Ищи Тосаку Рин
— Что такое? — спросил Александр. — Что-то странное, — пробормотал Вэйвер. — Помнишь Тосаку с Четвёртой Войны? — Ну? — Его же звали Токиоми, верно? — Да, а что? — А кто тогда «Тосака Рин»? Александр улыбнулся: — Это одна из его дочерей. Старшая, по-моему. — Да, что-то такое было, — Вэйвер помассировал переносицу. — Но в чём тогда смыл? — В чём дело? — Я не помню, чтоб я это писал, но похоже на мой почерк, — он продемонстрировал Александру надпись на руке. — Зачем я сам себе написал искать Тосаку Рин, если я даже никогда с ней не встречался? — А я откуда знаю? — Александр пожал плечами. Однако какая довольная же у него рожа… — Нет, друг мой, ты определённо что-то знаешь и явно понимаешь в происходящем больше моего, — хищно улыбнулся Вэйвер. — Это у тебя воображение разыгралось, — упрямо возразил Александр. — Александр Аргеад, не считай меня идиотом… Машину наполнила боевая мелодия из одной из японских ролевых игр, которую Вэйвер поставил вместо звонка на своём мобильнике. Причём эту мелодию он ставил, специально чтобы выделить одного очень важного человека. — Да, Дэрри? — Вэйвер поднёс телефон к уху. — Вэйвер, ты занят? — спросил детский голос. — Сейчас пока ещё нет, но скоро буду совсем. Что-то случилось? — Просто думал предложить тебе поиграть. — Нет, прости, Дэрри, сегодня и я, и Алекс будем очень заняты, рейд не получится. Прости. — Понятно, — Дэрри постарался скрыть разочарование в голосе, но получилось это у него очень плохо. — Удачи вам тогда. — Спасибо. Спокойной ночи, Дэрри. — И тебе тоже, Вэйвер. Вэйвер нажал на красную кнопку и убрал телефон в карман, после чего посмотрел на Александра: — Итак, на чём мы остановились? — Слушай, прежде чем перейдёшь к пыткам, можно вопрос? — попросил Александр. — Я его уже сто лет задать собираюсь. Вэйвер сначала хотел отказать, но потом подумал, что тем самым подаст Александру плохой пример: — Только один. — Они действительно назвали своего сына Диармайдом? Вопрос был понятен. Вэйвер тоже не поверил в это, когда впервые услышал. — Технически, его зовут Дэрмот. Но да, это одно и то же имя. Александр удивлённо поднял брови: — И что, Кейнес совсем не вылезал? И так и не вылезает? — Вылезать-то он не вылезал, но…, — Вэйвер задумчиво почесал нос. — Скажем так, тихое семейное счастье им не светит. Но, очень может быть, что они уже счастливы. — Это уже мазохизмом попахивает… — Не наше дело, чем оно там попахивает, — отрезал Вэйвер и скрестил руки на груди. — Теперь я слушаю. Что здесь происходит? — Я готов тебе всё рассказать, — неожиданно легко сдался Александр. — Но только после того, как вы с Рин встретитесь. Нет, вовсе не так легко, как показалось сначала. — Почему? — поинтересовался Вэйвер. — Потому что рассказывать надо сразу обоим, поодиночке не поверите. Рассказывать что? Вэйверу уже становилось страшно. За ту секунду, что он провёл в отключке, что, мир перевернуться успел или что? — Я уже не верю, — проворчал Вэйвер. — Но могу дать подсказку, — Александр лукаво прищурился. — В зеркало давно смотрелся? — Нээ-сан. Онээ-сан. Кто-то мягко коснулся плеча Рин, и она тут же вскинулась, резко проснувшись. Сквозь раскрытые окна в комнату проникал солнечный свет, весенний лёгкий ветерок и щебет птиц в ветвях деревьев под окном. Над Рин склонились Сакура и… Карэн уже пришла? Хорошо быть ранней пташкой, по утрам вставать легко и не ощущаешь себя разбуженным посреди зимы медведем. Не то, что Рин. На лицах обеих девушек было беспокойство, и это заставило Рин насторожиться. — Что… что-то случилось? — Рин мутным взглядом обвела комнату. — Уже утро, и вставать пора, — начала Сакура и неловко замолчала, хотя было видно, что она хочет сказать что-то ещё. — Не делай такое лицо, — попросила Рин, усаживаясь на кровати. — Кто-то умер? — Пока что никто, — ответила Карэн. — Рин-сан, ночи нынче прохладные, верно? Но даже если ты замёрзла ночью, зачем надо было идти на такие крайности? — Что? — Рин непонимающе на неё посмотрела. — Онээ-сан, ты в зимней куртке, — тихо подсказала Сакура. — Что?! Рин в ужасе опустила взгляд, а потом для верности подскочила к зеркалу. Всю сонливость как рукой сняло. Так и есть. Зимняя куртка, шарф, крест ещё откуда-то непонятный взялся с каким-то мусором, и… боже, что это?! Почему юбка такая короткая?! — Что за кошмар? — Рин потянула края юбки в стороны. — Это даже не мини-юбка, а макси-пояс какой-то. Ветер подует, вся попа наружу. — А разве это не та юбка, которую подарил тебе Котоминэ-сан? — удивилась Сакура. — Кирэй? — Рин озадаченно на неё посмотрела. — А, точно, было же что-то такое… Но как ей в голову пришло эту юбку надеть? — Мой отец дарил тебе одежду? — Карэн подняла брови. — Как неосмотрительно с его стороны. Это же просто неприлично. Да ещё и такую непристойную…. Рин-сан, зачем ты её надела? — Почём я знаю?! Вообще не помню, чтоб её надевала!! — А вот это уже очень дурной знак. Говорят, яблочко от яблоньки? По скромному мнению Рин, из этого «яблочка» вырос целый баобаб. Котоминэ Кирэй был худшим из всех людей, которых Рин когда-либо встречала. Но только потому, что Карэн в принципе было невозможно классифицировать по той же шкале, что и остальных представителей человечества. Она не была «плохой», она не была «злой», она не была «коварной», она не была «садисткой», она не подходила ни под одно определение из всех, какие можно было бы попытаться подобрать. Она была просто Карэн. Впрочем, здесь следует пояснить, что Рин не испытывала к Карэн ни отвращения, ни ненависти. В целом Карэн была хорошей девушкой, просто очень тяжёлой в общении. И иногда нереально бесила. — Но всё это слишком странно, — пробормотала Рин, стараясь не обращать внимания на намёки Карэн. Рин снова посмотрела в зеркало и похлопала себя по щекам, чтобы собраться с мыслями. Лунатизм, что ли? Внезапно Рин заметила у себя на руке какую-то надпись.Look for Waver Velvet
Кто такой «Вэйвер Вельвет»? Зачем его искать? И откуда вообще появилась эта надпись? Рин тронула её пальцем – на фломастер похоже. — Онээ-сан, что-то ещё? — Сакура заглянула ей через плечо. — Н-ничего, — Рин отскочила, спрятав руки за спину. Сакура нахмурилась, упёрла руки в бока и проворчала: — Онээ-сан, если что-то тебя беспокоит, лучше скажи, не держи всё в себе, — она улыбнулась. — Ты можешь на меня положиться. — Рин-сан, кажется, Аой-сан тебя зовёт, — вдруг сказала Карэн и посмотрела на часы. — Уже время занятия, не так ли? Рин выскочила в коридор, выбежала на лестницу и скатилась по ней в прихожую. Не в последнюю очередь, чтобы сбежать от Сакуры и Карэн. Куртку всё равно надо в шкаф с зимней одеждой повесить, а юбку Кирэй переживёт – сам дарил. В прихожей сейчас было толпливо. Отец собирался на самолёт в Италию, где у него были какие-то дела, мать провожала его, а Кария вызвался его подвезти до аэропорта. Для него эта неделя отца вне дома тоже значила недельную разлуку с поместьем Тосака и некоторой частью его обитателей. Рин довольно рано поняла, что Кария любит её мать в самом прямом смысле этого слова, более того, сдаваться не намерен совершенно и почти двадцать лет замужества возлюбленной препятствием не считает. Сказать, что отца это бесило, значило бы сильно преуменьшить чувства, которые он по этому поводу испытывал. Однако, несмотря на всё это, Кария оставался для матери дорогим другом, да и Сакуре он очень нравился, к тому же мать, со всеми добрая и ласковая, ни разу ни словом, ни взглядом, ни жестом не поощрила ухаживаний Карии, делая вид, что вообще их не воспринимает. Поэтому совсем отказать от дома отец ему не мог. Так и сложилась договорённость: пока отца дома нет, Кария к нему на пушечный выстрел не подходит, в городе встречи с матерью не выискивает и больше допустимого приличиями себе не позволяет. Правда, возможности лишний раз появиться в поместье Тосаки Кария не упускал. Вот они и жили этакой шведской семьёй. Рин испытывала по этому поводу смешанные чувства, потому что в целом понимала всех участников этого треугольника, но приоритет, разумеется, отдавала сохранению своей семьи. Правда, всё было ещё немного сложнее. Например, была Карэн. Стоило ей только появиться в Фуюки, как практически немедленно стало ясно, что её папаша с ней не справляется. Она уделывала Кирэя в два приёма, и ещё на бис могла втоптать его в грязь. И всё это с тем самым мягким и милым выражением лица матери Терезы и без всякой задней мысли, без намёка на злобу или садистское удовольствие. Ещё был Синдзи, племянник Карии, дышавший неровно то ли к Сакуре, то ли к Рин, то ли к обеим сразу, мать которого давно умерла при невыясненных обстоятельствах, а отец, тип на редкость неприятный, много лет лечился от хронического алкоголизма. А мать с радостью бралась за воспитание всех детей, которых ей выдавали. В итоге у Рин было две семьи, большая и маленькая, связи между которыми запутались так сильно, что хоть стреляйся. Никаких особых мучений по этому поводу она на самом деле не испытывала, поскольку, несмотря на все сложности, жизнь текла тихо, мирно и радостно, но для себя решила, что в её семье будут она, её муж и их дети. И никаких сложностей. Так вот. В прихожей было толпливо. Мать провожала отца и Карию, а тем временем как раз вошёл Кирэй, ежедневно приходивший для занятий с Рин. Многие вещи объяснить ей мог и отец, но показать или проконтролировать практические занятия мог только Кирэй. Рин хотела попрощаться с отцом, но осеклась. Все трое – отец, Кария и Кирэй – не сговариваясь, как по команде, вытаращились на Рин, и, боже, что у них было с лицами! Они смотрели на неё так, словно увидели призрака. Даже с учётом её странного наряда, это был явный перебор. — Ч-что-то не так? — нервно спросила Рин, переминаясь с ноги на ногу. — Что случилось? — удивилась мать и тоже посмотрела на Рин. — Рин, почему ты так странно одета? — Это долгая история, — уклончиво ответила Рин, испытывая невероятное желание провалиться сквозь землю. — П-почему вы так на меня смотрите? — Да так, — пробормотал Кирэй. Он вдруг быстро подошёл к Рин, протянул ей ленту, похожую на те, которыми она обычно подвязывала волосы, и попросил: — Рин, собери волосы в хвост, пожалуйста. — Что? — Рин уставилась на него в недоумении. — Просто сделай это, прошу. Рин взяла ленту, и Кирэй отступил. Чувствуя себя законченной идиоткой, она собрала волосы в хвост и повязала лентой, а потом робко посмотрела на окружающих. Реакция их, надо сказать, была удручающей. Отец, по-видимому, собрался от шока хлопнуться в обморок, Кария вдруг странно заулыбался, а Кирэй стал похож на Мону Лизу. Выражение его лица Рин совсем не могла понять. Он вроде и улыбался, и не улыбался, и было что-то ещё, толкованию не поддающееся в принципе. — Рин, — вновь заговорил Кирэй, — скажи, тебе ничего не говорит имя «Вэйвер Вельвет»? — О-откуда ты знаешь?! — Рин в ужасе схватилась за руку. Вот теперь он точно улыбался. Широко и довольно. Как волк в сказке о Красной Шапочке. — Кирэй? — что-то было в отцовской интонации от завывания актёров театра кабуки. А ещё в ней звучала недвусмысленная угроза. — Учитель, знаете, я вдруг вспомнил, — Кирэй повернулся к отцу, — у меня в церкви остались неотложные дела, так что наше с Рин занятие придётся отложить, — он посмотрел на Рин. — Надеюсь, ты меня простишь, — а потом быстро-быстро пересёк прихожую и вылетел на улицу. Да этот мерзавец просто смылся!Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen
Если бы Котоминэ Кирэй знал из песен что-нибудь, кроме церковных гимнов, может быть, он напевал бы себе под нос что-нибудь повеселее «Ave Maria», в одиночестве спускаясь по холму западных особняков, освещённому яркими лучами весёлого весеннего солнца. Походка его была легка, он почти летел, окрылённый неведомым ему прежде чувством. Что-то в этом чувстве было от предвкушения, что-то от удовлетворения, что-то от облегчения, а что-то… что-то от того, чему он ещё не сумел подобрать определения. И из этих кусочков складывалось чувство, заставлявшее мир играть новыми красками, а встречных прохожих шарахаться от Кирэя, как от сумасшедшего. Ему никогда не доводилось чувствовать себя подобным образом, и он не был уверен до конца, что это было оно, но ему казалось, что столь светлое и лёгкое, а главное, совершенно внезапное чувство не могло быть ничем иным, кроме счастья. По непонятной причине, неизвестно отчего, он был счастлив. Но что-то теперь будет… Десять или даже одиннадцать лет затишья. И вот оно, продолжение истории, начавшейся в Четвёртой Войне. И непременно что-то произойдёт. Не может не произойти. И непременно будет весело. Или «весело». По большому счёту, разница в итоге невелика. И непременно случится чудо. То чудо, которое не могут сотворить ни одно Волшебство и ни одна Магия. Но, боже, неужели нельзя было всё это обставить немного помягче и построже? Да просто поприличней? Да, это громкое начало, начало, от которого не отвертишься, но, чёрт возьми, немножко здравого смысла и капелька совести кое-кому совсем бы не помешали. Кирэй поднял голову к ясному небу и, словно обращаясь к невидимому собеседнику, с улыбкой спросил: — И после этого ты меня называешь извращенцем? Бытует мнение, что некоторые истории следует рассказывать с конца, потому как причина в них интересней следствия, некоторые – с середины, чтобы заинтриговать читателя с первых строк, а некоторые – как и подобает, с начала, чтобы читатель не запутался в водовороте событий. Но есть и истории, что не имеют ни начала, ни конца, ни середины, и решительно невозможно понять, с какого места следует начать рассказ, и на каком месте его закончить. И эта история, по всей видимости, из таких.