Dirty Rotten Bastards

После того, как Билли в какой-то степени временно обезопасил мое доброе имя, мы начали медленно сближаться, хоть и некоторое время, находясь в пути, ни один из нас не обронил ни слова. Каждый пытался разобраться с бурей, разразившейся внутри. Вихрь необъяснимых эмоций вскружил нам обоим голову. Билли первый завел тогда этот разговор, но, почувствовав сомнение, я быстро отверг эту тему с небывалой непреклонностью. Меня внезапно вывело из себя то, что он посчитал, что понял мои ощущения, в то время как я сам абсолютно уверенно рассуждал о его чувствах, не разобравшись в своих собственных. Я не имел право злиться на то, что он делал то же самое, что и я. Откуда во мне появилось это тщеславие? Неужели он заразил меня самоуверенностью? Удивительно, что мы были знакомы всего ничего, а он уже успел на меня так повлиять. Я открыто поражался этому, хотя это тоже было до жути эгоцентрично. Впрочем, я и правда догонял его в плане неприкрытого комичного пафоса. Наше молчание априори не могло длиться долго, ведь ситуация, в которой мы оказались, предполагала тесное сближение. — И что же ты... ну, то есть мы, будем делать? — выпалил я, запинаясь, и сделал то, что давно хотел сделать: выдернул сигарету, которую он упрямо стискивал зубами. — В чем смысл не зажженной сигареты? — Я же не хочу сдохнуть от рака легких, но мне чертовски идет эта раковая трубочка. Когда он в очередной раз так кстати продемонстрировал настолько родное ему чувство, оно же возмущение, мне вновь это оказалось на руку. Я бросил сигарету в неизменно открытое окно, и порывистый ветер подхватил ее, унес куда-то в глубины пустынного пейзажа. — Предпочитаешь смерть от пули? — Может, и так. — Больной... Впредь согласовывай со мной все свои намерения, — деланно важно попросил я. — Я действую по импульсу, — его тон вновь звучал бесконечно самоуверенно. — Отлично. Тогда согласовывай со мной все свои импульсы. Это была некая битва самомнений, в которой еще долго не намечалось абсолютного лидера. Он наверняка скрежетал зубами от понимания того, что появился кто-то, кто был намерен взять его под жесткий контроль. Мне самому со стороны было смешно со своего поведения. Был ли я заложником, пытающимся сохранить мнимые остатки права выбора? Или же партнером, упрямо тянувшим на себя одеяло? Слишком много вопросов оставалось без ответа. В отличие от Билли, у меня был план. Я собирался окончательно его доконать, чтобы он высадил меня или, на худой конец, застрелил, но та самая странная связь между нами связывала мои руки. Я намеревался назвать его сумасшедшим бессовестным мудаком, а с губ слетал вопрос о дальнейших действиях, раскрывая мое болезненное желание участвовать во всех его эксцентричных затеях, которые только могли посетить его голову. Билли решил, точнее, почувствовал импульс, указавший ему путь в ближайший мотель. Еще издали мы приметили огромную неоновую вывеску, которая, впрочем, не светилась, а только изредка вспыхивала и вновь гасла, становясь каким-то неуловимым миражом с пыльной дороги. Сразу можно было сказать, что мотель был до безобразия дешев, что ввергло меня в недоумение, ведь такой виртуоз в метании песка в глаза, сидевший на соседнем сидении, не мог поселиться в месте, не тянувшим хотя бы на резиденцию английской королевы. Учитывая то, что я отлично знал, что он уже несколько лет плотно сидел и жил на чужом добре и мог позволить себе что-нибудь попышнее. Человек, который «ради пары сотен и пальцем бы не пошевелил» с необъятной радостью и подлинным счастьем прыгнул на омерзительно громко и жалобно скрипящую кровать в маленьком пропахшем нафталином номере старого дешевого придорожного мотеля. Чудеса, должно быть, и правда случаются. Меня немного смущало то, что Билли снял нам один номер. Хотя нет, это смущало меня не немного, а очень даже ощутимо. Я пытался сразу выразить свое негодование, но он машинально отмахнулся от меня, как от мухи, при этом скривив губы и сосредоточив все свое внимание на каком-то несуществовавшем предмете на потрескавшейся стене. Я без устали повторял свой вопрос по мере того, как мы приближались к номеру, но он продолжал изображать безразличие. Но я все равно видел, как нервно вздрагивали его руки, очевидно желая накрыть мой рот ладонями и прижать до посинения. — Ты и правда думаешь, что я достаточно наивен, чтобы оставить тебя одного? — удовлетворил он в определенном смысле мое любопытство. — У меня был миллион шансов убежать, но я их упустил, — я констатировал факт. — Нарочно, что ли? Ты думаешь, я настолько хитер? Хотел бы — пристрелил бы тебя твоей собственной пушкой, всю дорогу лежавшей напротив моих коленей. Ты не наивен, ты параноидален. Его глаза заметно округлились в ответ на мою тираду. Мне показалось, что в меня просто обязано было полететь что-нибудь тяжелое. Я сам удивлялся своей дерзости по отношению к парню, обладающим навыками пустой бесцельной стрельбы, которые он вполне мог продемонстрировать на мне. Нет, он бы не подстрелил меня, ведь относился к другому виду носителей оружия. Он бы непременно выстрелил на сантиметр в сторону от моей головы, так, чтобы я ощутил пороховой ожог и непомерный испуг, ведь он безумно любил актерствовать. Он бы непременно изобразил из себя крутого парня из боевика, если бы не оставил пистолет в бардачке. Лучше бы он там свою манию оставил. В номере, к моему культурному шоку, трещин на стенах было больше, чем свежего воздуха. Я направился к окну, а Билли — к одной из двух одноместных кроватей. В комнату бессовестно ворвался ветер, ударивший прохладной волной в лицо. Я начал щуриться, но не отходил. И только радостный сумасшедший вскрик сумел меня отвлечь. — Ты чего замер? Я так хочу с тобой поговорить! Реплика, конечно же, принадлежала Билли. Он пробудил меня от легкой завесы сна, приятно окутавшей меня и убеждавшей поддаться желанию и рухнуть без чувств на кровать. День был невозможно насыщенный, а я испытывал лишь непреодолимую жажду сна. Все так же, полузакрытыми глазами, я оглядел номер, пропустив болтовню Билли мимо ушей. Стены были выкрашены в грязный зеленый цвет, который заставлял комнату казаться еще более неопрятной, тяжелые занавески насквозь пропахли выхлопным дымом, а вместо люстры под потолком болталась одинокая лампочка, мигавшая в том же ритме, что и вывеска у дороги. С кроватей свисали, касаясь самого пола, темно-бежевые покрывала, одно из которых Билли успел подпихнуть под себя. Я не помнил дальнейшие свои телодвижения, ведь уже находился на автопилоте. Следующим, что отпечаталось в памяти, была до жути жесткая подушка. Сквозь едва уловимый сон я почувствовал навязчивое и решительное прикосновение холодных пальцев. Я подскочил, когда они сомкнулись на моем горле. Раздался безудержный ядовитый смех у меня над ухом, который так же принадлежал Билли. — И это я-то параноидален? — Что тебе от меня нужно, черт возьми? Утомил, серьезно. — У меня к тебе организационные вопросы. Он буквально навис над сонным мной. Челка ежесекундно спадала на его глаза, отчего он постоянно дул на нее и фыркал, пытаясь откинуть. Когда он сделал так в очередной раз, я машинально улыбнулся. Заметив это проявление эмоций, он заметно заинтересовался. Он нагло залез на меня и принялся будто изучать. Я не особо понимал, что вообще происходило, поэтому воспринимал его действия отстраненно, но когда он принялся стаскивать с меня футболку, усевшись на мне, я очнулся, негодующе вскрикнул и попытался скинуть его. — Твою мать, ты еще и извращенец? — я попытался избавиться от его рук, которыми он вдруг бесцеремонно уперся в мою подушку и лишил меня бокового обзора. Благодаря этой опоре он смог опуститься ко мне еще ниже, и я уже явственно ощущал его сбивчивое дыхание, касавшееся кончика моего носа. Он уже практически лежал на мне. — Просто эксперимент. Мне стало интересно, можно ли тебя вообще удивить, — повседневно сообщил он и убрал наконец руки, но продолжал сидеть у меня на бедрах. У меня дыхание перехватывало от этой достаточно щепетильной ситуации. — Ноль эмоций, когда я прыгал с пистолетом — буря эмоций, когда я до тебя дотронулся. Что с тобой вообще не так? — Ты, — громко выдохнув, пробормотал я. — Это самый больной день в моей жизни. — И в моей, кстати, тоже. Об этом я и хотел поговорить. — Ну, говори, — я громко сглотнул. Услышав это, он быстро облизнул сухие губы так, чтобы я заметил, но чтобы это не походило на дешевый флирт. — Тебе нравится? — спросил он и, будто нарочно, заерзал на мне. Такой переход от медленного сближения к тотальному домогательству сбивал с толку. — О чем ты? — О наших... приключениях. Ты бы хотел продолжить? Я увидел в его взгляде надежду. Это было так неуместно, неправильно, абсурдно и привлекательно, что я не сумел сказать что-то, кроме: — Да. Решение было невероятно решительным и бесповоротным. Понимал ли я, на что подписаться? Знай я заранее, я бы... решительно ничего не поменял. В этом я остался убежден до самого конца. Поддаваясь то ли своей паранойе, то ли опять личным фантазиям, Билли несколько раз просыпался среди ночи и принимался испытывать меня взглядом, что удивительным образом будило каждый раз. — Ждешь, что я сбегу? — выдал я один раз, не открывая глаз и даже не шевелясь. Я знал, что его от этого передернуло, ведь он явно считал, что я был не в курсе его нелепой слежки. — Нет, — сухо ответил он и плюхнулся обратно на кровать. Когда он отвернулся, я открыл глаза и посмотрел на него. Он лежал ко мне спиной, было видно, как он был напряжен. Покрывало было отброшено, а подушка валялась в стороне, в то время, как он лежал головой на сложенных ладонях. Казалось, что коленями он доставал чуть ли не до носа. На мой взгляд, эта поза черноволосого клубочка уж слишком явно противоречила имиджу, который он так старательно за собой придерживал. Утром, как только первые лучи солнца ворвались в комнату, наполняя ее долгожданным светом, которого так не хватало от нелепой лампочки, лишь дразнившей своим тусклым миганием, Билли уже было не унять. Я в который раз проснулся от его пытливого взгляда, который имел способность будить спящих и, наверное, даже мертвых. Когда я открыл и протер глаза, лениво потягиваясь, первым, что я увидел, был Билли, опять изучавший меня с неприличным интересом. От неожиданности я нервозно вздрогнул и еще пару секунд смотрел на него, как на инопланетянина, пытаясь понять, что с ним было не так. — Ты чего такой подозрительно счастливый с утра пораньше? — Как ты вообще можешь спать? — я уловил в его голосе настоящее неподдельное непонимание. — На твоем месте я бы промолчал, чертов лунатик. Это что за ночные хождения были? Достал. — Я тебя трогал, что ли? — Ты смотрел, а это раздражает. — Какие мы неприступные неженки, — фыркнул он, выдернул подушку из-под моей головы, отчего она сразу встретилась с невероятно жестким матрасом, и отскочил с видом человека, сделавшего что-то до ужаса дерзкое. — Детский сад, — сонно бормотал я со вновь закрытыми глазами. — Вставай, — требовал он, машинально сотрясая подушку и воздух заодно. — Попробуй заставить. Ответа не последовало. Вскоре я ощутил прикосновение чего-то холодного к виску. — Какой же ты предсказуемый, — сказал я, открыв глаза и осуждающие уставившись на Билли, который все же не смог долго оставаться без своей игрушки. В его взгляде не было той страсти вперемешку с, казалось бы, не сочетаемым хладнокровием, которая словно полыхала в нем, пока Билли прыгал вокруг связанного заложника, ставшего первым в нашем приключении, превращая это все в дикий фарс. — Ну, я ведь тебя убедил? — Дар убеждения у тебя не отнять, это точно... А пистолет можно, — выпалил я, подскочил и схватил Билли за руку, державшую оружие. Он даже не пошевелился. Только стоял со своей фирменным неизменным выражением лица, склонив голову набок. — Кто из нас теперь тормоз? Некоторое время мы не двигались, смотрели в одну точку, в глаза друг друга, так, что постороннему наблюдателю могло показаться, что мы оба увидели что-то дико интересное, что-то, что заставило нас восторженно ловить каждую деталь. Я в действительности изучал цвет его глаз. Зеленый. Когда же он был напряжен, как сейчас, они отливали оливковым, приобретая теплый оттенок. Опомнившись, я отпустил его руку. Я не спросил о его планах, ведь он ясно дал мне понять, что это было бесполезно. Мы подъехали к придорожному достаточно людному кафе, из которого через открытую входную дверь на улицу наперебой лилась разноголосица. Билли припарковался у входа, но не спешил выходить. Его глаза вновь приобрели теплый оливковый оттенок, плечи напряглись, а нижняя губа, которая была заметно пухлее верхней, что постоянно привлекало мое внимание, задрожала. Затем он уже во второй раз вдавил меня в кресло и полез в бардачок. Он вышел, но я не пошел за ним, оставшись наблюдать. Он начал обеспокоено озираться по сторонам, а, успокоившись, сунул пистолет в джинсы, спрятав под мешковатой футболкой. Мы заняли столик у окна. Билли настойчиво требовал именно его, а мне, как всегда, ничего не оставалось, кроме как согласиться. Кафе было достаточно уютным для придорожного, и, видимо, не одни мы это заметили. Большинство столиков было занято, а помещение приобретало какую-то живость из-за визгливого хохота, раздававшегося с разных сторон. Вскоре к нам подошла молодая девушка приятной внешности. Билли не мог не обратить на нее внимание, а ко мне подкралось непривычное чувство, которое я трактовал как противоестественную ревность. С улыбочкой, имевшей претензию на милую, он сообщил, что мы ничего заказывать не станем. — Я тебя покусаю, если ты меня голодом морить собрался, — сказал я, когда официантка покинула поле видимости. — Художник должен быть голодным. — Значит, я вполне могу быть сытым. Что ты вообще задумал? — Посмотри, сколько людей вокруг, — сказал он, окинув кафе взглядом, и почти что лег на стол в попытках оказаться ко мне ближе, очевидно, чтобы нас никто более не услышал. — Даже если у каждого из них всего по десять долларов в кармане, куш будет приличным. — На что ты намекаешь? — произнеся это, я почувствовал, как ком подкатил к горлу, но в тоже время какое-то недюжинное нетерпение захлестнуло меня. Теперь я чувствовал себя наркоманом, перед которым размахивали долгожданной дозой. — На продолжение приключения, — произнеся это, он вскочил на кресло, выхватил пистолет, пальнул в потолок, так, что посыпалась штукатурка, и закричал. — Не двигаться. Это ограбление.