***
Ночь длилась долго. Несмотря на поздний отбой, Алёна проснулась с ощущением, будто всё, что было накануне, произошло уже давно, а новый день сулил стать спокойным и наполненным простым житейским счастьем. Макс ещё спал, и девушка позволила себе не открывать глаза, хотя снаружи уже слышалась обыденная возня бодрствующих людей. Откуда-то из глубин мозга до Громовой начали долетать обрывки мыслей об опасности в виде следовавших за беглецами военных и безлунной ночи, но дремота упрямо брала своё и утягивала сознание обратно в сон. В какой-то момент среди далёких фоновых звуков слух различил лёгкий звон, словно на ветру развевались, ударяясь друг от друга, серьги хрустальной люстры. Звук постепенно начал затмевать все другие, но до того невесомым он казался, что нисколько не тревожил, а лишь ещё сильнее умиротворял... Спустя примерно полчаса вся семья уже заправляла постели. Никто из моряков решил не тревожить пару прежде, чем они сами проснутся, и теперь Алёна с Максом совсем не горели желанием выходить из землянки наружу, где все суетились и беспрестанно ожидали неприятностей. — Уходим ведь не сегодня? — старшая Громова после совместного умывания села на скамью с Александром на руках. — Завтра. Нужно пережить безлунную ночь. — А как мы будем передвигаться? Будем носить Лонду с собой? — Думаю, детали сегодня с Эрбетом обсудим. — Таскать с собой труп... Это какое-то безумие... Из штаба показался командир и, завидев моряков, сразу двинул к ним. — С добрым утром, — недовольно процедил верриец. — Я, конечно, надеюсь, что ты отдохнул как следует. Как твоя нога? — Я выспался, спасибо. Пока нормально. А что, я что-то пропустил? — Ваш Роман всё утро лез с вопросами и вёл себя, как обиженная девчонка. Угомони его, этот парень, кажется, считает, что без его мнения нам не обойтись. — Может, у него есть на то причины. Вы уже что-то обсуждали? — И почти не спали всю ночь. Изучали документы. Может, майор рассказал бы больше, но сейчас, думаю, от него уже никакого толку не будет. — Это точно, — усмехнулся Макс, не поняв последней реплики командира. — В общем, ждём тебя. Мы уже пришли к общему решению, ты должен выслушать и убедиться, что весь ваш экипаж согласен. — Хорошо, скоро буду. Алёна с осуждением покосилась веррийцу вслед, а Григорьев взялся развлекать раскисшего от зноя сына. Накануне вечером, когда парень впервые увидел мальчика после разлуки, ребёнок вёл себя по-детски непосредственно, но при этом скованно. Макс пытался уверить себя, что всему виной накатившие разом перипетии и его долгое отсутствие в лагере, что нужно дать малышу вспомнить прежнюю жизнь с мамой и папой... Как Григорьев ни старался заставить Александра хотя бы рассмеяться, ничего не выходило. Мальчик лишь застенчиво улыбался от так веселивших его ранее игр с отцом и не издавал ни звука. — Что, папа у нас совсем не смешной стал? — Алёна пересадила Сашу на колени к Максу. — Весь навык по дороге растерял, да? — Ничего, не переживай. Он отойдёт. Я буду впредь всегда рядом, ограждать его от любого стресса. — Да, — девушка погладила парня по только что выбритому подбородку и нежно поцеловала в щёку. — Я знаю. Александру надоело сидеть на одном месте под палящим солнцем, да и Максу нужно было идти. Он спустил ребёнка на землю, поправил бинт на ноге и заковылял к штабу. Громова, глядя Григорьеву вслед, пообещала себе непременно выучиться врачебному делу. Когда моряки заживут мирной жизнью, будет здорово, если у них появится свой доктор на смену Ксении... За этими мимолётными размышлениями Алёна на миг отвлеклась от сына. Опомнилась девушка, только когда заметила, что фигурка ребёнка быстро засеменила куда-то в сторону. Громова повернула голову и оторопела. Алёна не двинулась с места. Она решила, что ей показалось, померещилось... Но видение всё не рассеивалось. Под навесом у землянки-лазарета стоял Герман Ворожцов. Или, может, кто-то очень похожий на него, кто-то из новеньких?.. Мужчина, повёрнутый в профиль, облокотился спиной на ветхую постройку. По крайне мере, не одна Алёна узнала в нём настоящего отца Саши — мальчик, очевидно, тоже распознал знакомое лицо. Громова сорвалась с места, в два шага допрыгнула до сына... В этот момент мужчина развернулся к девушке лицом. Саша растерянно остановился. Алёна тоже. Слева вся верхняя часть головы смотревшего на них человека была перебинтована. Китель на одной руке разорван, но офицерская форма оставалась различимой. Да, это всё же был он. Громова заковала мальчика в объятья, не сводя с Ворожцова глаз. Девушка почувствовала вдруг неимоверное, за секунду пожравшее её с ног до головы отчаяние. — Макс!! Крик морячки долетел до Григорьева у входа в штаб. Паника в голосе Громовой заставила парня, позабыв о ранении, примчать обратно... — Тихо, тихо... Всё хорошо, Алён, — как можно спокойнее проговорил он. — Уходите в землянку. — Макс, ты же обещал! Что он погиб, что он в нашей жизни больше не появится!! — Тише, не пугай Сашку... Я разберусь, иди! Григорьев заслонил Алёну и сына от взора Германа. Тот продолжал стоять, склонив голову и наблюдая за моряками одним глазом. При приближении Макса он попытался приосаниться и вышел из-под навеса. — Ты жив, — мрачно констатировал парень, стараясь вычленить из сбившихся в комок мыслей и эмоций что-то подходящее. — Как оказался здесь? Полукровка зажмурился, на секунду отвернулся и исподлобья покосился на жарящее солнце. — А это моя суперспособность — выживать. Герман выглядел вялым и больным. Помимо перебинтованной головы, Макс приметил обработанную рану на левой руке мужчины, от которой расходились в стороны будто с каждой секундой всё больше раздувающиеся тёмные вены. — Я... просто хочу сказать, что... не хотел оставлять тебя там умирать. Ты был ранен в голову. Я думал, ты мёртв. На измождённом лице Германа показался усталый оскал: — Браво... Даже в этой ситуации ты оправдываешься передо мной. Как я могу умереть, зная, что тогда моего сына будет воспитывать тряпка вроде тебя? — Сашка сам поймёт, кто его настоящая семья. И чем старше он будет становиться, тем яснее будет видеть, какой ты подонок. Ворожцов недобро сверкнул единственным здоровым глазом, но тут же поморщился, отступил на шаг и снова откинулся спиной на опору. Странные чернеющие вены уже были заметны на шее майора, подобно яду распространялись по телу... — Кажется, тебе нужно соблюдать постельный режим. Ты виделся с нашим командиром? — Без понятия. Я ни че'та не помню, — Ворожцов обессиленно откинул голову. Он намеревался прикрыть глаза и отдышаться, но кто-то вдруг привлёк его внимание. — А что он здесь делает? Макс проследил за взглядом Германа и увидел Мо́не. Вчерашний напарник Григорьева тоже заметил воскресшего майора и отвечал ему едким прищуром. — Мне некуда было их вести, кроме как в наш лагерь. Возможно, это было ошибкой, но мы уходим завтра вечером. Это так, для информации, если что. Полукровка опустил голову, но озвучить обуявшие его мысли не успел — к мужчинам подбежала низкорослая, незнакомая Максу беженка и принялась что-то ворковать на керате, судя по жестам, объясняя Герману необходимость срочно вернуться в лазарет. Ворожцов глубоко вздохнул, казалось, совсем не слушая девушку, поднял измученный взор на залитое солнцем чистое небо и вдруг начал тут же оседать на землю. Незнакомка кинулась мужчине на помощь, но с её телосложением эта затея не могла иметь шансов на успех. Макс, не дожидаясь приглашения, сам подошёл к обмякшему Герману и перебросил одну из его рук через свою шею. — Пожалуйста, помогите ему добраться до кровати! — заговорила на веррийском девушка. — Я сейчас поищу доктора! — Хорошо. Спуск в лагерный медпункт предусмотрительно был лишён неудобных травмоопасных лестниц, и из последних сил державшегося на ногах майора Максу удалось дотащить до койки без особых хлопот. На дворе было, как всегда, знойно, но Григорьев даже сквозь одежду почувствовал, какой у Ворожцова поднялся жар. — Макс! — в проходе показалась Алёна, всё также цепко обхватившая Сашу. — Всё нормально, — сын старпома поднял руку в успокаивающем жесте. — Нет, не нормально! Почему он здесь?? В землянку в сопровождении всё той же худенькой девушки вошла Ксения. Данилова бросила озабоченный взгляд на парочку и прошла к кровати больного. — Ксения! Что происходит?? Как он здесь оказался?? Доктор промолчала. Она проверила у Ворожцова температуру, прошла за шторку к складу с медикаментами и достала шприц. — Вы ещё будете переводить на него лекарства?! — Алёна, — Данилова отложила препарат. — Я не хотела, чтобы кто-то из наших был в курсе, особенно вы и Юра... Его нашла сегодня рано утром Элмари. В оазисе, без сознания. Я понятия не имею, как он добрался до нас. Но, в общем... Он очень плох. Так сказал Гельт. Его покусала та же тварь, которая загрызла Вику и покалечила мне руку. Яд этого монстра спас его от кровопотери и сепсиса, но теперь будет медленно убивать. Гельт говорит, в его положении выжить в пустыне — нереально, особенно учитывая то, что мы собираемся в путь. Одно лишь солнце может убить его. — Так бросьте его на солнце! Я не понимаю! — не унималась Громова. — Вика умерла от укуса за считанные минуты, тебе отрезали кисть из-за одной только царапины — а он? Столько времени прошло, а он своим ходом добрался по пустыне до лагеря и до сих пор жив! — Алёна, просто Герман — не Человек. Морячка отвернулась, обессиленно поджав губы, не способная смахнуть выступившие слёзы руками, обнимавшими сына. — Для лечения последствий отравления требуется одно редкое лекарство. Его у нас в наличии только четыре дозы. В случае Германа этого не хватит. Поэтому я не думаю, что Эрбет решится использовать его, оно может спасти жизнь кому-нибудь в будущем. Поверь, — Ксения дотронулась здоровой рукой до плеча дрожащей девушки, — я тоже хочу, чтобы это поскорее закончилось. Но я — врач, и делать всё, что в моих силах — мой долг. А в этой ситуации я могу лишь дать ему жаропонижающее. Его у нас в достатке. Все трое посмотрели на Ворожцова. Мужчина пока ещё пребывал в сознании, лежал, глубоко дыша и едва приоткрыв единственный функционирующий глаз, и смотрел, казалось, на сына. Алёна ещё крепче прижала мальчика к себе и попятилась к выходу. — Элмари, сейчас я вколю ему лекарство, а ты проследи, пожалуйста, чтобы он лежал здесь смирно, — обратилась доктор на веррийском и затем вновь посмотрела на моряков: — Я не думаю, что Юре стоит знать о его нахождении здесь. В любом случае ведь это, наверняка, не продлится долго. — Да, ты права, — согласился Макс. — Папе лучше не говорить. А чтобы надёжнее — никому из наших. — Хорошо, — Данилова выдавила из себя улыбку. — Идите и не думайте о нём. Саша с вами в безопасности. После новой порции успокаивающих слов Григорьеву всё же удалось отправить отдыхать Алёну вместе с сыном в более-менее уравновешенном состоянии. Ему самому тоже не мешало привести в порядок голову перед собранием. Да, он соврал Ворожцову, сказав, что бросил его умирать неумышленно. Но именно эта мысль терзала его все последние сутки — Макс не привык так поступать. А теперь он высказался, хоть и солгал. И Герман не погиб от его бесчестного поступка. И поэтому теперь Максу на душе стало легче. Другим беженцам было, казалось, не до личных проблем — все рыскали по лагерю взад-вперёд с ящиками и вёдрами. Петя в паре с одним веррийцем тащил к медпункту увесистый пулемёт. Зацепа, заметив Григорьева, попросил у напарника перекур и с улыбкой приветствовал приятеля. — Хэй, ну как ты? — Жить будем, — Макс дружеским хлопком отбил протянутую руку. — Я смотрю, работа кипит. — Да, по-маленьку... Надо на эту ночь всё рассовать компактно в оазисе. И быть готовыми к нападению, мало ли... Вот, думаем, много чего поставить в лазарет. Всё равно там ночью кто-то останется. — А... — занервничал Григорьев. — Я сейчас видел Ксению, они там заняты, просила ничего лишнего не нагружать. Там... новеньким плохо стало. — Так это, как раз притащим сейчас эту зверюгу, будет от них отбиваться! — Петя встал в стойку, демонстрируя, как именно доктор с пулемётом наперевес будет держать оборону. — Ох уже эти новенькие! — Не стоит сейчас её беспокоить. Лучше отнесите в оазис, оттуда, в любом случае, удобнее отстреливаться... Кстати, как эти, Полулюди? Осваиваются? — Да пока тихо сидят, кучкуются... — Зацепа осёкся, заметив в стороне группу новеньких, и кивком указал на них Максу. — Вон те немножко странные только. Григорьев обернулся и вновь встретился взглядом с Моне. Двое его товарищей стояли рядом, и все трое в ответ не сводили глаз с моряков. — Почему странные? — Я вчера часовым дежурил. Так после того, как тебя все встретили, минут через пятнадцать, я эту компашку заметил у нашего склада. Рылись в запасах. Ну, я их окликнул, а они вообще ноль внимания. Я тогда, конечно, автомат с плеча, подошёл и всех троих растолкал, чтоб к остальным шли. Они же по-Человечьи не понимают. Так я как это сделал — они все разом ка-ак вздрогнули! И смотрят на меня ошалело, будто приведение увидели! И сразу так головами закрутили, как будто вообще не заметили, что здесь люди есть. — То есть они перешли барьер, но так никого из наших и не увидели? — Ну, похоже на то. Пока я их не попинал, не видели, наверное. Как этот барьер работает, мы же так и не разобрались. Я-то просто к тому, что за ними лучше присматривать. Мало ли чего со склада взять захотят. — Ага, да... — Макс продолжал смотреть в сторону полукровок. — Ладно, выбора у нас пока нет. Надо хоть ночь пережить. Я сейчас на собрание, потом расскажу всем нашим, каков план. И да — в санчасть всё же не ходите. Атмосфера в штабе стояла умиротворённая. Командир и ещё несколько толковых веррийцев выглядели очень сонными, лениво сидели по разным углам землянки, кто — из последних сил вглядываясь в карты, кто — мрачно насупившись, а кто-то — откровенно дремля. На появление Григорьева почти никак не отреагировали. И, может, свежая голова была бы сейчас как раз кстати, что-то обсуждать и о чём-то спорить с инопланетянином не имело смысла — всё равно он знает несравненно меньше о том, что вообще беженцев может ожидать в пути. Эрбет начал объяснять сразу, ставя моряка перед фактами: выходить решено завтра, ближе к закату; Лондану поместят на носилки и закрепят ремнями, нести будут четверо, для чего организуется дежурство; путь проложен на юго-восток, сначала по пустыне, затем через горы; до тех пор, пока не добрались до гористой местности, все остановки будут расписаны заранее, в горах уже можно будет останавливаться по ситуации; конечная цель — крупный морской порт за горным хребтом, откуда, по информации, добытой из полицейских документов, есть возможность покинуть Искер океаном вместе с нелегалами-полукровками, бегущими из страны. — Передвигаться в основном будем ночью? Считаете, это менее опасно? — Первое время — да. Потому что сперва нам нужно будет ускориться, а на дневной жаре мы вряд ли сможем бодро вышагивать по пустыне. — А новенькие Полудемоны? Выдадим им оружие? — Это ни к чему. Пока что. Подозреваю, что часть из них отсеется по пути. По тем или иным причинам. Григорьев вопросительно посмотрел на командира. Пояснять об упомянутых 'причинах' тот не собирался. Дальнейшие расспросы о деталях всего плана уверенности не прибавляли. Путешествие решало проблему безопасности, но о длительности дороги, количестве ресурсов, пункте назначения не было известно почти ничего. — В итоге пойдём, неизвестно куда, не имея понятия, что нас ждёт в том морском порту. Может, поставим цель минимум — осесть где-нибудь в горах? Мы и так сильно замедлимся, переходя через них. — Тебе так хочется всю жизнь провести в Искере? — Эрбет раздражённо хмыкнул. — Так привыкли скитаться? Я думал, ты обрадуешься перспективе поплавать на корабле. Это же ваша стихия, разве нет? — Главное для меня — обеспечить безопасность моей семьи, — Макс осёкся, осознав, что сказал не совсем то, что хотел. — Точнее, безопасность всех наших людей. Быть уверенным хоть в чём-то. — 'Наших'? — Эрбет вызывающе подбоченился. — А кто для тебя 'наши'? — Все люди в лагере. Мы все в ответе друг за друга, разве не так ты говорил? — Дело не в том, что говорил я, а то, как считаешь ты и вся ваша команда. — Мне просто надоело всё принимать на веру. Объясните больше про этот порт и побег на корабле. Я бы сам расспросил об этом Германа, если бы он был в состоянии отвечать. Но вы ведь изучили все документы. — Майор ещё не пришёл в себя? — Пришёл ненадолго. Ксения только что вколола ему лекарство. Насчёт Германа — кто-то из наших ещё в курсе? — Я посчитал, что рассказывать о нём нет смысла. Очередная истерика твоего отца сейчас будет совсем не кстати, да и сам майор долго не протянет, так ведь, Гельт? — Сонно моргающий Гельт лениво покивал. — Но, конечно, хотелось бы успеть с ним поболтать... — командир принялся шелестить раскиданными по столу бумагами, пока не извлёк ту, что искал. — Да, мы резюмировали всю информацию из документов. В общем, по данным полиции, уже несколько месяцев в городе Хайм-Це́лбе орудует группировка по вывозу мигрантов из Искера в Империю. Нелегально, конечно, полукровки бегут, чтобы выжить и не угодить в лагеря. У этих людей очень отлаженная и широкая сеть, глаза, уши и связи по всему городу. Все следы ведут к одной логистической фирме, занимающейся морскими грузоперевозками. Полиция так и не смогла подкопаться к владельцу этой фирмы. Скорее всего, в деле замешаны большие деньги и местные власти. Но известно, что их суда ходят в долгие рейды, в том числе, в южном направлении. А южнее — только Дикие территории. Так что то, что они замешены в незаконной деятельности, почти подтверждено. — Что за Дикие территории? — Так скажем, наша пустыня — рай по сравнению с теми местами. Земли ничейные и общие одновременно. Привлекают толпы охотников за наживой и наёмников со всего мира. Контрабанда, работорговля... Туда окольными путями стекаются попытать счастье не только Демоны, но и Люди из Империи. Поэтому если владелец фирмы связан с торговлей на Диких территориях, то неудивительно, что денег и влияния у него столько, что хватает на решение всех проблем с законом. — До них полиция не может добраться, почему сможем мы? — Потому что это наш единственный шанс выбраться из этой проклятой страны. Мы сможем временно осесть где-нибудь в Хайм-Целбе — насколько я понимаю, это один из немногих городов, где сейчас более-менее безопасно для беженцев любого сорта. Приспособимся и выясним всё, что имеем из документов. Зацепки для начала у нас есть. Ну а пока, — Эрбет отвернулся и потёр глаза. — Пока что наша задача — выжить хотя бы в это Энхильме. Макс вновь почувствовал укол вины за происходящее: — До утра всё спокойно было? — Да, как ни странно. — Может, полиция ещё не закончила искать на севере? Если тот лейтенант успел передать в штаб всё, что сочинил Герман, у них мало оснований не доверять этой информации. — Может. Мы же не знаем, как именно был организован побег с плантации... Как бы то ни было, там — ваши следы, которые ведут прямиком к нашему лагерю. В ближайшую ночь луна не взойдёт, и мы останемся без защиты. Ситуации хуже и придумать нельзя... Хуже быть могло, Макс отчего-то был в этом уверен. Ведь все живы, а если человек жив — значит, ещё не поздно что-то изменить, что-то исправить. Это осознание спонтанно возникло в голове парня, когда с собрания он вышел обратно, на душную поверхность. По периметру лагеря выставили много вооружённой охраны, среди землянок не шаталось ни одного бездельника. Не было слышно ни бытовой болтовни, ни детского смеха. Все боялись. Было глухо и безрадостно, как никогда.***
Тишина... Тишина, наполненная раскрывающим лёгкие воздухом, звенящая своей невесомостью и покоем... Ветерок едва ощутимый, разносит кроткий шелест листвы и далёкое плескание спокойных волн, тонкие нотки запаха травы, цветов, утренней росы и моря... Свежесть и приглушённый ровный свет... Что это за место? Герман лежал с закрытыми глазами и только ощущал, будто находится где-то... совсем не в землянке. И даже не в пустыне. Вокруг было просторно и безлюдно. И глаза открывать не хотелось — это, наверняка, всего лишь галлюцинация. Зато ни озноба, ни жара. И голова больше не болела. Герман попробовал пошевелить левой рукой. Утром он очнулся, как ему показалось, именно из-за неё — при малейшем движении локтевой изгиб словно пронзали сотни штырей. Но теперь не чувствовалось никакого дискомфорта. Что-то изменилось... Ничем не обоснованная лёгкость настораживала, отчего мужчина решил наконец открыть глаза. Хотя веки поднимались очень аккуратно и не спеша, вспышка яркого света буквально ослепила. Герман ожидал увидеть хлипкий дощатый потолок лазарета или сияние утреннего неба над тем дивным фантомным местом. Но землянки и след простыл. Умиротворяющая тишина, колыхание свежего ветра, запах райского сада и ненавязчивый шум прибоя — ничего этого больше не было и в помине. Ворожцов обнаружил себя лежащим на больничной койке под белым светом плоской лампы. Стены, потолок — всё белое, стерильное. До мужчины начала доходить страшная догадка — лагерь рассекретили, и он угодил в руки своих бывших коллег-полицейских... Электронный сигнал из-за изголовья кушетки напрочь сбил и без того учащающийся пульс. Ворожцов вскочил и развернулся к источнику шума. Через пару секунд всё смолкло. Только теперь Герман заметил закреплённый на вене катетер и медицинское оборудование. Полукровка осмотрел себя — странная одежда, такая же стерильная, как и всё вокруг, напоминала униформу медбрата. А ранение — глубокий укус на руке — затянулось без следа, но главное — оба глаза видели всё чётко. Ворожцов опустил взгляд и нашёл ещё кое-что: слева на груди на рубашке были вышиты буквы... Дверь с встроенным иллюминатором распахнулась, на пороге показалась женщина. — Герман... Мужчина всё не отрывал глаз от надписи... — Здравствуй, Герман. «ISPA». Ворожцов вытащил из руки иглу с трубкой и наконец поднял голову. Небрежно уложенная кудрявая шевелюра, натянутая улыбка, уверенная, напирающая поза — это была Элеонора Бунчук, участница проекта «Александрия». Последний раз Герман видел её на потерпевшей крушение в пустыне подводной лодке. Тогда потрясённый горем мужчина, только что узнавший о страшной утрате, не смог сдержаться в порыве чувств и, пока бригада военных обыскивала соседние помещения, собственноручно свернул шею бывшей коллеги по проекту. А теперь она стояла перед ним, живая и здоровая. Герман медленно встал с кровати. Девушка сделала пару шагов, приближаясь, и мужчина рефлекторно отпрянул, роняя позади себя мигающий прибор. На грохот среагировали двое санитаров. — Нет-нет, всё в порядке, — заверила их Элеонора. — Он просто в шоке, это нормально. В одной руке девушка держала планшетную дощечку с вложенными документами. Она протяжно вздохнула и вновь скривила губы в неискренней улыбке, убрала бумаги в подмышку и кивнула на койку: — Давай успокоимся и присядем? Ворожцов, хоть и пребывал в ступоре, конечно, жаждал объяснений. Но на диалог с такой неоднозначной особой, как Элеонора, он настроен не был, да и в голове всё отчаянно сопротивлялось происходящему — мозг то и дело возвращался к выяснению, не сон ли это. Поэтому бывший учитель выживания продолжал молча стоять, ожидая, что будет дальше. — Ты, очевидно, в полной растерянности. Я понимаю, — прочитала настроение Германа Бунчук. — Тогда позволь, я всё расскажу, как есть, чтобы ты поскорее переварил это. Девушка отпустила жестом парочку в костюмах санитаров, положила планшет на краешек кровати и уселась на неё сама, неотрывно следя за реакцией Ворожцова. — Что последнее ты помнишь? Что было до того, как ты очнулся здесь? В ответ — молчание, всё тот же выжидающий, сбитый с толку взгляд. — Ладно... На самом деле в этой палате ты совсем недавно. Мы перевезли тебя сюда после того, как отключили от прибора. — Элеонора посерьёзнела, задрала подбородок и продолжила: — Герман, ты стал частью научного эксперимента. Он состоял из двух этапов. Первая фаза проходила в полевых условиях — на корабле. Вы все должны были поверить в конец света, в то, что вы — единственные выжившие, от которых зависит продолжение человеческого рода. Мы наблюдали за вашей реакцией, делали всё, чтобы иллюзия ничем не нарушалась. Затем учёные дали команду начать вторую фазу... Помнишь, как весь ваш экипаж оказался в пустыне? На самом деле вторая катастрофа с исчезновением океана была всего лишь галлюцинацией... А после — никакой пустыни не было. Каждого из вас подключили к прибору виртуальной реальности. Это уникальная в своём роде установка, которая позволяет воздействовать на мозг, контролировать его деятельность, создавать очень сложные, управляемые извне коллективные иллюзии. С её помощью учёные создали для вас целый мир. Все ситуации, всё, что вы переживали в так называемом Искэре — это всё было не по-настоящему... Ворожцов слушал, глядя в пустоту, и с каждым произносимым девушкой словом на его лице отображалось всё меньше понимания. — Герман, слышишь меня? Всё, что происходило с тобой и с остальными членами экипажа корабля, как вам казалось, последние несколько лет — ничего этого не было! На самом деле подходит к концу шестой месяц проекта. Скоро он завершится для всех. Все, кто якобы умирал в том мире — это те, кого мы попросту отключили от установки. Они пришли в себя раньше. Теперь очередь дошла и до тебя. Ты свободен, Герман! Между нами даже не существовало никакого договора. Вся ситуация с твоей дочерью... Ей ничего не угрожало, никто не держал её в заложниках! Мы были вынуждены создать такие условия, таковы были правила. — Моя дочь... — тихо проговорил мужчина, совсем не изменившись в лице. — Она погибла почти три года назад. На подлодке. И ты... Я убил тебя. — Да, я помню нашу последнюю встречу. Меня подключили ненадолго, чтобы... подыграть. И я не держу на тебя обиды. Ты узнал о смерти дочери, ради которой сделал так много... Я бы на твоём месте тоже не сдержалась. Но правда в том, что никто не умирал. Твою девочку мы даже не подключали к установке. Она жива, Герман! Она здесь! Не три года — прошло только шесть месяцев! — Для вас, не для меня. Для меня её нет в живых, и я давно с этим смирился... Моя жизнь очень изменилась. Бунчук покачала головой: — Нет, Герман. Это всё было не взаправду. Тебе очень непросто это слышать, я понимаю... — Где мы? — Герман обвёл взглядом белые стены. — Это похоже на подлодку. — Да, мы на подлодке. Она существует на самом деле, с неё мы следили за кораблём на первом этапе эксперимента. В перерыве между фазами вы все надолго потеряли сознание, корабль был пришвартован у научной базы, где вас и подключили к приборам. Сейчас мы готовимся к отплытию. Тебя и твою дочь доставят обратно на материк. Домой, Герман! Ты веришь мне? — Куда?.. — Мужчина выглядел крайне растерянным. В его голове уже начала вырисовываться картина, основанная на рассказе Элеоноры, а вся история с пустыней, Демонами, полукровками, лагерем вдруг представилась муторным сном. И это пугало. — На кого вы работаете? — Ты знаешь, на кого. Организатор проекта — Александр Рутковский. Но всем распоряжаются учёные. Использованная установка — новейшее изобретение, и благодаря нам и всем вам она была успешно протестирована. Представь, сколько всего можно смоделировать с её помощью, сколько катастроф предотвратить... — Я больше не хочу это выслушивать. Герман зажмурился, прижал руку ко лбу. Голова кружилась, в груди начинало то колотиться, то разливаться холодом, в коленях ощущалась слабость. Бунчук встала и куда-то отошла. Вернулась девушка уже спустя минуту и протянула Ворожцову на четверть наполненный стакан. От резкого запаха успокоительного заслезились глаза. Глубокий вдох... От сердца отлегло, лёгкие сплошь заполнились духом мятной настойки. Ворожцов сел на кровать. — Представляю, сколько всего ты пережил там. Вас смогли убедить в том, что существуют Демоны и Люди, выдуманные языки, магия... Конечно, ничего сверхъестественного не происходило, но вы всё равно поверили. На чудо способны разве что наши учёные, — Элеонора приторно улыбнулась и опустилась на колено рядом с поникшим мужчиной. — Да, ваши учёные... настоящие садисты... — Прости, что так сразу всё тебе рассказала. Я лишь забочусь о твоей малышке, — на лице Бунчук отразилась наигранная гримаса сожаления. — Я хочу, чтобы ты поскорее проведал её. Она каждый день спрашивала про тебя и знает, что ты уже здесь. Поэтому если в тебе остались ещё какие-то сомнения — пойдём, я отведу тебя к дочке. Сам всё увидишь. Не успел Герман запротестовать, как его уже потянули вверх и вывели из палаты в тёмный коридор. Он помнил его, тот самый день, когда был здесь в последний раз... Или не был? Это всё оказалось чьей-то выдумкой?.. — Нет, — Ворожцов наконец нашёл в себе силы остановиться. — Хватит. Я не хочу. — Прости, что? — Бунчук разочарованно заморгала и отпустила руку мужчины. — Пока ты жил своей жизнью в вымышленном мире, твоя дочь ужасно скучала и переживала здесь, в настоящем! — Хватит! — Ворожцов снова устало закрыл глаза, упёршись переносицей в сжатый кулак. Элеонора, кажется, вновь начала что-то говорить, но он не слушал. В голове всё смешалось: сон, явь... Лучше бы он умер. Лучше бы вся та жизнь оказалась реальностью, и Герман бы умер в лагере беженцев, не приходя в сознание... Ворожцов, найдя опору в обшитой плотной резиной стене, посмотрел на уже совсем взволнованную девушку. Однако тут же его внимание привлёк другой человек, показавшийся далеко позади неё. В самом конце коридора одетый в свою повседневную одежду, какую он носил на корабле, стоял Виктор Громов. — Виктор? — Герман почувствовал отрезвление. — Что? — Бунчук оглянулась. — Капитан корабля здесь? — Нет, он не захотел покидать базу без дочерей и остался на острове ожидать их пробуждения. Не переживай о нём, не думаю, что он держит на тебя зла. Тем временем видимый только для Германа Виктор Громов стоял сперва, не шелохнувшись, затем сделал быстрый приглашающий жест рукой и скрылся за углом прохода. — Что такое, Герман? — Мне кажется, я схожу с ума. Элеонора поджала губы: — Хорошо. Я дам тебе время прийти в себя. Можешь немного разгуляться здесь, привести мысли в порядок. Но совсем скоро мы будем погружаться, будь готов. И ни в коем случае не покидай подлодку. Позже я найду тебя, и мы вместе навестим твою дочурку. Знаешь ли, я привязалась к ней за всё это время, и чувствую, что обязана как можно скорее дать то, чего ей так не хватало. Наконец, бывшего учителя выживания оставили в покое. Теперь он находился в тёмном коридоре один. Ситуация была настолько сумбурной, что мужчину далеко не сразу удивило его одиночество на огромном судне — вокруг стояла тишина, не было никого из экипажа. Ворожцов не собирался отпускать без выяснения недавнее видение и направился к тому месту, где пару минут назад появился капитан корабля. Герман дошёл до угла коридора и увидел Виктора спокойно стоящим у лестницы, ведущей на поверхность. — Капитан? — Нужно уходить отсюда. — Что? Ведь Виктор — всего лишь галлюцинация, не так ли? — Тебе здесь не место, Герман. — Я сейчас говорю сам с собой? Элеонора смотрела в твою сторону в упор и не заметила, сказала, что тебя нет на подлодке. Выходит, ты — плод моего не отошедшего от иллюзий воображения. — Она сказала, что отведёт тебя к дочери, что подлодка отвезёт вас домой. Но твоя дочь умерла, и ты это знаешь. Голова опять начала кружиться... — Тогда и ты тоже. Если иллюзия — это подлодка, а не пустыня, то ты тоже должен быть мёртв. — Поступай, как сам считаешь нужным. Я только даю совет. Скоро отплытие, — капитан задрал голову к открытому люку, куда вела лестница. — Не смотри на неё, иначе будет сложнее сопротивляться. — На кого? Виктор Громов, оставив последний вопрос без ответа, повернулся к лестнице и в несколько мгновений исчез из поля зрения где-то снаружи судна. Не смотреть на лестницу? Вот сейчас Ворожцов стоит к ней вплотную, но никакого непреодолимого желания покинуть подлодку у него не возникает, чему сопротивляться? Только растёт внутри дикое отчаяние и усталость... — Герман! — раздалось из коридора. Снова Элеонора... — Герман! — девушка, с возмущением подняв брови, уставилась на открытый люк и застывшего у лестницы мужчину. — Ты куда собрался? — А я не заметил никаких приготовлений к отплытию. Где все, ты тут одна? Может, я пока прогуляюсь на свежем воздухе? Кажется, у меня всё ещё галлюцинации. — Ты никуда не пойдёшь, это исключено. Тебе лучше вернуться в палату. — Чего ты боишься? — Ворожцов подозрительно прищурился. — Что я сбегу? Или что не поверю тебе? — Тебе сложно поверить после всего пережитого, понимаю, но я всё тебе рассказала, как есть. Мы хотим доставить тебя домой, ты должен верить нам. — Верить тем, кто ставит на людях эксперименты без их согласия? — Герман всё больше ощущал, что ему пытаются заговорить зубы. — Раз я, как ты выразилась, теперь 'свободен', позволь мне сойти на берег, пока вы наконец не будете готовы к погружению. — Это не пойдёт тебе на пользу! Ворожцова взбесила такая реакция Бунчук на то, что он просто стоял под открытым люком. Поэтому теперь он назло, игнорируя все пререкания, обхватил перила лестницы и взобрался на несколько перекладин вверх, как вдруг... — Папа! Сбоку раздался детский голос. За спиной Элеоноры периферийным зрением стал различим силуэт. — Чшш, малышка, я же говорила тебе пока не выходить из каюты. — Папа, это ты! Все живые эмоции, какие только остались в Германе, съёжались в один ком от этого голоса. Ноги сами спустились с перекладин, руки разжали перила... Послышался непродолжительный топот детских ножек, и вот поясницу Ворожцова обвили тонкие ручки. Он почувствовал тепло прильнувшей к нему девочки... «Не смотри на неё...» Бывший учитель выживания вдруг понял, на кого... — Ты же не покинешь её снова, Герман? Она — всё, ради чего ты жил. Ради неё ты сделал так много, чего никогда бы не совершил. И теперь все мучения закончатся. Неужели ты забыл? Забыл о своей мечте жить спокойно вместе с дочкой? Нет, не смотреть на неё совершенно невозможно... Герман опустил взгляд. Всё перед глазами само собой начало расплываться от собирающихся под веками слёз... Его обнимала его дочь. Она была именно такой, какой он её запомнил. И в её широко распахнутых, светлых глазах читалась искренняя любовь и надежда. Его ангел... И одна мысль промелькнула в голове мужчины — а как же его сын? Он оказался чистой воды вымыслом? Как они создали иллюзию не существующих в реальности людей?.. Или это уже неважно?.. — Папа, не уходи! Я очень-очень скучала! Слова прорезали слух, и Ворожцов сперва даже не осознал, что не так. — Как приятно смотреть, что она наконец-то счастлива! — сквозь елейную улыбку молвила Бунчук. Герман удивлённо посмотрел на Элеонору. Кэрат? Как? Почему?.. — Почему вы говорите на этом языке? Ты же сказала, что его не существует... — мужчина пошатнулся вместе с обнимавшим его ребёнком. — Разве это имеет значение? Герман, существует то, что есть здесь и сейчас. Остальное не важно. Важна лишь сама возможность стать наконец счастливым! Совсем рядом зажглась красная лампочка. Громкий звук сирены возвестил о грядущем погружении. — Верните меня обратно. Вместе с ней. — Нет, ей там не место. И тебе тоже. Пойдём, люк сейчас закроют. — Мы остаёмся на базе, — Ворожцов снова посмотрел в глаза дочери. — Сойдём на берег. — Зачем?! — вышла из себя Элеонора. — Мы предлагаем тебе получить то, чего ты всегда хотел! Герман больше не желал препираться. Он просто взял на руки ребёнка, и, пытаясь цепляться одной свободной рукой, начал карабкаться вверх по лестнице. — Нет, нет! — девочка забрыкалась и вывернулась из объятий. — Пожалуйста, давай останемся здесь! Ворожцов остановился. Он посмотрел сверху вниз на свою заплаканную в отчаянии дочку. Рассерженная Элеонора с выражением праведного гнева на лице уже обхватила девочку за плечи в успокаивающем движении: — Как ты можешь?! Посмотри на неё! Это твоя дочь! Та самая, которой ты посвятил жизнь! — Моя дочь не знала кэ'ата. Мужчина отвернулся. Безудержное желание спуститься, обнять ребёнка и отправиться туда, где можно начать новую, спокойную жизнь... Но всё это похоже на какую-то ловушку, жестокий и продуманный обман. Герман закрыл глаза в надежде, что так сопротивляться станет легче, и под громкий горький плач и назойливое дребезжание сирены продолжил подъём. Когда Ворожцов покинул борт, он, не отдавая отчёта собственным действиям, наскоро преодолел путь по металлическому корпусу подлодки и сошёл на причал неизвестного острова. Конечности сами подкосились, Герман припал к деревянным мосткам и, склонившись, наконец дал волю эмоциям. Сколько он так лежал, для него не имело значения, однако когда самообладание вернулось, и мужчина поднял голову, первое, что он заметил — Виктор Громов стоял вдалеке на причале у самого берега. За спиной капитана темнела густая тропическая растительность — пальмы, ветвистые кустарники, цветущие деревья... А выше — ночное небо, освещаемое несколькими лунами. Свет миллионов далёких звёзд мерк перед сиянием, исходящим от этих планет разной величины, самая большая из которых вполоборота раскинулась почти на четверть всего небосвода. С другой стороны тихо колыхалось море, а на самом горизонте морскую гладь освещала яркая полоска света. Этот свет исходил от солнца, которое одна из лун полностью закрыла своим чёрным диском; то на самом деле был день, а небо над островом лишь ненадолго потемнело из-за затмения. Подлодки и след простыл, а по воде мерно разливалась лёгкая рябь, тихими волнами накатывающая на берег... Такой фантастический пейзаж указывал на то, что это был цветной, слишком реалистичный сон. Но Ворожцов тут же понял для себя, что его воображение не способно создать что-то настолько совершенное и прекрасное. Капитан корабля, не обращая внимания на Германа, смотрел на сияющую из-за луны тонкую солнечную корону. Он выглядел спокойным, и ничто вокруг его не удивляло. — Что дальше? — подошёл к Виктору бывший учитель выживания. — Если я сплю, почему до сих пор не проснулся? Или я умер? Тогда где черти и мой личный котёл? — Будь ты мёртвым, разве мог бы ты стоять сейчас здесь и задавать вопросы? — Учитывая, что я разговариваю с трупом — да. Капитан наконец соизволил обратить взор на собеседника: — Говорил же тебе не смотреть. Но молодец, всё равно выбрался. Громов развернулся и пошёл от причала вдоль берега, не оглядываясь и таким образом намекая Ворожцову следовать за ним. — Что за чертовщина происходит? Элеонора солгала про иллюзию? Или что это вообще за место? — Конечно, солгала. Она пыталась заманить тебя. Но это не значит, что то, к чему ты привык, не является иллюзией. — Ответь мне, — Германа начали раздражать эти загадки, — где мы, и что мне теперь делать? — Мы где-то, куда ещё не добрались. А ты хочешь обратно? — Я хочу либо умереть окончательно, либо проснуться. — Но мы оба знаем, что второй вариант предпочтительнее, — Виктор едва заметно улыбнулся и остановился. — Да, Элеонора соврала. Никто из нас ещё не свободен. Где-то в гуще зарослей проглядывались мерцающие белёсые огоньки. Они вдруг начали заметно тускнеть, а зелень вокруг, наоборот, наливаться цветом. Природа стала светлеть, небо голубеть, а планеты из ярких светящихся сфер превращаться в массивные белые призраки — солнце выплывало из-за спутника. — Я только попрошу — постарайся больше не обижать Ксению. Испытания ослабили её больше остальных. — Испытания? Эксперимент? Яркий солнечный луч возвестил о выходе звезды из лунного плена. Оба мужчины повернули головы к солнцу. Теперь Герман видел, что остров не находился посреди океана в гордом одиночестве — на горизонте хорошо просматривались ещё, как минимум, два внушительных участка суши. Неожиданно женский голос прозвучал со стороны Виктора: — У вас есть время. Ворожцов обернулся. На месте капитана корабля стояла ведьма из лагеря беженцев, та самая, которую он застрелил перед штурмом из снайперской винтовки. Неописуемой красоты девушка, подобно солнцу, будто источала свет своим белым облачением, молочной кожей и яркими голубыми глазами. У мужчины перехватило дыхание от такого внезапного превращения — был ли здесь Виктор изначально? Или всё происходящее — результат магии этой бессмертной колдуньи? — Среди вас есть нечистые, — молвила девушка, внимательно наблюдая за расцветающим небосводом. — Они не должны выйти вместе с вами. Не допустите этого. Герман уже устал задавать вопросы, всё равно не получал на них вразумительного ответа. Но не успел он обдумать только что услышанное, как свечение вокруг вмиг стало невыносимо ярким, превращающим всё обозримое пространство в сплошной белый вакуум. Ворожцов зажмурился, и свет сразу потух. К внезапному мраку добавилось ощущение тяжести... А затем вернулись боль, жар и спёртый воздух. Мужчина жадно вдохнул, сухость в горле заставила поперхнуться, отчего левая сторона лица отчаянно заныла. Герман приоткрыл один здоровый глаз. Темнота стала рассеиваться, картинка прояснилась, и Ворожцов разглядел деревянный потолок лазарета...***
— Сколько времени уже? — Как раз полночь. Как это ты так угадала, что спросила именно сейчас? Маленькую комнатку освещала одна единственная свеча, создавая давящий на глаза полумрак. Ксения и Гельт тихо сидели недалеко от прикрытого входа. Большинство беженцев отправились на ночь в укреплённый оазис, туда же перепрятали основную часть медикаментов. В землянке оставили лишь самую малость для единственного пациента и то, что было помещено в «холодильник» — заколдованный магами ящик, в котором поддерживалась низкая температура вне зависимости от условий. — Может, я тоже экстрасенс... — Данилова с безразличием наблюдала за язычком пламени. — Мы ведь сейчас уже без защиты? Нас могут заметить военные? — Как только солнце село, да, — Гельт ещё раз принялся осматривать оставленный на изготовке автомат. — Постарайся расслабиться. Тебе же повезло — ночуешь не под открытым небом. Помнится, Эрбет отстранил тебя от дежурств, но из-за этого раненого полуцима оставил здесь. — Повезло?.. Я думаю, мы тут находимся в гораздо большей опасности, чем люди в оазисе. Военные первым делом станут обыскивать землянки... И пусть так... Да, хорошо, что я здесь. Верриец не понимающе нахмурился. — Что? Моя смерть всё равно ничего не изменит. Я даже как врач гожусь только на то, чтобы облегчать страдания умирающего. — Ужасные слова. Давно это с тобой? — Не знаю, — Ксения пожала плечами. — Кажется, что всю жизнь. — Думаю, ты до сих пор коришь себя за смерть Виктории. Та встреча с монстром слишком круто на тебя повлияла, — Гельт опустил взгляд на деревянный протез. — Да, наверное... Но ведь и правда странно — Вика тогда так быстро умерла. А моя рана на руке... Мы не сразу наложили жгут. Яд, наверняка, успел проникнуть дальше, но я выжила. Будь я Человеком, я бы тоже умерла... И наша с Лерой недавняя встреча с этой горгульей... Не напала на меня, словно за свою приняла. — Ты сейчас можешь воочию лицезреть, что бывает, когда этот яд проникает в организм полукровки, — медик указал пальцем в сторону комнаты, в которой находился Герман. — В кровь попадает ультраактивный компонент, которому организм Человека не может противопоставить ничего серьёзного — моментальная смерть. А полукровки имеют пассивные частицы, от 35% до 80%. Всё, что выше, уже считается Демоном. По крайней мере, по законам Империи. Эти пассивные частицы могут противостоять активному компоненту, переводя его в такое же пассивное состояние, и успех зависит, как ты понимаешь, от их процентного содержания. Но пока этого не произошло, симптомы отравления будут проявляться отчётливо даже у Демона — лихорадка. У тебя тогда был лишь незначительный жар, что ничего явного не говорит о чистоте твоей крови, а исключительно о том, что в организм попало совсем немного яда. Повторюсь, точный вердикт может вынести только специальное оборудование, но я не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом. Да, сам факт проникновения яда может отразиться на результатах анализа, исказить их. Возможно, поэтому чудовище отступило, когда ты закрыла собой Валерию — они разумны и нападают на полукровок или Демонов только при отсутствии альтернатив. Но даже если состав твоей крови немного изменился, это не означает, что изменилась твоя суть. Это просто цифры. — В том то и дело — пусть, яда попало мало, но если бы я была Человеком, он бы всё равно меня убил со временем! — Стопроцентно чистокровных Людей или Демонов не бывает. Просто того процента, который содержится в твоей крови, хватило, чтобы побороть активные частицы. С другой стороны, будь ты действительно заражена, давно бы об этом знала. Проблема всех заражённых Полудемонов в том, что под воздействием ультрафиолета заснувший активный компонент вновь пробуждается, и при долгом пребывании на солнце можно просто умереть от лихорадки. У Демонов этот симптом бывает не настолько выраженным, но есть и другой — анемия. Поэтому я и говорю, что наш господин майор, скорее всего, умрёт не от самого укуса, а от условий вокруг — его убьёт пустыня. Если, конечно, он не получил слишком большую дозу яда. Пожалуй, это будет для него лучшим вариантом. — Да, надеюсь... — Данилова натянула на ладони рукава кофты. — Эрбет ведь не хочет тратить тот препарат на него? — Нет, смысла нет, как я и говорил. Вещь труднодобываемая, и имеющегося у нас количества хватит только на то, чтобы снизить концентрацию активных частиц в крови на четыре раза без какого-либо долгосрочного эффекта. Помню, в панике я потратил одну дозу на Викторию, хотя там шансов не было вообще. Зря, ценное лекарство. — Сложно представить тебя в панике. — Всякое бывает. Поэтому не загоняй себя, никто от ошибок не застрахован. Не надо на этом зацикливаться, — мужчина подбадривающе улыбнулся, задорно сверкнув своими жёлтыми глазами. — Как-нибудь посмотришь на все эти частицы. В лаборатории моего университета есть как раз мощный, самый современный микроскоп, не везде такие найдёшь. По крайней мере, пять лет назад было так. Где-то глубоко в сердце на мгновение потеплело — девушка вдруг прониклась фантазиями о спокойной жизни в комфорте и достатке, без риска и стресса. Неужели и её ждёт что-то подобное?.. Резкий порыв ветра всколыхнул занавес на входной арке, и безмятежно горящая на столике свеча потухла. Ворвавшаяся прохлада навеяла на обоих оцепенение; внезапный приступ страха подкрался к Ксении и бесцеремонно разрушил недавнюю иллюзию спокойствия. Посидев так в темноте и тишине около минуты, Гельт, наконец, сконцентрировался и выверенным движением руки зажёг фитиль. — Это ветер? — одними губами прошептала Данилова. Верриец сосредоточенно вслушивался. Будучи магом, он был способен ощутить даже то, что могло быть скрыто от пяти органов чувств. — Гельт, ты что-нибудь чувствуешь? — Не думаю... — наконец откликнулся мужчина. — Мало ли какие колебания полей могут быть вблизи места захоронения Лонданы, особенно на Энхильме. Но, скорее всего, просто ветер, да... — он сдержанно улыбнулся. — А вот наш пациент, кажется, пришёл в себя. Надо осмотреть и обработать ранение. Оба направились в соседнюю комнату. Гельт снял с гвоздя висевшую в углу зажжённую лампадку и поднёс её поближе к кровати. Герман на первый взгляд всё ещё спал, но, когда медик коснулся его плеча, нехотя приоткрыл правый глаз. Ксения понимала, что обязана расспросить Ворожцова обо всём, что волновало экипаж, прямо сейчас, ведь другого раза может не представиться... Только ей было трудно начать говорить с этим человеком. Оттого весь процесс обработки раны проходил почти в безмолвии, лишь Гельт отпускал на веррийском короткие комментарии. Ксения не могла забыть последнюю встречу с Германом. Тот совершенно нелогичный, необузданный порыв отчаяния и доверия... И то, как он её подставил, и то, что солгал. От этих мыслей следовало отмахнуться, ведь для продуктивного допроса важна холодная голова. Когда процедура была закончена, верриец собрал все оставшиеся материалы и, одарив Ксению понимающим взглядом, оставил её наедине с пациентом. Данилова обошла кровать справа, чтобы бывшему учителю выживания было лучше видно. Тот уже прикрыл здоровый глаз, готовый снова заснуть. — Мне нужны ответы. Голос доктора прозвучал негромко, но уверенно. Ворожцов устало посмотрел на Ксению. — Те ответы, которых у меня не было. Что тебе было известно о проекте «Александрия», чего не знала я? Почему мы попали сюда? Мужчина равнодушно сомкнул веки, но тут же произнёс: — Это всё? — Нет, — доктор поймала себя на мысли, что уже начинает чувствовать раздражение от этого диалога. — Но ответь хотя бы на это. Герман вяло усмехнулся: — Боишься, что унесу все тайны с собой в могилу? — Зачем, Герман? Чего ты добиваешься? Зачем ты всё это делаешь? — Что 'это'? — Как военные были связаны с «Александрией»? Ты всегда был одним из них? — Кажется, вы здесь все 'ешили, что это я уничтожил Землю. Правильно, — Ворожцов изобразил подобие улыбки. — Главное — найти виноватого. Так ведь легче живётся, правда? — Хочешь сказать, что проект и наше нахождение здесь никак не связаны? — Хочу только сказать, что не имею никакого желания общаться. Откуда мне знать, что ты не очередная моя галлюцинация? Ксения сжала губы. У неё тоже не было желания общаться с ним, уж это точно. Главное — не потерять над собой контроль и сохранить достойное хладнокровие. Данилова выпрямила спину и приблизилась к мужчине: — С меня довольно всех этих историй про Демонов и Людей, этих разборок, кто есть кто, и какой в этом смысл! Я — человек науки, и верю в то, что могу объяснить. Наша планета была уничтожена из-за вышедшего из-под контроля эксперимента, и совершенно очевидно, что этот мир и наша Земля неразрывно связаны! Ворожцов молчал. Казалось, он даже не вникал в речь доктора, из последних сил держа глаз приоткрытым и не позволяя себе уснуть. — Ты так быстро освоился здесь. Заговорил на их языке, устроился в полицию, дослужился до офицера. Неужели просто везение? — Да. — Такое же везение, как и тогда в шлюпке? Герман, даже если тебе не было известно ничего конкретного об этом мире и о связанных с ним планах руководства проекта, расскажи всё, что знаешь об «Александрии». В чём были нюансы твоего участия в проекте? Это важно! — Кому важно? — мужчина хоть и был измождённым, отвечал с вызовом и свойственной ему дерзостью. — Ни руководства проекта, ни корабля больше нет. Прошло почти три года — твои воп'осы уже не имеют смысла. Тебе мало проблем? — Не имеет значения, сколько времени прошло. Мы должны знать, для чего нас отправили сюда на самом деле! — Я никого никуда не отправлял. — Ты не говоришь, что ничего не знаешь. Ты просто отказываешься отвечать. — Уйди. Ксения встала, задрала голову. Она почувствовала, что больше не сможет произнести ни слова, так как к горлу уже начали подкатывать слёзы. Почему, доктор не могла понять. Видимо, как обычно, из-за бессилия. И всё же эмоции требовали выхода. Поэтому Данилова опустила колючий взгляд на лежащего мужчину, наклонилась и горячо прошептала: — Ты из тех, кто привык заботиться только о себе. Считаешь себя самым умным. Помнишь, как ты протестовал против лечения курсанта на корабле? Так вот это к тебе вернулось. И я рада, что ты получил по заслугам. Ты потерял глаз, совсем. Ты отравлен, и твоё счастье, если умрёшь в ближайшие сутки. Потому что смерть будет медленной. У нас есть лекарство, которое могло бы облегчить твоё состояние, но ты его не получишь. И я, даже будучи врачом, не стану помогать. Ни за что! Реакция Германа оказалась предсказуемой — на лице бывшего учителя выживания появилась самодовольная ухмылка: — А ты себя переоцениваешь. Знаешь почему? Потому что ты такая же тряпка, как Макс. Как каждый из вас. Ты не позволишь себе бездействовать, когда умирает человек. Даже такой пропащий, как я, — он тихо посмеялся. — Будь честна с собой — ты бесх'ебетная, Ксения! А столько громких слов! Захотелось врезать в его единственный здоровый глаз... Но Данилова вдруг почувствовала, что слова Ворожцова прибавили ей сил. И ей было, что сказать. — Да, для тебя 'сильный' — значит 'жестокий' и 'эгоистичный'. Остальные люди — 'тряпки'. — Отсутствие здравомыслия, неумение отстаивать собственные интересы, стремление помочь всем вокруг без разбора — вот, что делает вас слабыми. Ты частично виновата в апокалипсисе, в отличие от меня, и сама это знаешь. Просто завидуешь, что не способна вести себя иначе, делать выбор и нести за это ответственность. Воображаешь, насколько морально превосходишь меня, но на деле всего лишь... — Ворожцов собирался сказать ещё что-то обидное, но отчего-то остановил себя и, поморщившись, произнёс: — Уйди. Дай мне уже спокойно сдохнуть. — Я часто вспоминаю нашу последнюю встречу, — из-под века вырвалась и потекла по щеке слеза. Доктор не хотела поднимать эту тему, но в ответ на только что услышанное решила «осмелеть». — Потому что это одно из самых ужасных воспоминаний в моей жизни. Я долгое время винила себя, что позволила тогда стрессу взять над собой полный контроль... Но после случившегося я думала, что ты — не Демон, а самый настоящий Дьявол. Девушка сделала паузу, заметив, что Герман увёл взгляд и теперь смотрел на деревянной протез её левой кисти. От упоминания о той встрече было неприятно им обоим. И Ксения ощутила удовлетворение, что смогла хоть как-то доставить бывшему коллеге дискомфорт. — Наверное, нет смысла говорить тебе, что значит оставаться Человеком, потому что ты просто не способен понять. Потому что не являешься Человеком. И ты ошибаешься насчёт нас. Мы сильные. Очень. Потому что мы вместе. Мы друг за друга горой. А ты... Я бы могла сказать, что такие, как ты, в итоге заслуживают лишь жалости. Но мне тебя не жаль. Данилова отошла от кровати, насухо смахнув одинокую слезинку. Герман ещё ненадолго задержал на девушке тяжёлый взгляд и молча закрыл глаз. Последнее слово осталось за ней. Даже не добившись успеха, она выдержала достойно. Ксения уже стояла на пороге, когда в голове всплыли ещё два вопроса, без ответа на которые отпускать Ворожцова на тот свет было бы не разумно. Хотя бы попытаться... — А зачем ты вернулся к нам? К таким слабым, бесхарактерным людям? Почему ты просто не сдал нас своему начальству? Разве это здравомыслие? — девушка внимательно посмотрела на мужчину. — И почему ты убил Виктора? На ответ она надеялась мало, но он не заставил себя ждать и пяти секунд: — Если я так поступил, значит, мне так надо... И да, конечно, — мужчина вновь приоткрыл глаз. — Убийство Виктора. Какой смысл мне рассказывать тебе правду, если ты всё равно не сможешь поверить, в то, что я его не убивал? — Алёна, Юра и Орлуша видели это своими глазами. Ты застрелил капитана. — Тот, кто застрелил его, уже мёртв. Я позаботился об этом перед тем, как организовал побег из города. Можно сказать, отомстил. — Кому? Данилова сама не заметила, как увлечённая внезапно наладившейся коммуникацией вернулась на место подле кровати. Герман с усилием вздохнул: — Комиссару полиции, моему начальнику. Он был одним из... колдунов. Вам ли здесь не знать, на что они способны... А вы, доктор, никогда не задавались вопросом, каким чудесным образом исцелился от рака ваш старпом? — Задавалась и не раз. Орлуша рассказывал, что вы с Виктором что-то вкололи ему. Я думала об этом, и видела здесь ещё одну связь с нашими учёными. Мне известно, что в рамках проекта «Александрия» велась разработка экспериментального препарата, способного убивать раковые клетки. Но что произошло на самом деле? — Да. Я тоже слышал об этом препарате. Именно поэтому достал его с подлодки, — Герман удовлетворённо улыбнулся, увидев удивление на лице девушки. — С той самой подлодки, с которой руководство «Александрии» следило за нашим кораблём. Данилова почувствовала, как вспотели ладони. Она не могла поверить своим ушам. — Подлодка тоже потерпела крушение в пустыне. Я заметил её ещё в самый первый день, когда мы ходили с корабля на разведку. — Я помню, — увлечённо молвила Ксения. — Ты собирался уходить сразу по возвращении. Значит, ты хотел идти к подлодке? Но почему не рассказал нам? — Это моё личное дело. — Нет, не личное! Выходит... — доктор растерянно потёрла виски. — То есть... Подожди, а что с её экипажем? — Они почти все погибли. Уже после попадания в город я дал наводку военным, и вместе с ними мы отправились к подлодке, где я и раздобыл лекарство. Успел расспросить про него у одной из выживших. Ещё около пары человек забрали военные, их я больше никогда не видел. Из рассказа Германа начал собираться пазл, и от этого доктор почувствовала воодушевление. — Как вышло, что ты застрелил капитана? — Мне удалось уговорить медсестру из нашей части провести нас ночью в город и помочь с введением препарата. Она бы ничего не стала делать, если бы не поверила мне... Но на следующий день что-то заставило её заявить на нас в полицию. А там комиссар решил... развлечься. Дал мне пистолет и велел пристрелить Виктора. Иначе бы убили нас обоих. Я не собирался стрелять и не сделал бы этого. Но история о том, что комиссар-маг заставил пистолет выстрелить без моего участия, слишком неправдоподобная, да? — Ворожцов невнятно ухмыльнулся и прикрыл веки. Было видно, что разговор давался ему всё сложнее. — Правда в том, что я виноват в смерти капитана ровно настолько же, насколько и старпом. Но доказательств, конечно, нет. Взволнованная услышанным Ксения мысленно одёрнула своё возбуждение. Она дотронулась до лба мужчины, удостоверившись, что у того снова подскочила температура. — Почему тогда не встал на нашу сторону? Солгал мне, что капитан жив, когда это уже не было правдой. Подставил меня... — голос девушки вновь дрогнул от всё тех же неприятных воспоминаний. — Украл ребёнка у матери. — Хах, а сама подумай, — пробормотал Герман, не поднимая век. — И ты говоришь так, будто поверила мне?.. Заметь, ребёнок вернулся к Алёне. А я здесь, в вашем лагере. — И как же ты с таким ранением, отравленный добрался за столько километров до лагеря? — Очнулся от укуса этой твари... Они утащили меня и ещё несколько трупов в свою пещеру. От одной отбился камнем, а другие не особо возражали, чтоб я ушёл... Не чувствовал никакой боли, просто шёл в примерном... направлении, — Ворожцов говорил всё тише. — Дошёл до трассы, и там меня подобрала машина... гражданская. Ехала в нужную сторону. Я вышел, когда они остановились у заправки. Немного прошёл и увидел блокпост и ваш оазис. А потом... не помню... — Тебя нашла твоя бывшая служанка. Данилова преодолела в себе желание пуститься в дальнейшие расспросы — казалось, поддерживать разговор её собеседнику было уже не по силам. — Если переживём эту ночь, с тобой ещё поговорит наш командир, — вполголоса добавила она. Её взгляд упал на забинтованный укус на левой руке Германа — чёрные вены проглядывались за пределами бинта. Сам мужчина, дышал всё тяжелее, и уже, должно быть, начал дремать, поэтому Ксения наконец решила закончить свой допрос и оставила пациента наедине с заколдованной неугасающей лампадой. Девушка вернулась на своё место у столика со свечкой. Она только что прояснила так много из того, что терзало её и других моряков уже больше двух лет... Но комнату с раненым полукровкой она покинула с ощущением, что вот-вот расплачется. Снова. По совершенно неясной причине. А Даниловой так надоело плакать... Видимо, она и правда бесхребетная, ведь ещё несколько минут назад обещала Герману не помогать, а теперь уже подумалось ей, не вколоть ли ему ещё жаропонижающего... И есть ли правда в его рассказе? Истину уже никак не выяснить, остаётся лишь верить или нет... Ксения посмотрела на соседний табурет и только что осознала, что он пустует. В землянке было всего два помещения — комната для раненых и небольшая проходная, где сейчас сидела доктор. Веррийца нигде не было. — Гельт? — позвала Данилова. Никто не ответил. Разгуливать за пределами землянки в безлунную ночь никому не позволялось, особенно сегодня. Ксения окликнула снова, и снова тишина. Что вдруг нашло на Гельта, что он настолько пренебрёг безопасностью? И даже не предупредил... Девушка обошла стол и увидела оставленный у стены автомат. Без оружия он уйти точно не мог. Заглянула за занавеску в другую комнату — никого, кроме Ворожцова. Подошла к выходу из землянки, схватилась за край полотна и вздрогнула от внезапного появления — Гельт, отбросив прикрывавшую проход штору, стоял на пороге. — Далеко ходил? Почему без оружия? Это же опасно! Я уже испугалась. Верриец смотрел прямо перед собой на чуть выделяющийся на фоне стены силуэт Ксении. — Гельт, ты чего? Мужчина взмахнул рукой — по комнате побежал поток холодного воздуха, который вновь задул свечу. Данилова рефлекторно попятилась, пока не впечаталась спиной в стену. Девушка глядела в оба, но фигура Гельта была неразличимой в почти полной темноте. Верриец вновь поднял руку, и глаз уловил движение сбоку... Через секунду всё туловище Ксении пронзила боль — табурет сам собой вылетел из-за стола и со всего маха ударил в район живота. Данилова согнулась пополам. Гельт подскочил и сдавил горло девушки своим предплечьем. Она даже не успела понять, что уже задыхается... Вовремя вспомнила про лезвие в поясной аптечке, трясущимися пальцами извлекла инструмент и вонзила куда-то в тело противника. Верриец вскрикнул и прекратил удушение. Доктор кинулась через арку в соседнюю комнату, где горел свет, и было припрятано ещё одно ружьё. Обезумевший мужчина, не желая упускать жертву, кинулся следом, сорвал занавеску и навалился на Ксению сзади, роняя её на пол. Лезвие выскользнуло из рук Даниловой и поскакало по деревянному покрытию куда-то под кровать. Она попыталась ударить Гельта ногой, но тот оказался уже слишком близко. Верриец тряхнул доктора за плечи, ударил её затылком об пол... Череп прорезала боль, уходящая в виски, в глазах потемнело. Шею снова нещадно сдавили, и на этот раз пригвождённая к полу Ксения уже не предвидела спасения. Однако оно пришло — сбоку на ослеплённого яростью Гельта налетел Герман. Оба повалились наземь, но Ворожцов заметно уступал веррийцу в реакции, и, пока пытался сориентироваться, пропустил пару точных ударов в корпус. Гельту, казалось, было всё равно, на кого нападать — всегда спокойный и рассудительный человек вдруг превратился в ураган, сметающий всё на своём пути. Данилова спохватилась. Пока верриец был занят ослабевшим Германом, она прошмыгнула в дальний конец комнаты, где под одеялом лежало ружьё. Нет, стрелять было нельзя. Но даже от мысли, что придётся ударить Гельта прикладом по голове, становилось дурно... Тем временем Ворожцов проигрывал — отравленный организм, мобилизовавший остатки сил, не мог противостоять здоровому сбесившемуся оппоненту. Тот, навалившись на полукровку, нанёс оглушающий удар справа. Взмах руки — и пальцы Гельта сжимают чудесным образом прилетевшее к нему из-под кровати лезвие, которое он уже занёс над противником... Ксения, размахнулась, зажмурилась и обрушила на голову друга тяжёлый приклад ружья. Верриец рухнул. Герман из последних сил оттолкнул от себя бесчувственное тело. Данилова стояла, скрючившись, с опущенным к полу ружьём. Колени задрожали, она почувствовала боль в костях и слабость и осела здесь же, у стены. Гельт вздрогнул, не открывая глаз, дёрнул головой, и над телом веррийца начал образовываться чёрный дым. Он исходил из его головы, словно изнутри вылезало нечто нематериальное... — Ч... что это? — прошептала Ксения. Сидящий на полу Герман, проследив за испуганным взглядом девушки, обернулся и попятился в её сторону. Чёрная дымка увеличилась, и теперь были отчётливо видны очертания головы и щупалец. — Спрячься за меня, — Герман приблизился к Даниловой. — Быстро! Перед Ксенией предстало нечто тёмное и невесомое, безликое, но с выделяющимися очертаниями глаз. Девушка замерла, не в силах пошевелиться. Она чувствовала, что призрачное чудовище смотрит аккурат на неё. И вот оно, паря над полом, начало приближаться, стремительно сокращать дистанцию. Данилова почувствовала холод его дыхания, оно расползалось по всему помещению... Прямо перед Ксенией возник Герман, нагло перекрыв обзор. Он, ещё сильнее вжимая девушку в стену, вклинился между ней и тварью, пока та не дотянулась до неё витающими в воздухе щупальцами. Теперь доктор наблюдала за живым дымом из-за плеча Ворожцова. Чудище приблизилось к полукровке почти вплотную. Герман, распрямив спину, уверенно смотрел в две чёрные точки на лике монстра, находящиеся всего в нескольких сантиметрах от него. Субстанция застыла, будто что-то обдумывала. Данилова зажмурилась. Холод, наполнивший комнату, казалось, уже достиг самого сердца... Вмиг её окатила струя воздуха. Ксения открыла глаза. В дверном проёме взвился хвост улетающей прочь твари. Оно отступило. Девушка сидела в полном оцепенении, пока не почувствовала, что становится тяжело. Отошедший от пережитого стресса Ворожцов начал стремительно терять силы, отчего завалился на спину и придавил Данилову. — Герман... Ксения растерянно обхватила мужчину за плечи, осмотрелась. Гельт лежал по-прежнему без сознания. Доктор почувствовала, как её лицо начинает гореть. Ещё через несколько секунд всё тело уже била дрожь. Ворожцов пришёл в себя, как-то умудрился привстать. Девушка, поддерживая его и сама ища в нём опоры, помогла добраться до кровати. — Свечи... — сбивчиво молвил Герман. — Что? — Кто-то зажёг свечи... Свечи?.. Уложив полукровку, она села на пол и обняла колени. В памяти Ксении возникли эпизоды из невольничьей жизни в городе. Каждая безлунная ночь превращалась в кошмар наяву. Рабов тщательно запирали, чтобы то, что разгуливало снаружи, до них не добралось. Двери что-то царапало, стучало, рычало... Кто-то привёл этих созданий в лагерь, кто-то зажёг свечи... Дрожь не прекращалась, паника захватывала с головой. Гельт, возможно, был уже мёртв, но она боялась даже притронуться к нему. Герман дышал совсем не слышно, оставив руку на груди, сосуды на шее и лице налились чёрным ядом... Данилова вдруг представила, как в один момент при прикосновении к нему вместо жара ощутит мертвенный холод. Она останется на всю ночь одна с двумя трупами и витающим где-то поблизости монстром, от которого больше ничего не спасёт... Ксения встала, на трясущихся ногах прошла в комнату с лекарствами и извлекла из ящика тот самый препарат — большой шприц, наполненный красноватой жидкостью. Она не колебалась — ввела содержимое Ворожцову в место укуса на левой руке и снова рухнула рядом. Спасёт ли это Германа, или нет, но для её же безопасности ей следует находиться как можно ближе к полукровке. Она не плакала, хотя хотелось выть. Просто сидела и дрожала. Оно могло в любой момент вернуться... Ксения поняла, что хочет жить.