Верность

- Что означали твои слова сегодня утром? – спрашиваю и понимаю, что больше никакой решимости у меня нет. Мне хочется стать безгласой. Сердце лихорадочно бьется в груди, я чувствую, как на щеках вспыхивает румянец, и уже разворачиваюсь, чтобы скрыться в своей комнате, в надежде на то, что он меня не услышал, но меня останавливают. Естественно, как могло быть иначе. - Не убегай, - его голос ласков, наполнен нежностью. Он разговаривает так, будто боится спугнуть меня, как маленькую птичку. – Посиди со мной немного. Я разворачиваюсь лицом к парню, ища на его лице признаки раздраженности, злобы, ярости, и не найдя оных, медленно подхожу к нему, присаживаясь на самый край дивана. Как можно дальше от него, чтобы была возможность убежать. И я совершенно не понимаю, почему так боюсь его. - Не бойся меня. Я же не такой страшный, а некоторые и вовсе считают меня красавцем, - он ласково улыбается, придвигаясь ко мне ближе и беря одну мою руку в две свои. - Откуда ты знаешь, что я тебя боюсь? – голос дрожит, как бы я не старалась привести его в порядок. Смотрю на него из-под опущенных ресниц. Взгляд падает на его плечи, на сильные, мужественные руки, на длинные, красивые пальцы. Хочется дотронуться до него, но я изо всех сил подавляю несвойственное мне желание. - Просто вижу. Что тебе не понятно в моих утренних словах? – все также ласково спрашивает муж. - Все, - тихо отвечаю ему, и решаюсь поднять на него взгляд, наполненный неизвестно откуда взявшимися слезами. - Я не сказал ничего непонятного. Пусть мы муж и жена, но мы друг другу не обязаны. Китнисс, я думаю, что ты сама понимаешь – мы не знакомы. Ты не знаешь обо мне ничего, так же, как и я - о тебе. Я хотел бы это исправить, ведь нам, возможно, придется провести всю жизнь вместе. Я хочу, чтобы ты знала: наш брак – бумаги; если у тебя нет никаких чувств ко мне, то ты мне ничем не обязана. Ты должна это понимать. - Ты не прав: я немного знаю тебя. Ты добрый, талантливый, красивый, умный, милый, сильный, заботливый. Пусть я сужу по одному дню, но ты именно такой. Ведь это твои картины висят в холле на втором этаже? – спрашиваю парня, невероятно смущаясь. - Вот именно: ты судишь по одному дню. Я довольно жесткий человек. Мои близкие не назвали бы меня добряком. Да, Китнисс, это мои картины. Но знаешь, я тоже могу немного рассказать о тебе. Но не буду, потому что не уверен в правильности своих слов. - По этому поводу можешь не волноваться: я открытая книга. Кажется, что все мои секреты узнают даже раньше, чем я. - Напротив: ты прекрасно держишь себя в руках. Обычно у тебя на лице ничего не написано, поэтому никогда не знаешь, что ты чувствуешь. Ты только часто краснеешь сейчас. - Ты все равно не ответил на мой вопрос, - уже более уверенно говорю Питу, подбодренная его словами. - Может, ты задашь его более конкретно, - предлагает парень. Опять краснею. - Ты сказал, цитирую: «Для меня этот брак значит немного больше, чем для тебя». Как мне это понимать? Парень резко становится жестче, мышцы напряженней. От такого Пита у меня по всему телу бегает стадо мурашек, хочется подчиниться ему. Или убежать далеко отсюда. - Понимай как есть, - грубо отвечает муж, резко вставая, ни разу не бросив на меня взгляд. Он стоит, повернувшись ко мне спиной, опустив голову и тяжело дыша. Резким движением громко захлопывает крышку ноутбука, отчего я вздрагиваю, и уходит наверх, по направлению к своей комнате. Мне хочется к нему. Хочется снять с него напряжение. Мне становится жутко, когда я думаю, что это я – причина такого его состояния. Мне не хочется, чтобы его гнев был направлен на меня. Мне хочется обнять его со спины, провести вдоль длины его сильного и крепкого тела руками, поцеловать в плечо и обнять, крепко-крепко. Боже, что за мысли? Наверное, вино не до конца выветрилось из моей головы. Быстро поднимаюсь по лестнице, иду к своей комнате, но меня останавливает звук из комнаты Пита. Ни на что не похожий полувздох, полурык, исходящий из груди мужа. Оборачиваюсь: дверь соблазнительно приоткрыта. Я делаю пару шагов по направлению к его спальне, но резко отдергиваю себя. Сколько странных мыслей меня наполняет сегодня? Это все Джоанна! Понаговорила мне всякой ерунды, а я мучайся! Разворачиваюсь обратно, принимаю ледяной душ и ложусь в постель. Наверное, свадьба была не такой уж и хорошей идеей… Так, все, Китнисс. Хватит думать, пора спать. *** На протяжении двух недель меня посещают навязчивые мысли по отношению к Питу. И ладно бы, они были бы беспочвенными, но нет, Пит довольно часто давал мне загадочные намеки на его отношение ко мне. Раз пять он подарил мне цветы. И не какие-нибудь, а вечерние примулы с китниссами. Откуда он узнал про стрелолисты? Неужели он запомнил про примулы? Довольно часто мы ходили на ленчи и в рестораны. Нам приходилось вести себя, как нежно влюбленная молодая парочка. Но дальше легких поцелуев в губы дело не заходило, что меня неожиданно разочаровало. Я не всегда сразу осознавала, когда надо было прекращать игру. Я не всегда осознавала, когда у нас была игра: когда мы были в общественных местах под прицелами фотокамер, которые постоянно за нами следили, или когда мы возвращались домой, где мы друг до друга даже не дотрагивались. Иногда я видела того жуткого Пита. И мне все также неизменно хотелось его успокоить. Иногда я слишком долго смотрела на него. На его пальцы. На шелковистые волосы. На его широкие плечи. На накачанный торс, который просвечивался сквозь белую рубашку. Он нравится мне, это нельзя отрицать. Мы начали дружеское общение. Я стала узнавать его ближе. Пит довольно сложный человек. В начале разговора он милый и добрый, терпеливый и понимающий. Но как только разговор заходит про чувства, я сразу вижу того жесткого Пита. И я его понимаю: какие чувства у него могут быть ко мне? Это же какое терпение надо иметь! Но с каждым днем мне все больше хочется с ним развестись. Пит был прав: я ему ничем не обязана, так же как и он мне. Нам надо было дать возможность познакомиться перед замужеством. Нам не надо было вступать в брак. Это бракованный брак. Мне отчего-то кажется, что не будь этого брака, мы с Питом никогда не начали бы общаться. Я чувствую себя навязанной невестой, как бы ужасно это ни звучало. И за это я ненавижу его. Но я все же продолжаю готовить ему завтрак, мыть за ним посуду. Стараюсь делать все, до чего добираюсь раньше домработницы, которая все же есть, но по контракту она старается не попадаться хозяевам на глаза. *** В последний раз оглядываю себя в зеркало: на мне красное платье в пол, с разрезом от середины бедра на левой ноге; волосы я завила и откинула на правое плечо, оставив одну прядь на левой. Губы накрасила ярко-красной помадой, красиво подчеркнула глаза. Черные туфли на шпильке завершили образ. Выхожу к Питу, который ждет меня в вестибюле. Парень нервно ходит из стороны в сторону, довольно часто поглядывая на часы. - Я понимаю, Китнисс, что красота требует жертв, но не трех же часов! Отлично выглядишь, кстати, - говорит комплимент парень, так, будто между прочим! Во мне просыпается кактус, который при любом касании колется. - Я могла вообще не идти, - нагло отвечаю ему, с раздражением смотря мужу в глаза. Он устало вздыхает и уже более мягко говорит: - В тебе вредности на троих хватит. Вспоминаю знакомую всем шутку и отвечаю: - Ты меня недооцениваешь. Пит усмехается, но ничего не говорит, лишь жестом пропуская меня вперед. В машине мы не разговариваем. Даже не смотрим друг на друга. Меня это устраивает: я все еще чувствую себя навязанной. И поэтому я хочу искоренить из себя любые виды привязанности к Питу. Только у меня это не получается: с каждым днем он все больше манит меня в свои цепи. За это я ненавижу его еще сильнее. Подъезжаем к особняку нашего партнера, который организовал банкет в честь юбилея нашего сотрудничества. Мы теперь приглашены не как дети владельцев компаний, а как их объединители. Смешно. Пит первым выходит из машины, открывает мне дверь, подает руку. Когда я выхожу – он ее целует. Вспоминаю, что игра началась, а я даже не заметила. Я перехватываю его руку, целую его мягкую кожу, вдыхаю его запах: масляных красок и меда. Пит резко выдыхает: ему нравится. Я улыбаюсь ему, и мы идем дальше, к саду, где расположен шатер. Играет медленная музыка, повсюду снуют официанты с шампанским: все как обычно. Пит берет два бокала, отдает один мне. Шепчет: «за нас», я думаю: «за нашу игру». Все повторяется: это еще один прием. И мне здесь уже не нравится. Я никогда не видела нашего партнера, который организовал этот банкет. Я думала, что мистер Хоторн – это лысеющий мужчина в теле преклонных лет. Но я никак не могла подумать, что мистер Хоторн – это сногсшибательный сероглазый брюнет. И уж точно я не думала, что ему от силы тридцать лет. Поэтому, когда он подошел, я стояла с открытым ртом и глупо пялилась на него. Спас ситуацию Пит, который, поцеловав меня в уголок рта, привел меня в чувство. Зря пялилась: он вел себя с нами почтительно вежливо, никак не выдавая своих истинных эмоций. Ничего нового от него мы не услышали: он, как и все, поздравил нас со свадьбой, похвалил нашу пару, сделал пару комплиментов Питу по поводу меня. Меня удивило лишь это: - Не будь миссис Мелларк замужем, я бы поборолся за ее сердце, - произнес брюнет и поцеловал мою руку, слишком долго держа ее в своих теплых ладонях, смотря в мои глаза: серые в серые. Это было довольно интимно и неприлично, если учитывать то, что рядом со мной стоит мой благоверный. Пит резко напрягся, его голос стал на пару градусов холоднее, чем вежливый тон. - Не волнуйтесь, мистер Хоторн, не один бы вы сражались за сердце миссис Мелларк, - мое имя он произнес особенно четко, подчеркивая наши узы. От действий мистера Хоторна я инстинктивно прижалась к мужу, ища защиты. Рука Пита на моей талии напряглась еще сильнее, показывая свою готовность отстаивать мою честь. Резко блондин улыбнулся безумной для него улыбкой. – Вы же не думаете, что я один добивался сердца моей красавицы? - Конечно, нет. Расслабляйтесь и получайте удовольствие, - желает мистер Хоторн и отходит к другим гостям. Было видно, что брюнет пожелал это моему мужу. Он, видимо, заметил напряжение Пита, которое исходило от него волнами. Наш партнер на нас даже больше не смотрит, а Пит все не расслабляется. Я нежно дотрагиваюсь кончиками пальцев до его скулы, вынуждая посмотреть на меня: - Эй, что с тобой? Он уже ушел. – Раньше мне не приходилось справляться с ревностью. И мне не понятно, откуда она у Пита. - Все нормально, Китнисс, - парень резко притягивает меня к себе, целуя настойчиво и довольно грубо, проникая языком мне в рот. Я знаю, что не могу ему отказать, ведь мы на публике. Но и отвечать на поцелуй я тоже не собираюсь. Муж становится все настойчивей, беря одной рукой меня за шею, а другой притягивая ближе к себе за талию. Хочешь не хочешь, а на такой поцелуй отвечать приходится. Сначала немного подаюсь к нему ближе, потом немного шире приоткрываю рот, позволяя ему больше действий. Пит немного прикусывает мою нижнюю губу, я провожу языком по его зубам. Я знаю, что надо отстраниться, я помню, что хотела избавиться от любых чувств к мужу, я вспоминаю, что на нас смотрят наши родители, но раз Пита это не волнует, то меня и подавно. В груди разливается раскаленная карамель, приливая к самым кончикам пальцев. В местах, где муж касается моей голой кожи, остаются ожоги, несмотря на довольно ветреный вечер. Пит отстраняется, напоследок целуя меня в уголок рта и висок, ничем не выдавая своих чувств, и улыбается так, будто сейчас ничего не произошло, хотя на нас и смотрят: кто с изумлением, кто с пониманием, а кто и с откровенным осуждением. А я не могу отвести от него затуманенного страстью взора. Только его украдкой брошенное: «Позже, детка» выдает его. Еще для приличия мы находимся здесь четверть часа, а потом Пит резко ведет меня к машине. В автомобиле я вспоминаю о своих планах. Муж смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством и нежностью, отчего я хмурюсь, а он оглушительно смеется. - Что смешного? Ты ожидал, что я брошусь к тебе в объятия? – с сарказмом почти срываюсь на крик. – Не дождешься. Здесь не надо играть, - обиженно бурчу ему. Пит успокаивается, но все еще держит на губах ухмылку. Я тоже успокаиваюсь, и уже нормально спрашиваю: - Что это было? - Я, как и любой муж, отстаивал честь моей жены, а потом просто показал свою ревность, чтобы никто ничего не заподозрил. Расслабься и получай удовольствие, - это довольно многое объясняет. Я задумываюсь: а как бы поступил настоящий любящий муж? Никакого другого поведения, кроме как поведение Пита я не могу представить. А я-то поверила… Дура! Ах, значит расслабься и получай удовольствие, говоришь? Ну на тебе! Я снимаю туфли, взлохмачиваю волосы, расстегиваю платье, опускаю топ вниз по пояс и высовываю голову из открытого люка. Ветер еще больше взлохмачивает мои волосы, потоки ночного воздуха заставляют глаза слезиться, а кожу покрываться мурашками. От чувства свободы хочется кричать, и я не осмеливаюсь лишать себя такого удовольствия. Впервые, со времени моего предложения я чувствую себя свободной, никому и ничем не обязанной. Чувствую себя прежней. Машина останавливается, я не собираюсь ждать, пока Пит откроет мне дверь. Я резко открываю дверь, шагаю по мощеной мостовой босыми ногами, все еще с опущенным платьем. Пит догоняет меня у лифта и пронзает меня хмурым взглядом своих глаз. Обычно, эти глаза – воплощение всего доброго, что есть на земле, сейчас заставляют мою кожу покрыться мурашками не хуже вечернего морозного воздуха. Я встряхиваю волосами, отворачиваясь от парня. Он бурчит: «Как ребенок», чем задевает меня. Он все еще смотрит на меня, а я еле сдерживаю слезы. Почти бегу по лестнице в свою комнату, бросив туфли на пороге дома. Залетаю в свою комнату, громко хлопая дверью. Хрустальный графин разбиваю об пол, резко бросив его, выпив пару глотков, чтобы хоть как-то успокоиться. Напрасно. Сдергиваю платье, раздраженно прыгая по осколкам из-за того, что оно не снимается. Порвав его, понимаю, что я не расстегнула молнию до конца, но мне плевать. Откидываюсь на кровать, утыкаясь лицом в застеленную покрывалом подушку, и рыдаю. Оплакиваю свою свободу, оплакиваю свои чувства… Плачу почти всю ночь, засыпая лишь под утро, с растекшейся под глазами тушью.