Вырванные страницы

      Нервно верчу в руках папку с документами. Теперь они — моя новая жизнь, вернее единственный шанс выжить. В этой папке моя новая история — паспорт, теперь на имя Калинина Дмитрия Сергеевича, свидетельство о рождении с левой датой и прочие необходимые для существования бумаги.       Я не хотел этого, не хотел уходить так. Но это был единственный вариант и наиболее безопасный для вас всех. И один из наименее безопасных для меня, но это уже не важно, ведь всё вышло как было нужно мне. Да, это было жестоко, особенно с моей стороны, и особенно по отношению к тебе, твоей жене и Оксане. Но это было сделано дабы не подвергать вас опасности и сохранить себе жизнь.       Завтра я навсегда покидаю столицу и еду как можно дальше отсюда, но не покидаю границ родной страны — так безопаснее. Скорее всего, что путь мой лежать будет во Владивосток, но не поездом сразу я туда отправлюсь, а проездом по городам буду слоняться. А может уеду в Крым и останусь жить там где-нибудь в Севастополе, Феодосии или, может, в Керчи — посмотрим как там всё сложится. Главное — это случайно не столкнуться с вами.       Закидываю папку в бардачок и смотрю на время — пора. Выхожу из машины, естественно взятой напрокат, ставлю её на сигнализацию и иду к воротам кладбища. Вижу небольшое скопление людей и среди них тебя — это мои похороны. Да, именно так. Похороны.       Прячась за чужими надгробиями чтобы, не дай бог кто из присутствующих меня не увидел, подхожу максимально близко. Круглов прижимает к себе едва сдерживающую слёзы Рогозину, Таня спрятала лицо на груди у обнимающего её Майского, Белозёров со своей Светой стоит поодаль от начальства, Холодов пытается успокоить истерически рыдающую Оксану, но более чем безуспешно — девушка ничего не хочет слышать. Для неё моя «смерть» — сильный удар, ведь она очень любила меня, ровно как и я её. Это будет сложно — научиться жить без неё. Просто взять и уехать, навсегда оставив в этом городе любимую девушку, даже без не то что надежды, без права на встречу. Это до невозможности сложно. Больше всего мне сейчас хочется подойти к ней, обнять и пообещать, что я всегда буду рядом, но это невозможно.       Ближе всех к могиле стоишь ты с женой. Её чёрные волосы заплетены в косу, едва ли не доходящую до колен, тонкое пальто явно не способно защитить эту хрупкую девушку от пронизывающего ледяного ветра. Даже учитывая всю надетую на ней одежду, было видно, что её живот округлился.       Оксане и беременной Даше было хуже всех. Жена прижимается к тебе, словно ища защиты. Ты же обнимаешь её правой рукой, а левой держишь за запястье. Но ты сам не замечаешь насколько сильно сжал пальцы — скоро на руке девушки проявятся синяки — следы, оставленные тобой. Она тихо плачет, видно не замечая боли. Ты ведь будешь сотню раз извиняться за эти следы на её запястьях, несмотря на то, что она всё поймёт и так. Она всё тебе простит. Вздыхаю, понимая что ведь оставляю здесь свою такую же безумно любимую девушку. Которая сейчас неотрывно смотрит на фото на надгробие. А Даша едва держится на ногах — ей стоит это колоссальных усилий. Если бы ты не прижимал жену к себе, то она не устояла бы, упала. Ты и сам находишься всё ещё в шоке. Я вижу что ты отказываешься верить в происходящее. Тебе тоже очень сложно будет, но ты справиться — я уверен. У тебя есть любящая жена и она ждёт от тебя второго ребёнка. У тебя есть работа, собака, трое кошек и машина — у тебя есть, по сути, всё. А вот у Оксаны не остаётся никого, кроме мамы и бабушки. Да и возвращаться ей придётся в квартиру, где всё напоминает обо мне — так можно и с ума сойти. Я не уверен, что она это перетерпит. Именно поэтому я написал эти два письма, что сейчас покоятся на переднем сиденье твоей машины. Одно адресовано тебе с Дашей, а второе — Оксане.       «Я знаю, что ты не можешь поверить своим глазам, но и моего почерка не узнать не можешь. Не важно как оно сюда попало, главное, что ты это прочтешь.       Месяц назад меня невероятно по-крупному подставили и из-за этого за мной пришли Палачи из Пентагона. Я пытался скрыться, но безрезультатно. Это не те, от кого можно уйти — они тебя из-под земли вытянут. <…> Я счастлив, что в моей жизни был такой потрясающий человек, верный друг и просто отличный парень, как ты. В общем, Андрей, будь счастлив, расти детей и оберегай свою Дашу. Ваня Тихонов.»       Второе письмо вышло уж слишком личным, но меня это волновало в последнюю очередь.       Когда у моей могилы становится пусто, я подхожу и кладу на неё три белых розы — Оксанины любимые цветы. Просто это был какой-то неопознанный моментальный, но в то же время жизненно необходимый порыв.       Сжав кулаки до побелевших костяшек и бросив на свою могилку прощальный взгляд я ушёл. Я ушёл, чтобы больше никогда не вернуться.