих судеб, разрушенные стены мира Гарри восстали из пепла. И он всхлипнул, обмякая в руках Луи, который прижал его крепче, успокаивающе гладя по волосам. И время замерло. ***

И будут криво сплетённые, но прекрасные венки, будут шумные, но любимые дети, будет постоянно линяющая, но самая верная собака. И будут Зейн, Лиам, и Найл, постоянно заваливающиеся к ним домой с пивом и визгом, как будто им вечно семнадцать. И Луи и Гарри будут целоваться, будут смотреть на звезды, лежа на капоте джипа Луи, будут есть из одной тарелки, будут запираться в подсобке пекарни, будут держаться за руки, будут дарить друг другу лучшие мгновения в жизни. И будут любить.