"Болевой порог"

-4- Знакомая дорога с самого начала потеряла свои очертания, словно превратилась в чужую, раньше ни разу не виденную. Или, может, это желтые осенние листья настолько изменили мир? У нее внутри сейчас тоже все связано с желтым цветом: перед глазами – какие-то лимонные круги подмигивают, пульсируют, переливаются, как пузырьки Louis Roederer; ноги ноют, точно обутые в шафранную ржавчину испанского сапога, а в груди клубком сворачивается желтая боль. Ей многое известно о боли. Для нее боль не враг, а скорее союзник; страх, из которого извлекаешь не слабость, а силу. Вообще-то в своё время она решила сделать боль профессией как раз потому, что желала обладать этой силой, взять в союзники этот страх. И теперь она знает, как управлять болью, как подчинять боль, как над ней доминировать. А еще… как различать ее по цветам. Последнее – из области тех субъективных суждений, о которых она привыкла себя остерегать: мир слишком объективен, слишком практичен для них. И всё-таки боль от грубого секса темно-бордовая, как спелая вишня, боль от удара – изысканный перванш с примесью электрик, если удар плеткой, а болезненно-томительное искушение – чистый кармин. Но эта боль жёлтая. Бледно-желтая, как смерть. Она знает о смерти не понаслышке, но так близко столкнулась с ней впервые, и хотя она, очевидно, выжила, запредельная боль впечаталась в тело желтым клеймом где-то в области сердца, на территории души. Ей определенно следовало бы сейчас не размышлять на тему занимательной колористики, а направиться домой и хорошенько отлежаться, да вот незадача: она плохо помнит, где сейчас ее дом. Вернее, где жилье, в котором хранятся ее вещи. Память совсем уж странно регистрирует целых два подобных места, и она не в состоянии выбрать, не в силах остановиться на одном варианте. С ней никогда прежде такого не происходило… … кажется… В какой-то степени он даже озадачен. Ее кожа бледна и болезненна, но следов от удара вправду невидно. По крайней мере, внешне. Хотя бы потому, что удар – о, это он может сказать так же точно, как то, что сегодня четверг, к вечеру разразится ливень, и парня, сидящего сейчас на скамейке под раскидистым вязом, с неделю назад бросила девушка! – удар был. Мисс Грей ударили чуть пониже шеи, но однозначно выше груди тупым не слишком твердым предметом. Вероятнее всего, кулаком, но, опять-таки, возможны варианты. Должны были ударить достаточно сильно для того, чтобы память о травме намертво закрепилась в условных рефлексах. А потому отсутствие внешних повреждений кажется просто… парадоксальным. Озадачивает. Будоражит. Шерлок наклоняется, чтобы поближе исследовать место удара. Теперь стук ее сердца слышится совсем рядом: стабильно ускоряющийся паттерн, несколько аритмичная синусоида. В этом теле много болезней – никак не меньше, чем загадок. - Я бы хотел, - произносит Шерлок почти неслышно, - провести Вашу аутопсию. Его голос почти не слышен, преимущественно потому, что Шерлок говорит сам с собой. Вообще-то никого не должны заботить его замечания и комментарии. Обычно он разговаривает с Джоном, но в отсутствие оного приходится делиться впечатлениями с самим собой. Это и лучше и хуже одновременно: лучше, потому что сам Шерлок умнее; хуже, потому что иногда нужен неискушенный умом мозг, ибо всё гениальное – просто. Шерлок настолько сконцентрирован на своих наблюдениях и озадачен выводами, что не сразу понимает, отчего в структуре паттерна сердечного ритма мисс Грей появляется такой сильный сбой. На пару секунд – почти остановка. - Ч-что Вы сказали? – удивленно, чуть заикаясь, спрашивает она. Непостижимым образом ему слышится в вопросе… …возбуждение? Шерлок резко расправляет плечи, возвышаясь теперь над клиенткой на добрых полфута. - Это весьма странно… - вслух размышляет он, и сам не решив толком, что имеет в виду: отсутствие синяков у нее на коже или ее реакцию на упоминание о вскрытии. Логичнее заключить, что последнее, но сегодня не самый логичный из его дней. Выбор продолжения становится очевиден. – Странно, что Ваше тело не несет следов видимых повреждений. Предполагаю, что-то можно было бы найти внутри при ауто… Кхм.. Его собеседница удивленно приподнимает бровь. - Продолжайте, - склоняет голову она. Шерлок откашливается, предпочитая думать, что хлебнул слишком большой глоток холодного осеннего воздуха, потому что он по определению не может ощущать неловкость или вину. Не рядом с Маргарет Грей – это уж точно. Коротким кивком подтвердив свой предыдущий вывод, он повторяет: - При аутопсии грудной полости. – И уточняет: - Жаль, что я не могу ее сейчас провести. Она наблюдает за ним как-то отстраненно: чужим взглядом, чужим наклоном головы, призрачным намеком на тень чужой улыбки. Но еще пара мгновений – и за толстыми стеклами очков ее глаза туманит боль. Мисс Грей кусает нижнюю губу, непривлекательно обветренную и потрескавшуюся под бледно-розовой дешевой помадой. - У Вас необыкновенные фантазии, мистер Холмс, - медленно произносит она, точно обдумывает каждое слово, взвешивает и только потом предлагает ему. Некоторые люди лишь так и умеют балансировать на тонкой грани между истиной и фальшью, открывая собеседнику каждого – по половине. Но Шерлок так не умеет. Да, время от времени ему приходится пичкать кого-то – подозреваемых, знакомых или даже родных – несусветной чушью во благо того или иного дела, но в целом он привык говорить, что думает, и редко взвешивает свои слова. - Вы о чем-то лжете мне, мисс Грей, - заявляет он, пряча руки в карманы. – Итак, начнем сначала!