Муж женовидный

Старая женщина стояла перед Фригг. — Хорошо ты сделала, асинья, что защитила Бальдра нашего лучезарного, свет ясный, от злых козней, напастей, — бормотала она. — Только уверена ли ты, что со всех людей, вещей и животных взяла ты клятву? Фригг, смотревшая на огонь в очаге и расчесывавшая костяным гребнем свои длинные темно-русые волосы перед поставленным ребром медным блюдом, кивнула. — Не волнуйся, бабушка, со всех. — Никого не забыла? — настаивала старуха. — А то ведь знаешь, как чего бы да не случилось... Кто-то словно шептал матери на ухо: "Не говори!" Но старуха назвалась родительницей ее давней подруги-асиньи, и не было причин ей не доверять. - На стволе Иггдрасиль поселился молодой побег омелы, — сказала Фритт. — Он так тонок и юн, что вряд ли может причинить какой-либо вред Бальдру. Я пока не взяла с него клятвы, пусть подрастет... Старуха кивнула довольно. ...Старуха, путаясь в юбке, спешила на запад от Вальхаллы, обогнув двор, где молодые боги и эйнхерии развлекались, бросая в Бальдра камни, кинжалы и копья, стреляя в него из луков. Давшие обет веши, не достигая тела Бальдра вонзались в землю, какой бы меткой рукой они не были направлены цель. Отбежав достаточно далеко от площади тинга, старуха забормотала какие-то слова, и вот - это уже был Локи, выдергивающий с корнем тонкий побег омелы. Он вернулся на поле тинга и подошел к слепому богу Хеду. — Отчего ты не мечешь оружием в Бальдра, как другие? - спросил Локи, как будто бы это было не понятно без слов. — Оттого, что я не могу видеть Бальдра, о злоязычный, — со скрытой горечью ответил слепец, — да и оружия у меня нет. Локи меж тем смеялся, следя за веселой игрой. — Брось и ты что-нибудь! — предложил он Хеду. — Я направлю твою руку, метни в него этот прут. Хед взял омелу и метнул ее так, как показал ему Локи. И говорят эйнхерии, да и сам Эску-Тор признается, что в мгновение броска Бальдр глянул через толпу туда, где стояли двое — Хед и Локи — и, глядя ему прямо в глаза, Локи вызывающе и победно усмехнулся, а во взгляде бесстрашного Бальдра промелькнул страх. И в ту же секунду прут омелы точнехонько вошел ему в сердце. Кровь залила светлую рубашку. Прижав руки к пронзенной груди, Бальдр осел на землю. — Только тебя, — прошептал он с уносящимся вздохом. Что он хотел сказать?.. Не знает и, уж верно, не узнает никто. Великое горе охватило Асгард и Мидгард, ибо все любили светлого Бальдра. Когда он упал, застыли в смятении боги, никто не мог произнести ни слова и никто не был в силах протянуть руку, чтобы поднять его. У всех был в мыслях тот, кто совершил злодеяние, но никто не посмел убить его, потому что тинг был великим урочищем мира. Когда же к асам вернулся голос, на слова его не хватило, а только на плач. Тяжелее всех было горе Одина, единственного изо всех осознавшего, что теперь, со смертью Бальдра, Гибель Богов неотвратима. Тут Фригг вышла вперед. — Кто из вас, могучие асы, хочет заслужить мою милость, кто отправится в Мир Мертвых и попросит Хель отпустить Бальдра обратно к нам за выкуп? И вызвался бог Хермод поехать туда. А тем временем асы стали готовить тело Бальдра к погребению, если вести будут неутешительными, и им все-таки придется расстаться с ним. Тор, могучий воин, храбрейший среди богов, плакал словно ребенок. Хермод приехал к Хель. Дочь Локи и великанши Ангрбоды, повелительница подземного царства, была ужаснее самых чудовищных великанш. Одна половина ее лица была красной, словно обваренной кипятком, другая — синей, и распространяла запах гниения. Но поклонился ей Хермод и сказал: — Отпусти Бальдра со мной обратно в Асгард, ибо великий плач идет по земле, и никому нет ни счастья, ни покоя без Бальдра. Хель засмеялась, нагоняя ужас видом раскрытой пасти с клыками, что пили кровь из неостывших тел мертвецов, и ответила ему: — Не бывало еще такого со Дня Сотворения Мира, но соглашусь я, пожалуй, если во всех мирах все живое и мертвое будет один день, от восхода и до заката, плакать о Бальдре. Это несложно, если действительно был он всеми так почитаем и любим, как сказываешь это ты, его брат. Влекомый радостной надеждой, быстро вернулся Хермод в Асгард и пересказал богам все слышанное. Тогда асы разослали гонцов по всем мирам просить, чтобы все плакали о Бальдре и освободили его от Хель. И стали плакать все люди и все существа, даже вечно враждующие с богами великаны пролили о безвинном Бальдре слезы, плакали животные и растения, камни, земля, и небо пролилось дождем, металлы источали капли, как бывает с ними, если они попадают с мороза в тепло. Посланцы асов шли к Владычице Мертвых, чтобы сказать ей, что исполнено условие договора, когда в одной из пещер нашли великаншу по имени Токк. Она сидела на камне недвижима и молчала. Гонцы переглянулись испуганно и попросили ее плакать о Бальдре. Она же на это ответила: — Над погребением Бальдра убитого Плакать могла бы я только без слез. Ни при жизни, ни мертвый он не был мне нужен! Пусть у Хель останется добыча ее. В ужасе отшатнулись от великанши гонцы, ибо эти противоречивые, непонятные слова подводили итог их надеждам. А великанша злорадно захохотала и прокричала в ночь: — Такова моя благодарность тебе, светлый Бальдр! Прими же ее! Безумием огня, что пылает в горне у литейщика, полыхнули глаза великанши, и также, как кузнечный огонь расплавляет металл, так и это пламя выжгло что-то в душах тех, кого оно коснулось. И клялись потом гонцы перед богами, что эти отчаянные глаза принадлежали сыну Лаувейи.