Изможденный, но бодрый.

Минсок смотрит на гостей и Чанеля, который чем-то выделяется среди них, обретая знакомое родное сияние, не режущее глаз и приятное на восприятие. Минсок уже привык к нему и чувствовать исходящий свет от него стало нормальным. Другое дело, что он совсем не находит родным цвета других людей, не считая Лухана, прожившего с ним под боком долгое время, и даже без цели увидеть его ауру, она запоминается в мозгу сама по себе, никого не спрашивая. Она тоже светлая, чистая, но в тоже время какая-то неправильная. Минсок привык к этой несочетаемости и находит утешение в ней, когда в очередной раз приезжает после долгой и изнурительной работы, падая в теплые руки Лухана, сжимающиеся на его талии, он чувствует, как приятно и хорошо ему и прижимается в ответ. Он начинает видеть ауру и Исина, сидящего рядом. Она похожа на белое облако в ясный день, и совсем неуместное в плохую погоду, оно медленно двигается по небу в своем направлении, наплевав на то, что рядом раздаются раскаты грома и яркой вспышкой пронзает гроза. В закат оно растворяется и растягивается, преображаясь в другую форму, сливаясь с розовым свечением уходящего солнца. Чунмен и Бэкхен озарялись как будто бы одним цветом. Будто они одно целое, хотя Минсок хорошо знал своего друга и коллегу, и совсем плохо его нового дружка. Даже внешне они абсолютно разные, но внутри что-то связывало их прочными нитями, заметные даже не зоркому глазу. Но Мин искренне не понимает, как такой важный биографический факт он упустил из виду! И ему самому бы очень хотелось рассмотреть, как все было глазами Чунмена. Кто окунул его друга в одну гамму, или этот цвет появился, когда они соединили свои? Они смеялись, рассказывали друг другу о том, чего нельзя было рассказать, если бы они случайно встретились на улице, и с каждый часом и выпитой бутылкой разговоры уходили дальше и дальше, но злоупотреблять важностью не стоит, в конце концов, она обесценивается, и разговор уходит в какую-то пустую болтовню. А Минсок бесцеремонно зевает, не прикрывая рот рукой, и смотрит на Исина, который улыбается спокойно и над каждым пьяным словом Чунмена и сидит, сложив под себя коленки. Но ощущение, что он смотрит за спины, за стены, не видит окружения, погруженный в мысли о чем-то своем, чем-то, что сейчас, скорее всего, бегает на беговой дорожке в нескольких кварталах с наушниками в ушах. И уголки губ у него предательски опускаются, когда Минсок провожает его в коридоре, подавая кофту. Лухан все-таки соврал, что вернется позже, и хотя Исин так и думал, надежда весь вечер не отпускала его, а Минсок видит это и чувствует себя во всем виноватым. А еще его удивляет, что он это прекрасно видит. Потому что, с чего бы Исину так расстраиваться из-за этого, пусть с Луханом ему, конечно, было бы комфортнее, ведь он его, можно сказать, друг, с ним не так странно выглядит его появление здесь, но это совсем не похоже на это, скорее на брошенного щенка на улице, которого Лухан сам приютил и передумал держать. И Минсок хочет погладить Исина по голове и наврать, что все будет хорошо, просто так, без озвученной причины, которую умалчивает тот. И почему-то Минсоку тоже становится грустно. Не за щенка и не за бестолкового хозяина, а за себя. У него падают бетонами стены его обыденности, а в горле пересыхает и он тянется за бутылкой, чтобы не видеть обломки. Только вот он не понимает до конца все происходящее. Минсок такой неуверенный ни в чем человек, что никогда не поверит чему-нибудь, пока его догадки не подтвердят. А сейчас ему и не хочется. Ему хватает и чувства изменения, не продвигающиеся дальше, а сердце подсказывает, что только Лухан может объяснить крах в его душе. Исин смотрит под ноги, когда шагает вперед и не хочет видеть действительности, даже когда челка лезет в глаза, а шнурок разбалтывается на ноге и вот-вот залезет под стопу. Лухан до сих пор бегал по стадиону, стараясь прогнать свой пыл и слушать только голос вокалиста в наушниках, но он предательски вылетал из них, погружаясь в свои воспоминания, где Исин прикасается к его губам и Лухану нравится, он балдеет и хочет большего, но он тут же заставляет себя вслушиваться в ритм играющей песни и бежит еще быстрее. Он понимает, что ему не удастся убежать от этого, но делает попытки снова и снова, с каждым шагом прилагая больше усилий. В конце концов, измученный и усталый, он перебирает ватными ногами к дому, вытирая мокрую шею полотенцем, и видит то, чего он хотел бы видеть даже в кошмарах. В нескольких метрах идущего Исина, который не замечает его, склонив голову слишком низко, а Лухан решает проскользнуть мимо и скрыться, пока тот не заметил, но что-то его желания не хотят совпадать с его действиями. За плечо он разворачивает к себе Исина и тот поднимает глаза, останавливаясь на его потной шее. У Лухана от злости краснеет лицо, а выражение становится хищным, его единственным желанием сейчас становится ударить его в живот, чтобы он скривился от боли и упал на землю, скорченный и беспомощный. Но Лухан ничего не предпринимает, удовлетворяя себя только представлениями, а Исин, наконец, переводит свой взгляд на его глаза и Лухан видит, что даже в этом тусклом свете они сияют так, как обычно сияли глаза смотрящих на него влюбленных девушек, с которыми он общался. Поначалу он не мог различать обычного взгляда от этого, но время научило его видеть в глазах гораздо больше, чем он мог услышать сказанных слов. И это немного отвращает, потому что Исин не девушка, он не должен смотреть так, он не должен показывать, что сделает все ради него, стоит тому только кивнуть в сторону. Это даже не раздражает и не обижает, Исина становится жалко. Он жалкий. А Лухан обычно не возится с этим. Он просто оставляет таких как Исин наедине самим с собой, ничего не говорит и уходит, потому что он всегда так делал, потому что он не умеет по-другому. Он страшится этого блеска в глазах и спрашивает себя каждый раз, что он успел такого сделать, что они изменились? Он не хочет связываться с этим, как не связывался никогда, когда некоторые его поклонницы били руки о стену и рыдали так, что даже до его сознания доходили их крики, а некоторые просто переживали это более спокойно, несколько дней пребывая в апатии… в конце концов, на дне их глаз оставался пепел, это ждет и Исина. И Лухан странно думает, что ему не хочется видеть то же самое в его глазах, ему хочется спасти его как-то по-другому. И это правда странно, потому что раньше он этого никогда не хотел. Этакий способ реабилитации. Лухан даже начал избегать новых встреч, потому что рано или поздно в глазах его, казалось бы, нового знакомого проскальзывает блеск надежды. Не объяснить словами, как это надоело Лухану. Он даже старался не замечать этого и общаться как прежде, на дистанции, не подпуская к себе слишком близко, наивно предполагая, что они поймут и не станут двигаться дальше, а может и вовсе забудут, но судьба посмеялась ему в лицо. Чтобы отгородить от боли тех, кого он влюбил в себя, он ушел. Ведь так проще. Каждый раз, когда он знакомится с кем-то, кто не проявляет к нему интерес, он расслабляется и даже радуется, старается лишний раз не светиться и не запоминаться, а людей все равно будто приклеивает к нему. Порой Лухану это помогает в жизни. Но чаще всего наоборот, в душе ему противно от самого себя, когда он видит ясные глаза Исина напротив, прикованные к его. Исин не из тех, кто будет добиваться взаимности без какого-то знака со стороны и Лухан понимает это, но оно облегчает лишь немного. Лухан бы и оставил его таким, как сейчас, да только снова будет корить и поедать себя за то, чего он не успел заметить. А здесь он и только он был виноват. Что тогда позволил Исину вообразить его ответную любовь, не отступая, когда тот поцеловал его. Возможно, так ярко глаза Исина не горели бы, если бы не тот вечер, и Лухану плохо вдвойне из-за себя, а на него он злится. За то, что доверчивый и наивный. Молодой и глупый. И Лухан снова хочет укрыться. Только чтобы его это снова не касалось. Лухан не хочет ничего ему говорить, а Исин и не ждет. Он сам никогда ничего не говорит первым, если не видит желания у собеседника услышать его. И Лухан на прощанье сжимает его плечо и разворачивается к дому. Исин переводит взгляд на подрагивающие от ветра листья деревьев и не может понять, жалеет ли он о сделанном или нет, а еще думает, о чем же размышлял Лухан, когда смотрел на него или он просто давил взглядом и недосказанностью. Исин славный. Потому что он не позволяет себе думать слишком много, привыкший к тому, что время всегда все расставляет по своим местам.