Оковы нежности

- Я бы хотел сделать это с тобой в кресле, - спокойный ровный голос над ухом заставил Йена вздрогнуть, едва не выронив ноутбук, - но жаль пачкать обивку. Волна жаркого стыда прокатилась от паха до макушки, заставив вспыхнуть, кажется, даже корни волос. На экране все еще двигалось, подчиняясь ритму ударов, немое (звук предусмотрительно выключен), но такое красноречивое свидетельство его тайных желаний. Прямолинейность никогда не была сильной стороной Йена, он даже Альсу не смог бы сказать вслух, глядя в глаза, что хотел бы попробовать... вот так, язык бы не повернулся, просто прилип к гортани от смущения, и все. Разве что намекнуть невзначай… однажды. Как-нибудь. Когда он наберется достаточно смелости. …Рука в плену наглухо застегнутой накрахмаленной белой манжеты и тускло блеснувшего браслета часов - и, молниеносным видением – хищная петля сложенного вдвое ремня. Желание ощутить, как эти длинные пальцы невесомо скользят по его плечам и сжимают до синяков, почувствовать их на себе и в себе… Строгий математик наверняка и предположить не мог в тот момент, какие фантазии бродили в беспутной рыжеволосой голове его юного коллеги. Уже позже, когда они сблизились, преодолев взаимное отчуждение, явное несходство характеров и тайный страх быть отвергнутыми, нерешительность сыграла с Йеном злую шутку: Альс, опасаясь разрушить хрупкое, только-только установившееся доверие, упорно отказывался воспринимать намеки на более… жесткое взаимодействие. За бесстыдную провокацию, которая привела, наконец, к желанному взаимопониманию, Йену потом досталось отдельно, но оно того стоило. Определенно стоило. Женщина на экране дернулась, сильнее впиваясь пальцами в собственные ягодицы, но не сдвинула ноги, когда кончик хлыста коротко и точно впечатался между ними. Намек - прозрачнее некуда. - Ты не женщина, будет гораздо больнее. Не боишься? - Боюсь, - он не видел смысла врать. – Но… - Но тебя это возбуждает, - бессмысленно скрывать, от потяжелевшего голоса любовника, от сладостно-стыдного страха быть застигнутым «на месте преступления», от осознания неизбежности расплаты у Йена стояло так, что только слепой бы не заметил. Губы Альса тронула легкая улыбка. – Досмотрел ролик? - Не успел, - Йен покачал головой, не в силах отвести взгляд от знакомого до каждой неправильной черточки лица, от еле заметно сузившихся глаз, от этой жесткой предвкушающей улыбки, каждый раз заставляющей его трепетать, словно девственницу, распятую на алтаре. - Тогда я покажу тебе, чем все закончится. В гостиной с выключенным электрокамином было прохладно, вся одежда Йена осталась на стуле у ноутбука, но меньше всего он сейчас беспокоился о том, что может замерзнуть. Если бы у него было время подумать, он бы сбежал, наверное, как часто делал раньше. Вероятно, Альс понимал это ничуть не хуже – его пальцы стальным капканом сжимали руку чуть ниже локтя, не оставляя возможностей к отступлению. Сказать по правде, Йен был безумно признателен своему конвоиру за предусмотрительность. Видавший виды плед лег поверх пушистого ковра, за ним последовала подушка-валик с дивана. Все выглядело таким мирным и нестерпимо-уютным, будто они собирались распить бутылку вина под какой-нибудь задушевный фильм, а не… Йен почувствовал, как горят его лицо и уши. - Опустись на колени и разведи их как можно шире, - Альс был уже босиком и без рубашки, и то непринужденное спокойствие, с которым он командовал, заводило сильнее, чем хлыст в его руке, чем откровенно выпирающий бугор в паху. – Перегнись через валик и ложись грудью на ковер, колени не сдвигай. Лежать, уткнувшись лицом в плед, со вздернутым голым задом, бесстыдно раздвинутыми ногами и упирающимся в кожаный валик членом, было неудобно во всех смыслах. Еще неудобнее стало, когда горячая ладонь раздвинула ягодицы, щедро смазывая маслом между и ниже. - Теперь возьмись руками за щиколотки – так ты будешь меньше ерзать и дергаться. Почти нестерпимый ужас напополам с постыдно-сладким предвкушением зажмурили до темноты глаза, заставили сильнее вжаться в пол, крепче стиснуть пальцы. - А теперь, - голос обманчиво мягок, словно теплый июльский вечер перед бурей, - скажи мне, чего ты хочешь сейчас. - Сделай это, - откровенность всегда давалась Йену тяжелее всего. Слова обнажают больше, чем отсутствие одежды, оставляя полностью беззащитным, гораздо проще сделать вид, что он тут вроде и не при чем, почти невинная жертва чужих страстей… но это неправильно и несправедливо по отношению к ним обоим. – Альс, пожалуйста, сделай это со мной. - Конкретнее? Йен глубже вжался щекой в мягкий ворс. Открыться полностью. Только так и никак иначе. - Высеки меня! Первые удары жгучим облегчением осыпались на плечи, бедра, ягодицы, обходя чувствительные места. Больно, сильно и правильно, так, чтобы хотелось кричать от каждого, дать волю себе и своему страху, выплеснуть его, освободить – и освободиться. По сравнению с теми, первыми, следующий шлепок был почти нежен, но Йена выгнуло длинной судорогой от жгучего болезненно-сладкого ощущения, когда хлыст самым кончиком задел мошонку и бархатистую впадинку под ней. Потом снова. И снова. И снова. Тихий стон перешел в короткий болезненный вскрик - отрезвляюще сильный удар по заду вырвал из чувственного предоргазменного плена. - Не вздумай кончить! Теперь было больно уже по-настоящему, так, наверное, должно было жалить адское пламя, обещанное сластолюбцам и содомитам. Казалось, будто между ягодиц содрали кожу и сыпанули горстью острый перец, а мошонка натянута как барабан и готова лопнуть от следующего удара. - В некоторых монастырях так наказывали за рукоблудие. Розгой по срамным местам. Как думаешь, ты бы выдержал розгу? Раскрытый и беззащитный, Йен хныкал, извивался, кусал губы и все отчаяннее вцеплялся в собственные щиколотки – просто потому что надо же было за что-то держаться. Но где-то внутри, несмотря на судорожные рыдания, отчаянные крики и невнятные мольбы о пощаде зрело мучительное наслаждение от мысли, что Альс остановится только тогда, когда сам захочет – и никак иначе. Когда сильные горячие пальцы оттянули и сжали мошонку, Йен лишился последних жалких остатков самоконтроля. Хлесткий финальный «поцелуй», сладчайший и жесточайший из всех, обжег возбужденную плоть одновременно с долгожданным «можно». Окончательно Йен пришел в себя на диване, уже намазанный каким-то охлаждающим гелем и укутанный в махровый халат на два размера больше, в уютных объятиях своего мучителя. - Как ты? - Ммм… не знаю, пока не шевелился. Подозреваю, что и не стоит. Альс… - Что? Йен молча прижался щекой к чужой и такой родной ладони, щекотно тронул губами. Наверняка Альс кожей чувствовал сейчас его улыбку. - Сам знаешь - что. Ласковое тепло и горячечный жар, уютно-неспешные вечерние беседы и ночные безумства, мешающие боль с наслаждением, ленивое прикосновение губ к виску и спина, исполосованная плетью, жестокость и нежность… Любовь – и любовь. И об этом тоже нужно говорить вслух. Они удивительно, бесконечно близки, но все же не умеют еще читать мысли друг друга… а даже если и смогут, слова все равно не утратят своей ценности. Откровенность и доверие. - Все. Все, что мы делаем вместе, что ты делаешь со мной и чем я становлюсь для тебя - все это чудо и счастье. И это все - ты. Объятия сделались ощутимо теснее. - Любопытно, насколько далеко ты сейчас готов зайти в своем красноречии. - Ау! – попытка все-таки пошевелиться оказалась весьма богатой на ощущения. - Небольшой побочный эффект, - Йен отчетливо различил злорадные нотки в голосе любовника и немедленно пожалел, что вместо поцелуев не прокусил этому мерзавцу запястье. Желательно, насквозь. – Стоять у тебя теперь будет долго, - ладонь, накрывшая пах, ощущалась раскаленным железом, - и болезненно. А моя помощь обойдется еще дороже… для начала тебе придется о ней попросить. Вслух, убедительно и в подробностях.