Падший

От Аффтора: Ничего не прошу, ни на что не обращаю вашего внимания. Просто прокментируте предпоследнюю главу... Пожалуйста... Улькиорра выбежал из школы, не обращая внимания на орущую благим матом консьержку, которая даже собиралась его преследовать. Глаза снова застилала белая слезная пелена, мешающая нормально ориентироваться в пространстве. Шиффер одним молниеносным движением правой руки смахнул с глаз собирающуюся выскользнуть соленую жидкость, а правой снимая машину с сигнализации. Распахнув дверцу, парень, быстро пригнувшись, вскочил внутрь и стартовал с места, оставив после себя облачко дыма, надолго зависшее в воздухе. -Черт! – зло выдохнул Гриммджоу, падая на колени и снизу наблюдая за тающим облачком. -Что вы себе позволяете, молодой человек! – вслед за парнем из дверей школы высунулась доисторическая бабуська, являющаяся консьержкой в данной школе. -Заткнись, курва! – Джаггерджак был зол, очень зол, ему надо было выместить эту злость на ком-то из окружающих. Бабка заткнулась, но не от того, что на неё подействовал угрожающий рык, наполненный гневом, злобой и… грустью? Нет, не поэтому! Все потому, что она просто офигела от такой дерзости и наглости в свой адрес, а Гриммджоу все молотил кулаком в холодный серый бетон, разбивая в кровь костяшки пальцев. Отойдя, наконец, от шока, бабулька залепетала: -Как вы смеете! – в её голосе угадывался непонятный ей самой страх, но что-то толкало пенсионерку на то, чтобы нагрубить в ответ голубоволосому красавцу. -Сука! – прошипел парень, вскакивая на ноги, медленным размашистым шагом подходя к ней. Бабка попятилась назад, уткнувшись в школьную пластиковую дверь, Джаггерджак приблизился, замахиваясь и надменно, но, с плещущимся безумием на дне голубых глаз, смотря на неё, а потом опустил руку, будто вдруг придя в себя. Консьержка уже успела зажмуриться, готовясь к пощечине, но её не последовало, поэтому пенсионерка открыла глаза. Лицо Гриммджоу пошло красными пятнами, от испытываемых эмоций, он сидел на ступеньках, понурив голову, не зная, что делать, он совсем запутался. Запутался в своих желаниях и убеждениях, В своих чувствах, эмоциях и предпочтениях. Будто по лабиринту бежит – это не развлечение. А может быть первый лишь увлечение? Или все было для отвлечения? Для ослабления внимания, А в воздухе сквозит непонимание, Улыбка на лице. Молчание. Взгляд, когда-то породивший желание. Повисшее между нами отчаяние… -Это твой парень? – весело спросила осмелевшая бабка, решившая, что бить её не будет. -Заткнись! – устало бросил Джаггерджак в её сторону, прикрывая ладонью глаза. -Как грубо! – воскликнула пенсионерка, кряхтя подходя к парню и со скрипом и стонами садясь на ступеньки рядом с ним. -Завяжи варежку! – прошипел парень. -Иначе что? Ударишь меня? – откровенно наглым голосом, в котором присутствовали нотки веселья, спросила бабка. – Он тебя бросил?! -Завали ебало! – не выдержав, заорал Гриммджоу, снова замахиваясь и снова, как и в первый раз, опуская руку. -Хочешь, я подарю тебе… себя? – вопросила бабка. Джаггерджак застыл, а потом медленно к ней повернулся. Похоже, пенсионерка не шутила, парень посмотрел на её чуть обнажившуюся грудь и затрясся от истеричного хохота, а потом, когда истерика прекратилась, от ужаса. -Пошла в пизду, шалава! – он вскочил на ноги и побежал подальше от школы, не понимая, куда катится этот мир и за что к нему постоянно пристают всякие допотопные извращенцы… Но допотопная бабулька-извращенка – это, конечно, что-то новенькое. -Какая некультурная молодежь, — буркнула себе под нос консьержка, с трудом поднимаясь на ноги, — ну, хоть не наплюет на ступеньках. «Что за жизнь-то такая? Сам ненормальный, влюбившийся в какого белокрылого брюнета из сна, при этом трахающийся с каким-то другим брюнетом… Кстати, почему меня раньше не посещала эта мысль? Ведь Улькиорра и Он похожи. И бледная кожа, и черные длинные волосы, наверняка… Да, у того брюнета тоже были зеленые глаза!» – Думал парень, пробегая улицы и не обращая внимания на матерящихся водителей, под колеса чьих автомобилей он чуть не попал. Правда, последнюю особенность он во сне видел довольно-таки размыто, ведь последнее, что он помнил, мертвое холодное тело с закрытыми глазами и распростертыми на земле белоснежными крыльями, чего не хватало Улькиорре, так это белых крыльев, все остальное вроде бы присутствовало. Вот дерьмо! А если Шиффер – это… Нет, этого не может быть, он уже привык к тому, что псих, помешанный на поиске несуществующего возлюбленного и даже уже смирился с тем, что это невозможно, однако не прекращал его любить. Возможно, он уже привык к своему одиночеству, к своим детским надеждам и мечтаниям, переносящим его в другой мир, ему так не хотелось разбивать эти мечты и надежды, так не хотелось возвращаться в суровую реальность, которая была жестока по отношению к нему, постоянно загоняя в угол. Парень тихо жил в созданном собой мирке, в котором он был счастлив, гоняясь за Ним, а внезапно появившийся из ниоткуда Улькиорра нагло разрушил, буквально растоптал его хрупкий хрустальный мир. Хотя, Шиффер также, вернув Гриммджоу в реальность, добавил в неё сахар, соль и совсем немного красного перца, внося в будничную жизнь Джаггерджака море красок и впечатлений. Теперь же Гриммджоу, брошенный, оставленный брюнетом в этом гадком мире, чувствовал потребность в Улькиорре. Верно ведь говорят: «Часто мы осознаем ценность вещей, лишь потеряв их!» Джаггерджак чувствовал это – чувство потерянности, потерянности в этом мире. Парень понимал, что если он не найдет сейчас Улькиорру, не извиниться, его сердце разобьется, возможно, не сегодня, а завтра или после завтра. Нить, прикрепляющая вдруг оживший орган к существованию, натягивается, готовая в любую секунду лопнуть. Сейчас сердце голубоволосого ощутило, что появился человек, который ему нужен. Сейчас вдруг Гриммджоу все осознал, этот жестокий мир раскрыл ему глаза и спасением от этого мира был он – Улькиорра, а если его нет, нет спасения. А человек, который спасет и защитит… нет, не тебя, а твою душу – это человек, которого ты любишь. Почему Гриммджоу понял это лишь сейчас? Почему он понял смысл и других гениальных слов только сейчас: «Умей ценить того, кто по тебе страдает, и не гонись за тем, кто счастлив без тебя!» Джаггерджак, запнувшись о выступающий из земли корень, полетел лбом на асфальт. Он выругался сквозь сжатые зубы и внезапно почувствовал усталость, навалившуюся от быстрого бега. Парень поднял голову, вытирая тыльной стороной ладони сочащуюся из носа кровь. Он был в заросшем парке, не знал это место, но помнил. Джаггерджак лежал на потрескавшемся асфальте, сквозь который пробивались корни, и смотрел вперед – не очень давно он появился здесь первый и, как ему тогда казалось, последний раз. Тогда он первый раз увидел этот сон и пошел, куда глаза глядят прямо посреди ночи, пытаясь как-то развеяться и успокоиться. Тогда он выкурил здесь свою последнюю сигарету, но это было ночью и парень, витая в облаках от переживаемых эмоций, думал, что бродит по райскому саду, а мрачные кривые фонари казались ему светом, даримым ангелами. Днем здесь все было по-другому: старая, покосившаяся лавочка, поросшая плющом, грязный, потрескавшийся асфальт, местами вывороченный корнями древних деревьев, проржавевшие фонари и непонятная, заросшая лужа, некогда бывшая озером. Парень поднялся и, шатаясь, направился в сторону лавочки. Она дружелюбно приняла Джаггерджака, только лишь тихо скрипнув. Голубоволосый погладил старое сыроватое дерево, готовое в любой момент от древности распасться на тысячу щепок, он раскинул руки по обе стороны от головы, положив их на спинку, а голову откинул назад, устало закрывая глаза. Здесь его никто не побеспокоит, в этот парк никогда никто не приходит, возможно, раз в пару месяцев сюда наведывается живая душа. Здесь будет время поразмыслить, подумать, предаться фантазиям… Улькиорра вылетел на машине со школьного двора, проносясь по бордюру, он наблюдал людей, кудахтающих от страха и разбегающихся перед машиной, словно куры перед трактором. Внезапно возникло желание кого-нибудь задавить, а чего ему бояться? Ведь он завтра умрет, отсидеть не успеет, даже если его сегодня посадят, к тому же, если бы тюрьма спасла от Совета, Шиффер был бы не прочь условно просидеть небольшой срок и выйти на свободу, вдохнуть полной грудью и начать жизнь с чистого листа. Но… Халлибел достанет его, где бы парень ни находился. Даже если это будет тюрьма, она придет туда и убьет его, поэтому на его грязном, исчерканном и исписанном вдоль и поперек листе в клеточку оставалось лишь пару клеток для завершения этой жизни… Для последних, самых важных событий за всю историю его существования. Хотя, это у людей, чаще всего все значимые события происходят в конце жизни, а какие могут быть важные происшествия в жизни, без пяти минут мертвого Падшего, за всю жизнь который умудрился влюбиться в голубоволосого смертного, что явилось роковой ошибкой для брюнета. Шиффер крутанул руль, все же избегая встречи с дрыгающимся беспомощным телом, лежащим на асфальте. Их надо было убивать? Разве этот парень был в чем-то виноват? Разве он должен был поплатиться жизнью за его, Улькиорры, ошибку? На все эти вопросы был только один ответ – НЕТ! Поэтому брюнет снова мчался по магистрали, каждый раз выкручивая руль перед очередным заносом, дабы не вписаться в стену, которые в каменном городе, изобилующем небоскребами, присутствовали буквально на каждом шагу. «А может на все плюнуть и утопиться? Хотя, это будет слишком просто! Нет, вообще не буду заканчивать жизнь самоубийством. Это будет как проявление слабости, трусости, боязни встретится со смертью лицом к лицу, поплатиться за все свои прегрешения, хотя я толком-то ничего и не сделал. Но, в любом случае, не буду! Гриммджоу наверняка ещё не скоро поймет, что я нужен ему. Зная характер Халлибел, я готов поспорить, что она оповестит Джаггерджака о моей смерти, дабы посмотреть на его реакцию. Ведь эта девушка всегда презирала какие-либо связи между ангелами и другими ангелами, что уж тут говорить про ангела и смертного. Мало того что, презирала, она ещё и пресекала эти самые связи, желая, чтобы «прокаженных» в этом мире стало меньше. Борясь за так называемое правосудие, она умыла свои руки кровью различных ангелов. И на этот раз хочет посмотреть, насладится тем, как человек будет смеяться, а ангел будет умирать, неоцененный этим человеком. Это и надо было Халлибел, она просто-напросто наслаждалась этим смехом, вызванным… нет, даже не смертью, а именно оповещением этого человека о смерти. Ведь он считал, что его время попросту заняли, непонятно чем и непонятно зачем, это всех людей дико бесило. Интересно, а будет ли это так бесить Гриммджоу?» Шиффер фанатичным взглядом посмотрел в зеркало, вся эта злость, появившаяся из ниоткуда и разрушившая образ неприступного парня в прах… Это было совершенно непонятно, ведь Улькиорра знал, что голубоволосый ничего не понимает, стараясь держаться за свой хрупкий жалкий мирок, убегать от реальности. Это жутко бесило брюнета, хотя он, естественно, никогда этого не демонстрировал. И все-таки Шиффер на что-то надеялся, он надеялся, что Гриммджоу таки произнесет заветную фразу, состоящую всего-навсего из трех слов. Неужели эти три слова произнести настолько трудно? Да, невыносимо трудно, человек, создание склонное врать в любом месте и при любых обстоятельствах, в данной же ситуации соврать слишком трудно. Улькиорра устремил взгляд вдаль, смотря на заходящее солнце. Как уже мог быть вечер? Ведь совсем недавно… Буквально минут пятнадцать назад было ещё утро, они с Гриммджоу ехали в школу, но, похоже, размышляя, брюнет не заметил опустившиеся на город сумерки. Он, бездумно колеся по городу, лишь машинально выворачивал руль, чтобы не вписать в статичные объекты, попадающиеся на пути. Улькиорра оглядел улицу через лобовое стекло, определяя свое местоположение – что ж, отлично, до нужного места рукой подать. Шиффер вышел из машины, захлопнув дверцу, и подошел почти к самому краю разрушенного моста. Парень опустился на колени, потом сел, посмотрел на багровые лучи, и вовсе лег, подтянув одну ногу, согнутую в колене, к себе. Недолго думая, брюнет достал из кармана смятую пачку сигарет и, выудив оттуда одну, закурил. Улькиорра смотрел в серое небо, на котором уже появились первые звезды, подсвечиваемые красным светом, он медленно выпускал в небо струи дыма, которые тут же начинали таять, постепенно пропадая на сизом фоне. Парень положил вконец измученную сигарету возле себя и затушил её указательным пальцем, продолжая созерцать небо. Мозг, работавший целый день, хоть и прошедший так быстро, давал о себе знать закрывающимися глазами. Брюнет и не сопротивлялся, отдаваясь во власть сну.