Оковы нежности

- Еее, я все! Альс отрывает взгляд от экрана как раз вовремя, чтобы увидеть, как Йен, ухватившись за перекладину над дверью, обезьянкой болтается на импровизированном турнике, теряя попутно тапочки. Любуясь задранной футболкой, Альс отмечает про себя, что кое-кто только что напросился на ежеутренние подтягивания. Может, наконец-то мышцы на руках появятся. – Все? Сам он сделал лишь две трети от запланированного на вечер – в связи с завтрашней поездкой на море, срочные «рабочие» дела они договорились закончить сегодня, а Йен – известный любитель тянуть кота за хвост. - Почти. Еще два конспекта осталось, но Возрождение у меня где-то в папках валялось, а историю древнего мира я завтра в машине набросаю. - Что, без книжек и ноутбука? Кто вчера разорялся насчет «ничего лишнего, и особенно – никакой техники, мы едем отдыхать»? К тому же в машине тебя укачивает. - Я таблетку выпью. Ну, или в понедельник встану пораньше… - Видели бы это твои коллеги, - качает головой Альс. – Йен, ты хуже своих студентов, честное слово! У нас уговор. - Я устааал, - Йен смешно морщит нос. - Не «устааал», а лентяй и непоседа. Может, тебя промотивировать? - Угу. - Раздевайся. Йен сейчас может фыркнуть с показным негодованием, сказать «Эй, мы так не договаривались!» и обратить все в шутку. Но он замирает, а затем опускает ресницы, словно не в силах выдержать пристальный взгляд, и молча стягивает футболку. Отлично. Альс как раз настроен на активное завершение вечера. Расслабиться, стряхнуть ненадолго отполированную до блеска личину цивилизованного человека, выпустить на свободу личных демонов… а до тех пор он придумает, чем занять Йена, чтобы тому тоже не было скучно. - До конца. Джинсы, белье… Альс достаточно внимателен, чтобы заметить и едва уловимую дрожь в пальцах, и занавесившие лицо рыжеватые пряди, и трогательный румянец, который призвана скрыть эта нехитрая манипуляция. Йен запросто может расхаживать нагишом после душа, но в такие минуты смущается каждый раз, и одного этого достаточно, чтобы разбудить дремавшее до поры темное вожделение. Широкий кожаный пояс-корсет плотно и надежно обнимает грудную клетку чуть ниже сосков, оставляя обнаженным живот. Вдох-выдох – Йен дышит быстро и неровно. Нервно. Альс дожидается очередного выдоха и стягивает туже, застегивая одну за другой пряжки. Легко-легко, едва касаясь, гладит маленькие твердые комочки и затягивает еще один ремень непосредственно над ними. Остроумная конструкция дает достаточно свободного места для разнообразных воздействий и, в отличие от веревок, почти не оставляет после себя следов. Тонкие запястья, почти такие же тонкие щиколотки… На бледной коже с россыпью веснушек ремни и сталь смотрятся ошеломляюще эротично. - Расставь ноги. Следующий ремень, скрученный из двух узких, нарочито грубых кожаных полосок, ложится между, не оставляя без внимания ни одного чувствительного местечка. Здесь следы останутся в любом случае, но никто кроме него их все равно не увидит, к тому же ради удовольствия можно и потерпеть немного, считает Альс. Судорожный вздох дает ему понять, что его жертва сейчас хорошо чувствует каждый изгиб, каждую выпуклость и шершавинку своих пут. Он закрепляет петлю на поясе, стараясь не причинить излишнего дискомфорта – это всего лишь напоминание о том, что ждет дальше. Аперитив, помогающий скоротать время до того, как на стол подадут первое блюдо роскошного ужина, и одновременно возбуждающий аппетит. О том, чтобы аппетит пока остался неудовлетворенным, позаботится последний ремень, мягко, но надежно перетянувший мошонку. - А теперь возвращайся к себе и заканчивай конспекты, - Альс едва сдерживает улыбку при взгляде на вытянувшееся лицо Йена. – Пока не закончишь, не освобожу, не надейся. Чтобы придать сказанному вес, он проводит большим пальцем по горячей возбужденной плоти, чуть надавливает ногтем, вырывая приглушенный вскрик. - Если почувствуешь желание сделать то же самое – воздержись, будь так добр. Иди, - несильный шлепок по заду задает нужное направление, и Альс снова остается наедине с ноутбуком. Сосредоточиться заново получается далеко не сразу, но уж чего-чего, а самодисциплины ему не занимать. Излишками он регулярно делится с Йеном, поэтому не сомневается, что запреты будут соблюдены, а конспекты – подготовлены, рано или поздно. *** «Рано». Это первая мысль, которая посещает Альса при виде «жертвы», ухитрившейся разделаться с «домашним заданием», опередив его самого. Вот что значит правильная мотивация! - Садись и жди, пока я закончу, - жест в сторону большого глубокого кожаного кресла. Альс долго искал такое, которое давало бы простор не только фантазиям, но и их реализации, пока не остановился на этом – с прихотливо изогнутыми подлокотниками и полукруглыми выступами по обе стороны высокой спинки. Единственное усовершенствование, которое он позволил себе добавить к этому великолепию – вшитую в спинку петлю из той же темно-коричневой кожи, не бросающуюся в глаза посторонним. - Не могу, - тихий не то смешок, не то всхлип, и Альс, сжалившись, встает, чтобы зафиксировать запястья Йена при помощи такой удобной петли и удержать его руки подальше от соблазнов. Ноги он привязывать не стал – пока не стал. Чем больше связанный будет дергаться, тем крепче ремни врежутся в кожу, что в сочетании с невозможностью кончить станет достойной расплатой за неумение себя контролировать. - Сиди тихо, - предупреждает Альс, возвращаясь к работе. Кляп он использовал редко и только тогда, когда в нем действительно была необходимость, не желая лишать себя симфонии вздохов, криков, всхлипов и стонов, проклятий, жалоб и просьб. Его всегда интересовало, что чувствует в тот или иной момент его жертва, а также как далеко он может зайти в рискованных играх с чужой стойкостью, поэтому он не стал бы применять что-нибудь потенциально опасное, не испытав предварительно на себе. Экспериментируя с имбирем и жгучим перцем, Альс знал, что Йен будет кричать – не сможет не кричать. Но так же точно он знал, что боль, какой бы нестерпимой ни казалась поначалу, постепенно угаснет, оставив на память о себе несколько незабываемых минут. По сравнению с ними те пятнадцать минут тишины, которые он требовал сейчас, были вполне по силам. Эти пятнадцать минут становятся пыткой в первую очередь для самого Альса – присутствие обнаженного и связанного Йена не способствует концентрации мыслей на таблицах и формулах. Мысли сейчас, вкупе с жарко пульсирующей кровью, сосредоточены в совершенно ином месте, но Альс привык обуздывать себя и доводить задуманное до конца. Он отрывает взгляд от экрана, только когда завершен последний расчет. Поднимаясь из-за стола, он чувствует себя хищником, подбирающимся к беспомощной добыче. Негласное правило их игры, равно известное обоим: пока Йен связан, Альс может творить с ним все, что захочет и так долго, как захочет. Иногда он не отказывает себе в удовольствии поведать Йену – уже обездвиженному – что именно и в какой последовательности намеревается с ним проделать. Неотвратимость, приправленная предвкушением, порой ничем не хуже сладкого ужаса неизвестности. Полная власть и полная безнаказанность. Альс упивается ими в такие минуты, зная глубоко внутри себя, что никогда не воспользуется ими во вред тому, кто с почти неслышным стоном выгнулся сейчас в кресле, не в силах совладать с потоком ощущений. Не сможет. Не захочет. Он уверен, что Йен, доверяясь безоглядно и безгранично, тоже это знает. Стек висит над креслом, так, чтобы удобно было дотянуться. Среди ограниченного круга лиц, которых Альс допускает в свой кабинет, есть и те, кто в курсе его специфических пристрастий. Остальные уверены, что он увлекается конным спортом, или не замечают вовсе. Мысль о человеческой ненаблюдательности заставляет Альса усмехнуться. Сам он считает ее защитной реакцией психики, очень полезной для здоровья. Во многих знаниях, как известно, - многие печали. Теперь самое время заняться ремнями на щиколотках. Закончив, Альс делает шаг назад, чтобы полюбоваться изысканно-непристойной картиной: строгая, чуточку старомодная обстановка, вольтеровское кресло, привносящее нотку викторианской сдержанности – и Йен с закушенными до крови губами, закинутыми на подлокотники ногами и ягодицами, бесстыдно и так удобно выставленными для пристального взгляда и стека, шершавая рукоять которого приятно оттягивает ладонь. Альс знает, куда и с какой силой ударить, чтобы боль разжигала желание или, наоборот, сдерживала его отрезвляющими укусами, продляя утонченную чувственную агонию. Еще он знает, как можно довести до слез и заставить умолять о пощаде без единого удара, при помощи одних только скользящих касаний, когда возбуждение достигает того предела, за которым нежнейшая ласка оборачивается мукой, а боль, наоборот, приносит облегчение. Удары следуют один за другим, не давая ни передышки, ни времени задуматься и перевести дыхание, жалят безжалостно и точно. Звонкие шлепки смешиваются с жалобными криками жертвы и тяжелым дыханием экзекутора. Они оба на грани, понимает Альс, не хватает лишь финального аккорда, последней точки перед эпилогом. Отбросив орудие пытки, он нависает над креслом, упираясь коленом между раскинутых бедер, расстегивает мучивший Йена ремень. - Еще не сейчас. Никто из них не нуждается в подготовке, достаточно нескольких холодных и скользких капель между ягодиц, чтобы проскользнуть внутрь, в жарко пульсирующую тесноту. В этом жаре растворяются последние остатки самоконтроля, и Альс впивается жадно в и без того распухшие губы, глуша и выпивая крик, а потом срывается в пропасть, увлекая за собой Йена. Едва слышно чертыхнувшись, Альс наконец распутывает последний фиксатор, и Йен буквально стекает ему на руки, расслабленный, теплый и тяжелый. Альс бережно, но твердо возвращает тому вертикальное положение. - Эй-эй, не засыпай! Сначала в душ. Помочь? - Не, я сам, - Йен сосредоточенно расстегивает пряжки импровизированного корсета – с координацией дела у него обстоят примерно так же, как и у Альса – и неожиданно издает тихий смешок. - Ты кресло испачкал, мистер Аккуратность! Видели бы это твои коллеги… С угрожающим видом Альс делает шаг вперед, Йен, продолжая хихикать, исчезает за дверью, и только тут Альс понимает, что одежда этого горе-пересмешника так и осталась валяться живописной кучкой в углу его кабинета. Когда он возвращается из душа, Йен уже крепко спит, обняв подушку, и не чувствует невесомого поцелуя в висок. Во сне его лицо кажется совсем юным – ни дать ни взять собственный студент. Никому бы и в голову не пришло, думает с теплой усмешкой Альс, какие порочные идеи и разнузданные фантазии скрываются за этим ангельски невинным фасадом. Он сам был когда-то готов отказаться от темной стороны своей личности ради того, чтобы сберечь радость, которая с появлением Йена в его жизни распустилась внутри волшебным цветком, день за днем все глубже врастающим в плоть и кровь золотистыми лепестками. Отказаться надолго, если не навсегда… или же давать ей волю лишь в специально предназначенных для этого местах, с людьми, с которыми его не будет связывать ничего, кроме кратковременного договора и общей страсти к плети, огню и железу. Он не стал скрывать от Йена своих склонностей, но обещал, что с ним будет нежен, очень нежен… однако же сорвался практически сразу (оглядываясь назад, Альс подозревал, что был самым возмутительным образом спровоцирован). Несмотря на искренний и жаркий ответ, он ожидал, что утром его встретят запоздалые сожаления и невысказанный страх, который с этого момента навсегда притаится на дне болотной зелени глаз… но никак не веселое недоумение в ответ на краткое «прости». «Ты и был нежен, разве нет?» - сказал тогда Йен, сосредоточенно водя кончиком носа по его плечу. – «Просто у всех… ну, разные представления о нежности. Хорошо, что у нас они совпадают». *** Рассвет только-только высветлил полоску неба над темными макушками деревьев, еще не успев разогнать напоенный влажной свежестью сизый полумрак. Йен трет заспанные глаза левой рукой – в правой у него канистра, которую он, стараясь ступать как можно осторожнее, несет в машину. Судя по некоторой скованности движений, у него все еще саднит между ног. Альс улыбается своим мыслям. «Ради удовольствия можно немного потерпеть». Он знает, что Йен целиком и полностью разделяет его точку зрения. В зеркало заднего вида Альс с интересом следит за тем, как Йен, закончив с инспекцией холодильника, укладывается на заднее сидение, укутывается в плед и застегивает поверх него ремни безопасности, превращая себя в подобие клетчато-синей гусеницы. - Так и поедешь? - Ну да. За руль ты же меня все равно не пустишь, так что какая разница, укачает меня сидя или лежа? Лично мне больше нравится лежа. - А как насчет встретить вдвоем восход? – поддразнивает его Альс. – Это же так романтично… - Давай лучше мы романтично встретим закат, - Йен притирается щекой к дорожной подушке, явно настраиваясь не расставаться с ней ближайшие три часа. – Ты меня поднял в адскую рань, если не досплю сейчас – отключусь сразу после ужина, и закат будешь встречать в романтическом одиночестве. - Между прочим, ты спал дольше, чем я! - Мне сесть за руль? Альс страдальчески морщится и включает зажигание. - Спи уже, рыжее чудовище. Повозившись еще немного, Йен затихает, убаюканный ровным гулом двигателя. Альс подумывает, не включить ли тихонько музыку, но потом отказывается от этой мысли и просто смотрит, как мир над дорогой и вокруг постепенно светлеет, окрашивается в розовый, а затем становится золотым. Когда солнечные лучи достигают своей полной силы, минивэн уже мчит на юг по А3.