Dirty Rotten Bastards

План оказался по-настоящему противоречив. С одной стороны, его суть заключалась в том, что мы прекрасно и даже мастерски могли делать, но с другой — абсолютно изменилась цель, точнее, можно сказать, она появилась. По телевизору безустанно твердили о поимке двух членов известной банды (забавно, мы и заметить не успели, как стали настолько значимыми персонами и известной бандой). Особенно журналистам нравилось наше ограбление ювелирного магазина. Нам это было лестно, ведь к нему мы долго готовились, оно не было спонтанным, как большинство наших преступлений. Это была не просто скука: тогда мы хотели познать все наши возможности и справились с этим на отлично. Наверняка то была болевая точка многих полицейских штата. На нашем счету было множество банков, но значительная их часть была совершенно несолидна. Это не было тем, чем мы могли гордиться, поэтому мы решили сделать наше последнее преступление в качестве дуэта своеобразным венцом карьеры. Это должно было быть чем-то исключительно масштабным. Целью же было накопление денег на организацию массового побега в колонии, в которую на днях собирались посадить неудачливую половину нашей команды. Судя по всему, Джейсон и Тре не сообщили о нас ничего конкретного копам, раз мы имели счастье дышать свежим воздухом свободы. Мы оставили в покое полицейскую волну и усиленно смотрели телевизор в ожидании последних новостей. Более мы не стали ожидать и так очевидного приговора и приняли решение немедленно начать действовать. Выбор пал на крупнейшее отделение банка штата, на который мы уже давно положили глаз, но откладывали до лучших времен. У нас почему-то совершенно не возникало мыслей о возможной неудаче, и мы заранее праздновали победу. Мы, конечно же, миллион раз пожалели, что так бездумно потратили большую часть наличности, но, как настоящие охотники до адреналина и безрассудства, предстоящее событие было нашим личным праздником. Ограбление нас заботило больше, чем сама цель: освобождение друзей. Тем более там от нас ничего не требовалось, кроме денег и связей, которые, как оказалось, были у Билли всюду, даже несмотря на то, что для общества он не существовал, как он говорил, слишком долго. Мы распланировали все до мельчайших деталей, но ситуация заранее вышла из-под контроля. Мы проснулись в самом веселом расположении духа. Утро, когда удается встать в уже неясно отчего приподнятом настроении, возможно, от сна, который забыл, или от какого-нибудь сбоя в сознании, можно назвать счастливым моментом жизни. Становится невероятно легко, когда вместо желания до потери пульса прижиматься к подушке, готов на все, что готовит день грядущий. И это было одним из лучших пробуждений в моей жизни. Билли вышел из ванной и начал в привычной манере рассекать пол комнаты с зубной щеткой, стиснутой в зубах, мыча незатейливую мелодию под нос. Его утренний ритуал всегда меня бесил, но в это утро даже это поведение меня откровенно веселило, и я думал, через сколько шагов он споткнется о не разобранный чемодан и подавится зубной пастой, ведь и то было частью его ритуала, доказывая его проблемы с координацией. Несмотря на эту самую плохую координацию, Билли стрелял, как снайпер, не отказываясь от своей жеманной манеры. В качестве разминки он выстрелил в мою кружку, которая, к слову, была не пуста. Мне повезло, что я был далеко и не застал момента уничтожения любимой кружки и стрельбы разрывными пулями. Багажник с оружием был для нас чуть ли не священным местом, куда мы заглядывали с благоговейным блеском в глазах. Долго всматриваясь, Билли сделал выбор в пользу своего самого первого пистолета, с которым он обчистил сотни бензоколонок. Я же положился на удачу, вслепую проскользнув пальцами по стволу автомата. Обратив внимание на мой выбор, во вторую руку Билли взял базуку и смерил меня самодовольным взглядом. К банку мы подъезжали с опаской и постоянно искоса поглядывали друг на друга, и каждый был уверен, что напарник не замечает легкой паники, пронизавшей салон машины. Билли всё же достаточно неумело, но уверенно сдерживал эту самую панику, стремившуюся наружу огромным потоком. Он вышел, как обычно хлопнув дверью и посмотрев на меня с лукавым блеском в глазах, таким, будто он что-то задумал. Я последовал за ним, вцепившись в оружие так, словно это был спасательный круг, а я был безнадежным утопающим, наивно хватавшимся за свою дешевую жизнь. Кое-как разобравшись с сигнализацией, потому что это всегда было работой Джейсона, за которой мы наблюдали со стороны, понимая, что мало понимаем в этой неразберихе проводов, мы замялись, но, переглянувшись, тут же изо всех сил толкнули дверь и вновь оказались в привычной и даже немного наскучившей стихии. Наш типичный будний день начался. Билли снова надрывно выкрикнул свою коронную фразу и выстрелил в потолок, с которого в ту же секунду по закону жанра снегом обрушилась штукатурка. Увидев испуганные лица, он опять нервно и как-то пугающе засмеялся. На несколько секунд я решил, что паника всё же поглотила его. Тут я почувствовал истинный страх, который, как мне казалось, я уже давно потерял способность чувствовать. Сердце бешено заколотилось, и я, подобно Билли, внезапно выстрелил. Пуля устремилась в пол возле неправдоподобно спокойного посетителя и мигом исправила это недоразумение. Я начал уподобляться напарнику. Пока Билли был занят столь любимым им запугиванием несчастных граждан, я ломанулся в хранилище. Мучаясь с дверью, я сказал свое спасибо достижениям цивилизации, которые и помогли мне одолеть замок. Я привык к этому, ведь именно таковой была моя роль. Поддавшись мне, массивная дверь со скрипом отворилась. Ужас охватил меня, сердце болезненно сжалось в груди, а глаза застелила мутная пелена. Поборов приступ головокружения, я уперся спиной в стену и почти в беспамятстве соскользнул вниз, обхватил колени и поддался панике. Вой сирены стал нестерпимо оглушительным и, казалось, разносился эхом по пустому хранилищу. Меня мучил только один вопрос: «Как?» Полиция буквально тащила меня из хранилища, ноги меня не слушались. Стоя на коленях с закованными в наручниках руками за спиной, я ощутил ту беспомощность, которая настолько крепко не охватывала меня даже в тот момент, когда на моих руках истекали кровью единственно дорогие мне люди. Тогда я понял, что мы загубили жизнь друг другу. Перед глазами стоял Билли, который с привычным пренебрежением смотрел на копов, будто бы и не понимал, что на этот раз он безоговорочно проиграл им, и сохранял какой-то непонятный мне холод в выражении лица. В нем не было ненависти и сопротивления, которое я ожидал увидеть. Он был побежден, но держал себя так, словно ожидал этого, не был шокирован, только до одури холоден и пренебрежителен ко всем окружающем, в том числе и ко мне. Все в том же забытьи я истошно прокричал его имя, не отдавая себе отчет в том, что все мои действия и чувства могли обернуться против меня. Я просто хотел в последний раз взглянуть на человека, чью жизнь я загубил так же, как и он — мою, а он и на меня посмотрел, как на тех полицейских, с отчужденностью и даже ненавистью. Он смотрел на меня как на очевидного предателя, а у меня не было возможности переубедить его. Полиция позаботилась о том, чтобы мы с Билли ни разу не встретились за все время расследования, что было самым настоящим и гнусным издевательством с их стороны. С меня требовали признаний в убийствах, пытках, изнасилованиях и иных гнусностях, половину из которых я не совершал. Но не полиция мучила меня, меня мучила неизвестность, которая стягивала меня туже, чем наручники. Я не знал, что творилось с Билли и что они говорили ему. Я боялся, что они скажут ему, что я его предал, а ведь верность всегда была нашим главным принципом. Я помнил тот взгляд, которым он обдал меня прежде, чем проследовал к полицейской машине. Что он значил? Как все это вообще вышло? Я повторял эти вопросы вновь и вновь, прокручивал случившееся снова и снова, но понятнее ничего не стало. А мне тем временем было все хуже. Я не заботился о собственной судьбе, хамя копам и посылая их ко всем чертям, не думая о защите собственных интересов. Я был озабочен судьбой Билли, который стал мне важнее всего. Я не знал, как это произошло, когда началось. Возможно, это чувство просто зрело во мне долгое время и вылилось наружу в момент глубочайшего в моей жизни духовного потрясения. Я ни слова не сказал полиции о моем сообщнике, мучителе и возлюбленном в одном лице. Я осознал всю его роль в моей жизни, когда оказался оторван от него, и был уверен, что больше никогда его не увижу. Суд приговорил меня к пятнадцати годам. Это был удивительно небольшой срок, учитывая мою отчужденность на протяжении всего процесса. Нельзя ожидать активного участия адвоката в защите интересов, если самому безразлично собственное будущее. Мне удалось выяснить, как шли дела у остальных. Как только копы узнали, хоть и довольно поздно, что Джейсон прежде имел непосредственное к ним отношение, они быстро замяли дело, и он перестал назойливо мелькать на голубом экране. Срок ему дали исключительно символический, вывернув дело необычайным образом. Тре отсидел всего лишь семь лет и был отпущен за примерное поведение. Невероятно, но факт. Как выяснилось, он стал примерным заключенным. О Билли я не мог ничего толком выяснить. Будто кто-то или что-то не давало мне увидеть его, снова почувствовать его или хотя бы знать, что он в порядке настолько, насколько это было возможно в нашем настоящем. Несколько лет я провел в неизвестности, пытаясь отвлечься, ввязывался в драки, что и не позволило мне стать тем самым «примерным заключенным». Синяки, разбитые носы, глубокие раны — я был в той атмосфере, в которой формировался мой характер на протяжении всего общения с Джейсоном, Тре и, конечно же, Билли. Я помню наш с Билли шуточный разговор, который оказался пророческим. — С манией кладут в психиатрическую лечебницу? — спросил я как-то у него. — Кажется, да, — задумался он и непонимающе посмотрел на меня, — а откуда такой интерес? — Просто поражаюсь, что ты со своей манией величия еще не там, — в ответ он громко рассмеялся и кивнул в знак согласия. Меня удивляло то, что он относился несерьезно не только к окружающим, но и к себе. Я столько раз в шутку называл его сумасшедшим, а психиатры назвали его таковым всерьез и поместили в лечебницу на принудительное лечение. Я так и не понял, было ли это частью его плана, или он и правда был невменяем. Что-то мне подсказывало, что ни то, ни иное не было правдой. Сумасшедшим я всё же считал Тре и Фрэнка. У него явно было раздвоение личности, он и сам, наверное, запутался, кто же он такой. Полагаю, у Билли все сложилось гораздо лучше, чем у меня, хотя меня и терзало смутное ощущение, что с бандитом, вроде него, там особое обращение. Я молился, чтобы все с ним было в порядке, хотя раньше верил лишь в гравитацию и другие неоспоримые законы жизни и нисколько не верил в какую-то высшую управляющую мной силой. Моя жизнь была слишком абсурдной для того, чтобы подчиняться чему-либо, будь то закон или некто всевидящий восседающий на облаке. И всё же мне стало легче, когда я узнал, что же произошло с Билли, и меня уже практически не волновало то, что он обо мне думал. Главное, он был жив и не получил пожизненное за свою льющуюся через край дерзость. Последние годы в тюрьме пролетели особенно быстро просто потому, что я не считал их и перестал обращать внимание на условия жизни. Чем дольше что-то ждешь, тем медленнее оно настигает, издеваясь и портя нервы. К счастью, я отличался удивительной даже для меня самого способностью к адаптации. В последние дни те, с кем я просидел долгие годы в одной камере, подстегивали меня, говоря, что я точно совершенно забыл, как жить на воле. Я опасался того, что они были правы. Те же, с кем я долгие годы ругался и дрался, решили проводить меня в том же стиле. Меня беспокоило то, что очередная драка могла отодвинуть срок моего освобождения на пару лет, но я всё равно не удержался. Считая, что таким образом я вообще мог прописаться в камере навечно, меня всё же выпустили, и так же, с подкашивающимися от волнения ногами, с какими я покинул свободу, я вступил в нее вновь. Я жадно глотал воздух воли и, казалось, вот-вот был готов чуть ли не запрыгать от радости. Я хотел почувствовать свободу, прочувствовать её, пропустить сквозь пальцы, через себя и упиваться ею до исступления. Адекватность покинула меня окончательно при взгляде на голубое свободное небо, поэтому я и не поверил своим глазам, когда они показали мне совершенно невероятную картину. Ощущения были те же, когда моему взору предстало пустое хранилище. Взгляд снова подернулся дымкой. — Ты? — с дикой дрожью спросил я расплывчатый образ. И такой знакомый щелчок вывел меня из забытья. Тот, о ком я молился долгие годы и с чьим образом в сознании и именем на губах засыпал, стоял передо мной и, уставившись пустым стеклянным и бездумным взглядом, навел на меня пистолет. Жизнь пролетала перед глазами, слезы вот-вот собирались вырваться наружу. Те слезы, что я сдерживал на протяжении стольких лет, вот-вот собирались вырваться наружу и омыть позором последние секунды моей жизни. — Билли, это была ловушка. Ты знаешь, что я не виноват, — шептал я и боролся с желанием броситься на него, обнять и нарваться на успокоительную пулю. Что-то блеснуло в его глазах, но я не решусь сказать, что то были слезы. Он тут же опустил взгляд и небрежно смахнул иллюзорные слезы с ресниц. Я поразился тому, что он ничуть не изменился за эти годы. Конечно, кожу лица изрезали редкие тонкие морщинки, но это был все тот же Билли. На нем были те самые черные джинсы, в которые он, видимо, собрался влезать до самой старости, та же растянутая футболка на все том же худощавом теле. Для него я, наверное, тоже не изменился. Подняв на меня взгляд, он тихо шмыгнул носом, откинул пистолет и кинулся мне на шею. Мне стало так легко и свободно, как никогда прежде. — Прости, прости, прости... — сбивчиво шептал он, уткнувшись мне в плечо, а я только крепче прижимал его к себе, чувствуя, что мы наконец стали свободны по-настоящему. Прежде чем я мог сообразить, я стал целовать его куда попало: в лоб, в нос, в губы. — Теперь все будет иначе, верно? — спросил он серьезно, отстранившись от меня. — Конечно. — Поехали. Фрэнк и Джейсон ждут. — Пятнадцать лет ждали и еще пятнадцать минут подождут, — бросил я, хотя и хотел увидеть их, но то, что Билли наконец стал осязаем, приводило меня в дикий восторг. Именно тогда мы поняли, насколько бездумно потратили последние годы, но нам не нужно было ничье сострадание или оправдание. Нам повезло, что у нас появился еще один шанс, который мы поклялись использовать правильно, пускай тени прошлого будут догонять нас до конца нашей жизни. Нас сплотил адреналин.