Тандо-гуми

АНЗАЙ 1 Огонь уничтожает все, к чему прикасается. Стоит поднести пламя к листу бумаги, как оно тут же начинает жадно поглощать его сантиметр за сантиметром. И этот процесс невозможно остановить голыми руками. Чувствую себя цунами. Чудовищной волной. Стихийным бедствием, набирающим обороты для того, чтобы уничтожить все вокруг. Я не могу прекратить это. Начинаю понимать тех маньяков, которые наводят полицию на след собственных преступлений. «Пожалуйста, остановите меня», - говорят они, задыхаясь бурлящим адреналином и раскаянием, доводящим до безумия. Прежде я смеялся над такими. Считал абсурдным их поведение, полагая, что эти люди желают привлечь внимание самым грубым образом. Но теперь знаю, насколько драматичной может оказаться действительность. Необратимость порождает отчаяние. Отчаяние – неистовые попытки побороть панику. Превращая жизнь в безрассудство. Затягивая туже петлю безысходности. Говорят, попадя в зыбучие пески, не нужно барахтаться. Но инстинкт самосохранения сильнее – и человек не может не сопротивляться угрозе своей жизни. Остановите меня. Я говорю. Остановите. Но серое кладбище отвечает скорбной тишиной. В полной мере начинаю осознавать трагичность всей ситуации только здесь. Стоя возле памятника на могиле Итизо. Серый гранит. Золотые иероглифы. Годы жизни. Дико признавать жестокую констатацию факта. Будто не я стрелял в спину лучшего друга. - Прости меня, Итизо. Но я знаю, он не простит. Слишком доверял. Теперь, когда его не стало, я, наконец, понял, какое значение имел для меня этот человек. Единственный, с кем я мог оставаться самим собой. На которого можно было положиться. Итизо был моим другом со студенческой скамьи. Вместе мы много дерьма хлебнули, но всегда выходили победителями. Смогу ли я поддерживать эту традицию в одиночку? Кладу букет элегантных калл к основанию памятника. Сейчас я хочу повернуть время вспять. Но это невозможно. Начинаю перебирать в памяти людей, которым мог бы довериться. У которых мог бы получить поддержку в будущих начинаниях. Таких практически не осталось. - Отец… Теплые сильные руки обнимают меня за плечи. Хару. Черт бы его побрал… Я же просил подождать в машине. Могу ли я полагаться на собственного сына? - Если бы ты был на моем месте, Хару, чтобы ты сделал? – спрашиваю без всякой цели, не рассчитывая получить мудрый совет от желторотого юнца. - Я бы отклонил предложение Тандо-сан. Он отвечает совершенно серьезно. В его взгляде вижу твердость, уверенность и силу. Мой сын гораздо больше похож на своего деда, чем на меня. Неудивительно, ведь они много времени проводили вместе. - Почему? – снисходительным тоном. Будто на экзамене. Я все еще смотрю на Хару сверху вниз, хотя он, определенно, очень сообразительный. - Это означает конец нашей самодостаточности. Неужели ты не можешь получить бизнес Тандо без унизительных махинаций? Значит, мой сын полагает, что я сдался? Утратил веру в себя? - По-твоему, лучше пожертвовать чужими жизнями? – не то, что бы это имело значение, но что-то в его тоне начинает меня настораживать. - Конечно. Жертвы – необходимость. Цена, которую мы платим за власть и репутацию. Он усмехается. И я впервые понимаю, что совершенно не знаю собственного сына. Роль, которую он играл все это время, надежно скрывала истинные черты характера. В том числе и от меня. Я вижу призрак Хонда Соры за его спиной. - Полагаешь, будто союз с Тандо-сан не является жертвой? Он чреват еще большими потерями. Ведь ты не учитываешь вероятность того, что наши люди не станут подчиняться Дзюон. И вряд ли сохранят к тебе свое уважение. - Считаешь, что я не правильно руковожу компанией? Может быть, ты хочешь занять мое место? Начинаю подозревать Хару в плетении интриг против меня. Но сын улыбается. Во взгляде снова появляется теплота. Обнимает меня, прижимаясь щекой к щеке. Будто нарочно. Сердце пропускает пару ударов. Горячий шепот проникает в мозг. Я вспоминаю, как трахал его на шестнадцатилетние. И хочу повторить. - Не раньше, чем ты сам передашь его мне. Теперь я знаю, как Хару относится ко мне. Нет, он не ненавидит меня. Он жалеет. Чувствую себя униженным. Снова. 2 Ямада Рэнго – один из тех мастеров, которые создают самые искусные татуировки во всей Японии. В его работах сочетаются традиционные мотивы с узорами мехенди. Очевидно, авторское нововведение стало новой модной тенденцией, поскольку желающих получить подобную роспись становится все больше. Шедевры руки Ямады покрывают мое тело, тело Тамурамаро и многих других. Рэнго – известная в творческих кругах личность. И все знают, о том, что он является сыном кумитё Игараси-дан, входящую в Инагава-кай. У клана Игараси множество врагов, однако Ямада умудряется сохранять личный нейтралитет, не выходя из организации и занимаясь тем, что ему нравится. Приходя к нему, чувствуешь себя в Швейцарии во время второй мировой. Никаких конфликтов и разборок. Это единственный друг, который у меня остался с тех пор, когда не существовало границ между тем, кто в каком клане родился и вырос. Беззаботное время детства, не признающее рамок и ограничений. Если двум людям интересно вместе, разве могут между ними встать надуманные условности? Тогда мы были уверены, что не могут. Прошло время. Я стал считать иначе. А Ямада пронес свою буддийское воззрение через многие годы. За что я продолжаю уважать этого человека. Его нельзя просить об услуге. Ямада ни для кого не делает исключений. Он – монах в нашей тусовке по криминальным интересам. Тот, в котором удивительным образом сочетается великодушие и безжалостность. Я прихожу к нему на исповедь. Чтобы убедиться в том, что не потерял последнего друга. 3 В 25 лет моя распланированная жизнь начала распадаться на бессвязные фрагменты. Только потому, что одна вещь оказалась не включенной в ее строгий распорядок. Я никогда никого не любил. Ни один человек не вызывал учащенного сердцебиения и страстного желания обладать. Но однажды все изменилось. Слишком часто в нашем доме начали появляться молодые любовники отца. Обделенный вниманием, я ревновал его к каждому. Зачем он уделял ИМ столько времени? Если был способен на любовь, то почему не смог дать ее мне? С какой целью держал в ежовых рукавицах, вдалбливая в голову догму о том, что эмоции – это слабость? По какой причине сам сдавался на их милость без всякого зазрения совести? Чувство несправедливости росло и крепло во мне. Я полагал, что отец не имел права на счастье. Поскольку отобрал его у меня. Генерал, установивший в армии свои законы и правила, сам также должен им следовать. Иначе отсутствие положительного примера подтолкнет недовольных людей к открытому протесту. Но правила отца создавались лишь для других. То, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Ютака. Мы могли бы стать друзьями, если бы я не знал, что этот человек значил для отца. Удивительно изящный и ухоженный. От его роскошных шелковых волос и дорогих одежд всегда пахло пряными благовониями. От кожи – гвоздичным маслом. Безупречными манерами и прекрасной внешностью он нравился всем везде, где бы ни появился. Всем, кроме меня. Причин было несколько. Первая и очевидная: я категорически не желал понимать связь отца с этим хитрым ублюдком. Образ Хонда Соры – человека, который наводил на конкурентов ужас – никак не вязался с той нежной привязанностью, которую тот питал к Ютаке. Он казался настолько самодостаточным, что симпатии к другом человеку воспринималось как чума, подкосившая бога. Поэтому для меня Ютака стал дьяволом во плоти. Изворотливым. Коварным. И нередко жестоким. Но я ничего не мог предпринять против, потому что отец видел в этом человеке только ангела. Вторая причина заключалась в постоянном стремлении Ютаки вывести меня на эмоции. Он забавлялся тонким флиртом. Но я понимал, что за каждым подобным выпадом не скрывалось ничего, кроме злой насмешки над моим ханжеством. Тамурамаро был еще моложе и откровеннее своего дяди. Наглее и ярче. Не признавал никаких правил, кроме своих собственных. Если намечал цель, то неотступно следовал к ней, сметая все преграды. Впервые встретившись с ним у черного выхода нашего дома, я сразу все понял. Достаточно было беглого взгляда по разгоряченному лицу и припухшим губам. Он сбегал с места преступления. Готов поспорить, его задница еще оставалась горячей, а член – напряженным. Пахло сексом. Неужели отец не понимал, что трахать несовершеннолетнего сына конкурента даже по обоюдному согласию – слишком рискованное мероприятие? Я испытал настоящее отвращение. По крайней мере, именно так был трактован всплеск жгучего яда в груди. Провокационная самоуверенность подростка, страдающего максимализмом в избытке, вкупе с фактом интимной связи с отцом не могли породить ничего иного. Однако мысли о Тамурамаро занимали меня весь последующий день. И я дал волю воображению, представляя, как отец развлекается с ним. Существование Ютаки перестало бесить настолько сильно. Оно больше не задевало струны нервов, не норовило оборвать их бешеным напряжением. Но каждый раз, когда я видел Тамурамаро, мне хотелось разбить его голову об стену. Я не мог выразить то, что накопилось внутри. Не мог слить это клокочущее дерьмо, которое рвалось наружу. Я сделался нервным и нетерпимым. Но никто не замечал перемен. Ни отец, поглощенный двумя страстями: к власти и к сексу. Ни Таму, высокомерно воротивший лицо в порыве увлечения человеком, которого я всегда считал монстром. 4 - Тамурамаро, пойдем, прогуляемся, – предложил я однажды, надеясь, все-таки, завязать дружеские отношения. Очень хотелось понять, что же такого особенного в этом мальчишке нашел отец. Понять и выбросить из головы, наконец обретя привычное умиротворение. - С тобой?! – Таму усмехнулся, будто я обратился к самому императору Японии с предложением, порочащим его Божественное достоинство. – Извини, ты меня не интересуешь. - Я полагал, что мы можем нормально общаться, - старался оставаться вежливым, не реагируя на проявление явного неуважения. - Думаешь, я не замечаю твоих взглядов, когда Хонда-сама прикасается ко мне? – он подался вперед, пытливо заглядывая в мое лицо и усмехаясь. – …И твоей слежки за мной в этом доме? Как смешно ты скрываешься за каждым углом! Ахаха! – Таму обвил мою шею руками и прижался всем телом. Я знал, это игра. Жестокая игра, направленная на мое унижение. - С чего бы такое любопытство, Анзай? Хочешь оказаться на месте своего отца? Хочешь попробовать мою задницу? - Он облизал губы. – Или, может быть, это мне следует трахнуть тебя? Или ЕМУ, а? Или нам вместе? Ты скажи, я передам! Он смеялся. Тихо, почти беззвучно. Тело содрогалось в моих объятиях. Живое. Пульсирующее. Горячее. Во мне закипало желание уничтожить омерзительного мальчишку. Сдавить как насекомое, чтобы вся кровь, мясо, кожа и кости просочились сквозь пальцы вязкой массой. Кулаки среагировали быстрее мозга – и я ударил его поддых что было дури. С превеликим удовольствием наблюдал, как тоненькое тельце наглого подростка сползает по мне, цепляясь пальцами за рубашку, брюки, ботинки. Он корчился от боли, пытаясь восстановить дыхание. Бесстыдные губы судорожно хватали воздух. Тамурамаро походил на рыбу, выброшенную волной на знойный берег. Рыбу, которой не суждено вернуться в океан. Никогда. Я пнул его в грудь, не позволяя нормализовать дыхание. Затем еще раз. И еще. Таму не успевал оказывать сопротивление. Впрочем, оно было бы совершенно бесполезным. Обиды выходили наружу, окатывая бешенным потоком ударов беззащитное тело. Я улыбался, восхищаясь собственной праведности. Чувство отмщения начало разливаться в груди ласковым жаром. И возбуждением - внизу живота. Кровь бурлила, будто наполненная ядовитыми газами. Я чувствовал набухшие вены, готовые взорваться. - Анзай! – но голос отца заставил меня прервать пиршество. – Какого хрена ты делаешь?! Ему хватило несколько секунд для того, чтобы оценить состояние любовника, распростертого у моих ног и жалко улыбавшегося своему спасителю. С интересом я наблюдал за меняющимися выражениями на лице отца. От слепой ярости до ледяного спокойствия. Да. ДА. Я посмел поднять руку на ТВОЙ трофей! Но тяжелый кулак отца не позволил позлорадствовать. И с одного удара отправил меня в нокуат с переломом нижней челюсти. Я не мог даже стиснуть зубы, чтобы молча вытерпеть боль. Значит, ради какой-то шлюхи ты готов покалечить собственного сына?! Как бы я ни хотел это сказать, я не смог. - Анзай, ты ебаный дебил, - отец говорил очень спокойно. Нарочито спокойно. Да, я только что дал отличный повод Тандо Масахиде развязать войну с Накагами-кай. И только тогда я понял, что на самом деле причиной вспышки моего гнева стала вовсе не жгучая ненависть, а не менее жгучее желание. Обладать Таму. Целиком. Полностью. Взять всего без остатка. Какой же он проницательный сукин сын!.. 5 Конфликт между мной и Таму был улажен. Войны не случилось. Мудрый Сора быстро нашел других козлов отпущения. Перемирие не пошатнулось. Поскольку Тамурамаро, действительно, не был во мне заинтересован, то пришлось изобретать методы, которыми возможно было бы отвоевать его. Я очень долго вынашивал планы. Не спешил, т.к. знал, что он никуда не денется. Но понимал, что ждать придется долго, поскольку Таму, очевидно, питал к моему отцу неподдельную любовь. А с искренними чувствами тягаться сложнее всего. Безответная страсть сжигала изнутри, уничтожала все цели и ориентиры. Я не мог предположить, чтобы какие-то эмоции могли настолько сводить с ума… Любовь? Или одержимость? Принцип или целеустремленность? Никогда не понимал разницы между этими понятиями, поскольку для меня они были едиными. Прошло два года пустых надежд на то, что абсурдные отношения сойдут на нет. На то, что отец удовлетворится обществом более подходящего ему аристократичного Ютаки. Или на то, что Таму переключится на другой объект вожделения, с которым будет проще побороться. Но ничего не менялось. Кроме моего увлечения, преобразившегося в опасную манию. И тогда я решил изменить все. 6 Холодный расчет. Эмоций нет. Их поглотил густой туман безразличия. В тот день я не чувствовал ничего. Ни радости. Ни грусти. Ни злости. Ни страха. Ни-че-го. Я развел смертельную дозу барбитурата в бутылке с виски. Поскольку не мог знать наверняка, сколько отец выпьет сегодня, смешал даже больше, чем нужно. Едва успел закрыть бутылку и поставить ее на прежнее место, как тот вошел в кабинет. - Анзай, тебе нужно кое-что знать, - его голос звучал устало. Он привычно плеснул виски в стакан и сделал глоток. Я не смотрел в его сторону. Мое сердце превратилось в камень. - О чем, отец? - О твоем брате. Я замер, шокированный этой новостью. У меня никогда не было братьев. Ни родных. Ни двоюродных. - Его зовут Сато Миюдзи. Он на 14 лет младше тебя, - отец написал имя, адрес и телефон на клочке бумаги. Затем я услышал, что на протяжении этих лет он ничего не знал о существовании внебрачного сына. И если бы не воля случая, вновь столкнувшая его с одной из бывших любовниц, то не узнал бы никогда. Отец пожелал, что младший отпрыск жил в нашем доме. Неприятное известие не могло поколебать моего спокойствия. Что изменят возражения? Какой смысл перечить человеку, который очень скоро умрет? Поэтому я кивал с улыбкой, выражая одобрение. И стремление познакомиться. Отец, поверив фальшивому энтузиазму, остался доволен. Ведь ему до сих пор хотелось иметь большую семью. Но якудза не живут долго и счастливо. - На сегодня все, Анзай. Я что-то хреново себя чувствую… Он казался пьяным, но мне было хорошо известно, что действовал не только алкоголь. Отец, такой большой и сильный, будто немощный старик, цеплялся за стены, чтобы выйти из комнаты. - Спокойной ночи. Совершенно очевидным стало то, что никакой Абэ Дайдзиро никогда не будет жить в этом доме. Потому что нас никто так и не представит друг другу. Я смотрел на луну. Белую. Холодную. Безжизненную. Она улыбалась мне бездушной улыбкой. Через полтора часа отца не стало. А вместе с ним – и моих опасений. Теперь все должно подчиниться моим правилам. 7 Из салона татуировки в Роппонги я еду в храм Хадзимэ, чтобы попросить у богов мира душам людей, чьи жизни я принес в жертву собственным прихотям. Храм Хадзимэ маленький и непримечательный. Но его лаконичного убранства достаточно, чтобы подлатать дыры в карме. Я прошу покоя отцу. Пришлось хорошо заплатить, чтобы передозировка барбитуратом сошла за банальный сердечный приступ. Прошу покоя Итизо. Ответственность за убийство на себя взял один из моих людей в обмен на щедрое вознаграждение и обещание позаботиться о его семье. Прошу покоя Мэй. Ради Итизо.