Вырванные страницы

      Пять утра. В ФЭС только я да охранники. Больше ни единой души нет вообще во всём здании.       Тру уставшие от ночи, проведенной за компьютером, глаза. Перечитываю уже который раз досье Скульптора. На вычисление этого маньячины ушло три бессонных ночи, а вообще-то в ФЭС его дело было уже вторую неделю. Министерские приезжали и требовали результатов. Вот теперь они были — маньяком оказался тридцатипятилетний учитель истории искусств. Своё прозвище он получил, потому что оставлял своих жертв в позе статуй. В одном отчете описывалась «ужасная холодная красота» молодой девушки, найденной «танцующей»; ее изувеченные руки были привязаны к веткам деревьев на большой высоте. Самое ужасное преступление он совершил в одном местном пабе. Жертвы располагались по всему бару в разных позах: кто-то стоя, кто-то сидя, кто-то словно застыв на танцплощадке. Все были связаны веревками и проволокой.       Так вот в Министерстве потребовали поймать его как можно скорее. Так что задержание было запланировано на сегодня и от чего-то очень неспокойно мне было. Подсознание кричало прямо предупреждая, что произойдёт что-то как минимум плохое. Это предчувствие всю ночь не отпускали меня, а под утро только усилилось, так что всю ночь я не спал.       Я успел раскопать достаточно много фактов из биографии Скульптора, но все они были безынтересными, кроме одного — на этого маньячину был зарегистрирован пистолет.       Первой на работу пришла Оксана. Вместо приветствия она поцеловала меня. — Вань, ты всю ночь не спал что ли? — спросила моя девушка, хотя, вернее сказать, невеста, садясь на стул возле меня. — Ты такой уставший. — Я спал. Немного, но спал, — лгу, чтобы не расстраивать её, ведь оставаться дежурить сегодня должна была она. — Сколько ты спал? Час? Два? Сегодня, мой дорогой, будешь ночевать дома. — Если Рогозина отпустит, то буду, — с неким сомнением сказал я. — Тебя-то уж точно отпустит. — Это мы посмотрим… Слушай, Оксан, не знаешь кого сегодня отправляют задерживать Скульптора? — всё же решил спросить я. — Майского с Морозовым, вроде как. А что? — Да просто мне неспокойно на душе. Предчувствие плохое, — пояснил я, с ужасом осознавая, что возможно, что-то случится с моими лучшими друзьями. Мне становится страшно. — Да всё в порядке будет, Вань. Они справятся. Но если хочешь — можешь поговорить с Рогозиной, — без сарказма ответила на мои слова девушка. — Да, пожалуй поговорю с ней, спасибо, — поцеловав любимую я направился к начальнице.       На мою просьбу отправить на задержание этого отморозка кого-то другого, а не тебя и Майского мне отказали и сказали чтобы я не занимался глупостями, а работал. Вот тогда я почему-то разозлился на то, что меня не стали слушать. Выкрикнув: «Если что-то случится с одним из них, то я никогда Вам этого не прощу! Слышите, никогда!» Вернувшись в лабораторию я поймал на себе удивленный взгляд невесты, ведь я раньше никогда не позволял себе поднимать голос на начальство.       Когда ты с Серёгой поехал на задержание, Рогозина пришла в лабораторию ждать звонка о завершении или провале операции по поимке Скульптора. Тишину в помещении нарушал только шум работающих компьютеров и перестук каблуков взволнованной Оксаны. Возникшее напряжение ощущалось почти физически. Раздался такой долгожданный звонок и я даже вздрогнул. Ведь могли сказать что всё прошло удачно, а могли вынести приговор. — Взяли?.. Хорошо, везите его к нам… Да, понятно, — на последнем слове голос начальницы дрогнул и от страха, моментально охватившего меня, сердце, казалось, сейчас сломает мне рёбра, а руки начала бить мелкая дрожь; моя невеста же просто стояла рядом и в страхе смотрела на Рогозину. — Что случилось? — не выдержала первой Оксана. — Не молчите Вы! — перестал себя сдерживать я, ведь нервы были уже ни к чёрту. — Тут такое дело… В общем, предчувствие тебя не обмануло, Иван. Скульптора задержали, но во время перестрелки погиб Андрей.       Услышав слова начальницы я закрыл глаза и вцепился в ручки стула. Меня будто ударило током. Сейчас я был невероятно зол и пытался держать себя хоть немного в руках. Мне стоило огромных усилий не поддаться порыву и не на броситься на начальницу. Ты, как и Серёга, был моим лучшим другом. И ты сейчас был бы жив, если бы меня послушали. Но нет же, зачем слушать какого-то парнишку-компьютерщика? Нет, мы пойдём на принцип лишь бы доказать свою правоту, и не важно, что это может сделать кому-то очень больно. Нет. Это главный недостаток Рогозиной. Да, каждый имеет право на ошибку и все мы ошибается, ибо мы — люди, я не спорю… Но неужели так сложно хоть иногда прислушиваться к тому, что говорят другие? Ведь иногда ошибки обходятся слишком дорого. И это, к сожалению, не тот случай, когда за ошибку не приходится платить. А страдают невинные люди! Андрей мёртв, а Даше теперь как быть с годовалой дочкой на руках? Вот почему она в свои двадцать три должна оставаться вдовой? Почему она должна по ночам плакать в подушку, а на утро делать вид, что всё хорошо из-за чьей-то ошибки? Почему Кира обречена так и не узнать своего отца? Она ведь даже не будет тебя помнить, а ты был очень хорошим человеком…       Я не хочу верить что тебя больше нет, что происходящее реально. Всё же, от охватившей меня боли мои нервы не выдерживают и я вновь кричу на Галину Николаевну: — Это Вы во всём виноваты! Если бы Вы не уперлись в своё решение, то он был бы жив! — я со злостью смотрю на начальницу. — Я никогда, слышите, Вам этого не прощу!