В мире нет нормальных. Все сумасшедшие и это нормально.
Дейдара неожиданно вздрогнул от громкого хохотания. Все тело отозвалось болью, и он закусил губу, не издав и звука. Блондин, которым являлся один из тех незнакомцев, исказился в страшной улыбке и начал медленно подходить. Это не предвещало ничего хорошего, и юноша задергался, однако его руки удерживала проволока, обычная металлическая проволока, которая при малейшем движении впивалась в запястья, царапая в кровь кожу. Парень только осознал, что сидит на табуретке, руки связаны за спиной, а само тело держится в таком положении благодаря лишь многочисленным плотным веревкам. Жутко болело где-то в районе ребер, некогда белая рубашка стала окрашенной в блекло-кровавый цвет, нижняя губа щипала, а с уголков стекали тонкими струйками капли крови. Внутри помещения было не менее холодно, "голые" бетонные стены, такой же пол. Слабое освещение одной лампы накаливания на потолке и что-то наподобии стола в углу маленького подвала. Мужчина провел тыльной стороной руки по щеке Тсукури, прежде чем задать хорошую, отвесистую пощечину. Голова безвольно дернулась в сторону, закрывая лицо волосами. Щеку мигом обдало щипящей болью. Также не произнеся ни слова, он намотал волосы Дейдары себе на кулак и дернул. С губ сорвался вскрик, проволока прожигала запястья вновь и вновь. Мужчина расхохотался, ему нравилась эта кровь, стекающая по белым рукам, эти плохо сдерживаемые стоны боли. Его это неимоверно возбуждало. Он выбил из-под жертвы табурет, и юноша ударился головой о бетон. — Что, мать вашу, здесь происходит?! — наконец подал голос Дейдара, пытаясь хотя бы привстать и сфокусировать зрение. — Ты вел себя плохо весь этот год. И непослушным мальчикам всегда надо отвечать за свои поступки, так? Тебя стоит наказать, мм, так, Кисаме? — спросил один из неизвестных. — Угу, — устало отозвался брюнет, обнажая острые зубы. — Верно, Дае. Ну, так что? Приступим. Кисаме принялся стягивать джинсы с парня, который брыкался во все стороны, тем самым причиняя себе лишь мучения. Альфа делал это быстро, резко, жадно, будто боялся, что не успеет. Когда штаны были полностью сняты и вышвырнуты в сторону, его руки поползли к боксерам. Омега вырывался, пытался пинаться и под конец звать на помощь, однако все попытки были пресечены и с самого своего начала обречены на провал. Крепкие руки вцепились в него, практически лишая свободы действий. Испорченная, разорванная рубашка валялась на пыльном полу, как и недавно сдернутые трусы. Нет, нет, нет! Дейдара только осознал всю серьезность ситуации, безвыходность и приближающееся с каждой секундой надругательство над своим телом. Сейчас каждое мгновение дорого. Он понимал, что невольно краснеет, находясь обнаженным перед этими ублюдками. Он чувствовал презрение к себе, ненависть. Ненависть за то, что не может ничего сделать, кроме как вырываться, зная, что не поможет, кричать, зная, что не услышат, просить, зная, что все равно выебут. Ненависть за свою слабость, свое ничтожество, глупую жизнь. Ненависть за то, что не смог ничего сделать. За то, что позволит сейчас трахать себя как девчонку. Это своеобразное самобичевание еще больше усугубляло и без того ужасное положение. Наконец, руки освободились от оков, это позволило хоть как-то облегченно вздохнуть. Но ненадолго. Блудливые мужланские ручища Кисаме крепко и нетерпеливо обхватывали бедра парня, в то время как Дае лишь закурил и сделал первую затяжку. Юноша прогнулся, пытаясь оттолкнуться, брюнет уже склонился над ним со спущенными штанами, выставляя на обозрение свой эрегированный член, с пульсирующими венками, с черными завитками на лобке. Тсукури лишь поморщился, осознавая, что вот-вот весь ранний завтрак выплеснется наружу. Дае дернул парня за патлы, утаскивая в сторону того самого стола, небрежно закинул его туда и навис. Омега почувствовал неимоверный холод, то, как по телу пробегают мелкие мурашки. Еще одна неудачная попытка вырваться была пресечена ударом плетки, который пришелся по бедру. Убедившись, что мальчишка понял, кто хозяин, Хошикаге попросту развел его ноги, под естественное сопротивление, приставил свой давно уже налитый кровью орган к ложбинке меж ягодиц. Жертву трясло, он хорошо понимал, что сейчас может произойти. Но гордость, заложенная с самого детства, не позволяла ему просить, умолять о "пощаде". Шмыгнув, Кисаме подошел к парню, в его руках поблескивало что-то. Темная рукоятка ножа. Острое лезвие вывело на вздымающейся груди кривую полосу, которая вмиг начала кровоточить. Обладатель серо-голубых глаз закусил губу, но ничего не осмелился сделать. Второй раз лезвие прошлось по еще красной от удара щеке, выводя на ней различные узоры, от глаза до уголков губ. Теперь же все это приносило жуткую боль, колющую, просто обжигающую. Его уродуют, хотят оставить на лице шрамы и рубцы, как бы в напоминание о своих намерениях, это ужасно раздражало. Не успел он оправиться от этого, как новая вспышка окутала Тсукури. Вскрик, попытка отстраниться, но крепкие руки стальной, железной хваткой удерживают дергающееся тело. Дае улыбался, наслаждаясь этим видом. Его недотлевшая сигарета обжигает соски, заставляя кричать. Наигравшись, насильник уселся между ног парня, который зажмурился, ожидая нового удара или чего похуже. К его удивлению, альфа принялся слизывать кровь с губ. По Дейдаре пробежала волна возбуждения, в считанные секунды его член так же жаждал к себе внимания, как и у альф. Весь красный от стыда, от злости, от предстоящего надругательства, он продолжил попытки к свободе, дабы избежать проблем и своей участи, однако что может сделать школьник, пусть старшеклассник, уже униженный, против двух взрослых уебков? Верно, только дрыгаться. Надежда уже покинула его, как и самообладание. Он потерялся в себе, не зная, что предпринимать в подобной ситуации. Он хотел, чтобы все просто закончилось, чтобы все это оказалось глупым сном, но новые раны и удары возвращали его в реальность. Действительно гнилой, омерзительный мир с глупыми серыми людьми. Казалось, будто руки сейчас треснут, как игрушка, сломаются. Но ему-то руки еще нужны. Знаете, зачем? Чтобы держаться, цепляться за своё жалкое, никчемное существование, все хотят жить. И он не исключение. Безвольно, словно тряпичная кукла, он подчинялся чужим прихотям. И вот теперь его нагнули, склонили через острый край стола, который больно врезался в обнаженный живот. Широко расставили худощавые ноги, открывая обзору еще девственный проход. С порезанных запястий больше не стекала кровь, она застыла противной корочкой. Голову крепко держат, "впечатывая" лицом в стол. Больно. Из носа течет кровь, пачкая зубы. Колени растерты также в кровь, как и локти. Напряженный член Кисаме надавил на анал, вызывая крик. Человек со шрамом медленно входил в податливое тело, ибо одним резким движением он причинил бы боль и себе. Остановившись на половине, он чуть поддался вперед, как бы растягивая жаркий и невозможно узкий проход, что ограничивало свободу в действиях. Размеренные толчки с каждой минутой становились все быстрее. Дейдара чуть ли не молился о том, чтобы это побыстрее закончилось. Оба тела покрылись потом, стало жарко. Голову подняли за волосы, он чувствовал, как головка члена неумело вырисовывает контур его губ смазкой, как тыкается в закрытые губы. Парень лишь слабо помотал головой в знак несогласия, за что получил отрезвляющую пощечину. Недавние порезы на лице дико защипали, приводя парня в чувство. Вновь, в реальность. Он задергался, пинался, делал все, что мог, сопротивлялся, в то время, когда его жестко и грубо натягивали на себя, он делал все возможное, но трахать себя упорно не позволял. Он трясся от страха, ощущал грубые толчки сзади, царапал стол, впиваясь в него ногтями, пытался отвлечься от этой жуткой боли. Откинув голову, он замер. Последний толчок был слишком резким. Вошел слишком глубоко. Из горла вырвался лишь жалкий хрип, по щекам безвольно стекали слезы, сам же он замер от неестественной боли. По бедрам скатывались тонкие струйки крови, порвали. Но нет, это не остановило этих ублюдков. Кисаме продолжал вбиваться в парня, еще более ожесточенно, громко постынавая над ним. Это убивало. Тсукури терялся в ощущениях — боль, удовольствие, жалость и ненависть к себе. Он позволил им. Позволил себе расплакаться. Слабый, слабый, слабый! Ничтожество. Пустое место. Отчаяние. Но руки все равно продолжали цепляться за жизнь. Боролись за существование против его воли. Он хочет жить, но не может.Себя жалеют только ничтожества.
Он лежал на полу. Холодном, нет, просто ледяном. Обнаженный, униженный, растоптаннай, ставший грязной тряпкой, об него с легкостью вытерли ноги. Он превратился в один сплошной синяк. Всюду раны, порезы, кровь. Их смех. Смех, похожий на визг свиньи, которую вот-вот зарежут. Член проходил по самую глотку. Он укусил его, совершенно не соображая. Рот, полный крови — чужой и собственной. Из разорванного ануса все еще вытекала кровь со спермой. Он не считал, сколько раз его трахали, лишь смиренно лежал, подчиняясь им, стараясь облегчить себе страдания. Потеряна последняя надежда к возвращению. Его убили, он пустое место. Ничто. Никто. Жалкая сука, такое клеймо может закрепиться на всю оставшуюся жизнь. Лезвие исполосало все его тело за непослушание, не оставило живого места. Член юноши сильно болит, на нем застыл воск свечей. Губы были также изрезаны, на них запекшаяся кровь, на ранах сперма. Ему приходилось глотать ее, чтобы не задохнуться, он глотал ее как тогда грязь, чтобы выжить. Его душили, заставили вобрать член по самые свои небритые яица и зажимали нос, двигаясь во рту, наслаждались. Он задыхался и вновь приходил себя, и вновь продолжается череда унижений. Какие же суки все альфы. Уебищные, мать вашу! И вот сейчас над ним снова навис Дае. Одетый, без этой грязной спермы на лице. Улыбается. Надсмехается. Доволен собой. Всего минута, и омега стоит на истертых в кровь коленях перед ним. Смотрит на вновь вставший член и горько улыбается. — Будь хорошей девочкой — соси. Пенис проскальзывает сквозь разбитые и выбитые зубы в рот. С легкостью проникает в расслабленое горло, мужчина грубо хватает за волосы, насаживая на себя. Его трахают в рот. Сейчас вся эта малафья окажется у него во рту, он ее послушно проглотит, остатки так и засохнут на волосах. Все по сценарию. Давно потерянный счет времени все никак не восстановится. Слезы безвольно, сами по себе стекали капельками к подбородку, и он их слизывал, глотал. Его избивали. Били ногами, в лицо, по ребрам, не жалели. Мрази.Все психи по-своему нормальные.
Они одевали меня. Даже ленту, что держала мои волосы. Хах, с чего бы это? Из разбитой губы сочится эта алая жидкость. Ненавижу себя. Они вывели меня на улицу, ленту тут же унес ветер, они тянули под дождь, грубо таская за волосы. Я не знаю этого места. Уже темно, мало что видно. Дождь. Проклятый дождь с порывистым ветром. Кидают на землю, я только жмурюсь. Снова и снова бьют. Тут не видно моих слез. Не слышно криков. Это хорошо, понимаете? Они уходят, весело гогоча. Суки... Я опять глотаю грязь. Дергаюсь, пытаясь выжить. Да, я все еще цепляюсь за свою жалкую жизнь, испорченную двумя альфами. Почему именно омега?.. Знаете, если ты омега, то обязательно краем ниже альф и бет. Это ведь несправедливо! Почему так? ПОЧЕМУ?! Больше не подпущу к себе никого. Никогда! Я закроюсь в собственном светлом мире без насилия, страха, унижений. Мой личный мир. Закрытый ото всех, только я и мысли. И пусть открыта будет моя рана, никто не узнает причину ее появления. Ненавижу всех. Ненавижу. Только и я моя тень. Никого больше не надо. Никому нельзя доверять. Все рано или поздно смогут предать. Я так жалок. Ведь миру нет дела до моих слез. Вот она — обратная сторона доверия к людям. Мама, папа, бог. Никто не поможет в трудную минуту. Ненавижу!