Плавники

Ветер приятно холодил мокрые волосы и влажную кожу, так уставшую томиться в солнечных лучах. Впервые за время, которое Аллен сидел на берегу, солнце скрылось за каким-то облаком, давая возможность спокойно выдохнуть. Песок под пальцами напоминал раскаленный сахар. Шелест воды, выталкиваемой короткими и мелкими волнами, гипнотизировал и клонил в сон; гудящий ветер, из-за которого, собственно, и расшепталось море, приглаживал на коже капли и окутывал прохладой, как одеялом. В душе было спокойно. Дыхание было ровное. Чувство идиллии – непоколебимое. - Не хочу завтра идти на работу, - спустя некоторое время признался Уолкер, глядя на облака. – Просидел бы так целую вечность… Где-то далеко вдали крикнула чайка, то ли в согласии, то ли в возмущении, но это придало только дополнительный шарм этой картине, которую – будь он художником – непременно бы нарисовал. - Не иди, - спокойно высказал свое мнение Канда, сидящий позади. – Что от этого изменится? - Я не получу деньги, - ответил Аллен, подставляя лицо ветру. – Меня могут уволить. - И что? Вот ну не хотелось портить такой момент разногласиями в мировоззрениях, но было крайне необходимо поддаться соблазну и вступить в диалог дальше. - А то, - начал Уолкер, ковырнув ногой в песке, заставляя тот сильнее налипнуть на влажную кожу, - что мне не на что будет покупать еду, платить за аренду жилья, а еще помимо этого мне нужна одежда, бытовые предметы, мне будут нужны деньги на батарейки в мой плеер! - Я не буду спрашивать, что это такое. - Вот и не спрашивай – ты не поймешь. - А если не платить за всё вышеозначенное? – спросил Канда, игнорируя чужие сомнения в своих умственных способностях. – Разве от этого жизнь изменится? - Конечно изменится! – вскипел Аллен, потревоженный в ненужную минуту. – Я буду жить нигде, одеваться в ничто, есть ничего и быть никем. - Хочешь сказать – умрешь? – уточнил морской гость и приподнял бровь, опираясь руками о песок позади себя. Аллен повернулся к нему. Тот смотрел на свой блестящий хвост, который в дневном свете волшебно отливал аквамариновым цветом с жемчужным блеском. Сутки назад они сидели примерно в этом же месте, в это же время, и любопытство раздирало светлую голову, какой хвост на потрогать, пощупать и полапать. Теперь же он знал, что хвост у Канды скользкий, холодный, чешуйки твердые, плавники мягкие, похожие на марлю, опущенную в воду. А еще он знал, что если нижние плавники ласково погладить, Канда начнет вести себя совершенно иначе, недовольно морщиться и прятать своё смятение. Улыбка вышла вообще не к месту, и русалка озадаченно приподняла брови. Аллен поспешил оправдаться: - Да, умру. Представь, - он повернулся к нему полностью, всё еще смущаясь своей наготы, одновременно с этим совершенно отчетливо понимая, что существу напротив его нагота до лампочки, и с видом рассказчика продолжил: - Наступила зима, выпал снег, а мне нечего надеть. Я замерзаю и – умираю. Также с едой: еды нет, жизни тоже – нет. - Какие-то вы неприспособленные человечишки… - Конечно! – возмутился один из представителей обозначенной выше расы. – У нас нет устойчивости к холоду, и температура тела у нас нормальная! - Но работаете-то вы за жизнь, выходит, - пожал плечами тот. – А мы – живем за жизнь. Понимаешь разницу? Ответить нечего – аргумент был весомый, но сдаваться и оставаться в дураках Аллен не хотел, поэтому швырнул на мифический хвост горсть песка. - Это ты не понимаешь! На этот раз провокация не сработала и русалка ничем не ответила на толчок к ссоре или войне. Черт разберешь, что у этих двуногих на уме. Коротко и шумно выдохнув, Уолкер снова уселся к морскому обитателю спиной и проворчал: - Что это за хрень у тебя на груди? - Не знаю. - Она раньше была у тебя? - Нет. - А болит? Канда помедлил. - Нет. - Тебе кажется это странным? - Не знаю. - Да что ты за хрен такой! – взорвался Аллен, вновь разворачиваясь к русалке всем корпусом и передразнивая: - Нет, не знаю, нет, нет! Он сжал кулаки и поднялся, решительно подходя ближе и садясь на рыбьи бедра. Коленки по обеим сторонам от чужого тела упирались во всё такой же горячий песок, а задницу резко как-то обдало прохладой. Но это ничего. - Ты не выходил на берег раньше, верно? – уточнил он голосом местного прокурора. - Не выходил, - кивнул Канда, который не стал визжать, орать, ворчать, что на него кто-то сел. Разве что только плавниками по песку стукнул, как недовольный кот хвостом. - А какие у тебя на этот счет соображения? – уже спокойнее спросил Аллен, осматривая новоявленный рисунок на своем подводном приятеле. Странно, но почему-то этот самый приятель перестал восприниматься как рыба. Если только совсем капельку… самую малость. Ры-бу-шка. - С чего ты решил, что я хочу обсуждать это с тобой? – лицо совсем близко, лицо слишком идеальное, чтобы быть у кого-то вроде такого… - А есть еще с кем? – съязвил Уолкер и попал в десятку. Браво! Русалка заметно расслабилась и, выдохнув, улеглась на песок. - Это что еще за безразличие такое? Аллен подался вперед, руками упираясь по обеим сторонам от чужой головы. Он не отводил взгляда от темных глаз специально, чтобы поймать их взор на себе. Но его старания были ловко обломлены опущенными веками. У Канды были длинные ресницы и тонкие губы. Ресницы – черные, немного закрученные, как у фарфоровых кукол. Волосы – прямые, как будто бы их постоянно приглаживали и следили за каждой патетической кудряшкой. Однако не было в нем женственности, что удивляло не на шутку. Не из-за хвоста же Уолкер тянулся к нему?.. Его внешность была уже прямым намеком на то, что он – не такой, как остальные люди. Не такой совершенно, вплоть до строения его тела. А тело у него было, к слову, весьма и весьма… весьма. - Ты скучаешь по морю?.. - Да вот же оно, - ответила русалка. – И я тут же. - А по земле скучать будешь? - Что за хрень? – нахмурился Канда. – Ты хуже наших подводных самок, ужасно. - Ужасно – это ответ? - Ужасно – это ты. - Хм… Море, зеркальная гладь, простиралось далеко за горизонт, за горизонт горизонта. Море широкое, соленое, бескрайнее, невозможно бесконечное, и найти одного человека (ну, не совсем человека) в нем совсем-совсем нельзя. Земля, говорят, большая. А воды – еще больше. Терять уже было-то нечего, а вот загрести себе парочку приятных воспоминаний – нелишнее. И поэтому опять губы прилипли к чужим губам, только без замираний и подражаний каменным изваяниям. Аллен убрал с холодного лба мокрую челку, загладив ее к затылку, а потом запустил пальцы в длинные волосы, с облегчением отметив, что снизу порываются ответить. Язык у Канды был тоже холодным, и контраст их температур едва не вызывал гром. Почувствовав на своих ягодицах лед рук, Уолкер хотел отстраниться, но передумал, заметив в своих действиях эгоизм, – он же изучил чужой хвост, а Канда, может быть, тоже желает обогатиться новыми знаниями. Но эта идея была применена в ход сразу же, как ледяной палец посмел наглость дорваться до… - Леденющий! – выдохнул Аллен и неосторожно дернулся. Канда выглядел заинтересованным и снова хотел было дотянуться до найденного места, но его желание осталось нереализованным, так как Аллен поднялся. - Мои очередные шорты мокрые, - тут же поспешил сменить тему он, кивнув на несчастную тряпку в песке. – Вот приду домой, вывешу на сушку все испорченные тобой вещи, а соседи охренеют. Скажут: «Глобальная стирка в доме у Уолкера, он, наверное, заболел!» - Что за хрень ты говоришь… - русалка приподнялась на локтях. - Да, впрочем, неважно. Аллен стоял к нему спиной, но стоило лишь подтянуться немного левее или правее, как можно было углядеть ту пресловутую часть тела, которую ему, русалке в облике человека, старательно рекомендовали прикрыть. Только эта часть на данный момент снова приобрела новый вид, как пару десятков минут назад под водой. И интерес русалки на этот счет подскочил еще выше. Спина – такая же, с двумя выпирающими лопатками, впадинкой вдоль позвоночника, а ниже уже было начало их разных начал. - Хочешь поплавать? – не поворачиваясь спросил у него Уолкер. Русалка усмехнулась. Ее вызывают… поплавать? Человек вызывает. Ее. Поплавать. Аллен удивился, когда к нему подползли, легко коснувшись икры правой ноги. И обернулся, глядя, как тяжело даются дюймы передвижения его хвостатому приятелю. Усмешка вышла едва ли с добрым оттенком. Его предложение было принято, и от осознания своей маленькой победы в груди разливалось приятное тепло. Сначала он ощущал себя самим Посейдоном, легко удерживаясь на поверхности воды. Канда плыл справа, то выныривая, то погружаясь, плескался хвостом, кидал в его сторону взгляды… Короче говоря, Канда был дома и явно был этому рад. Работа на пляже подразумевала под собой умение отлично плавать, чтобы в случае чего успеть, а главное – суметь прийти на помощь тонущему. Но столько времени он не проводил в воде давно, если вообще когда-либо проводил. Мышцы в руках начинали противно поднывать, становясь тяжелыми и будто не от тела сего. Тогда Аллен трещал о том, что он устал и собирается обратно, но потом переваливался на спину, бесстыдно выставляя наготу из-под воды, таким образом отдыхал, а потом вновь принимался грести. И в эти моменты русалка усмехалась куда шире и более открыто. У берега жадные рты вцепились по новой. Аллен терся спиной о жесткий песок, съезжал ниже, когда легкие волны, гонимые ветром, подталкивали их на сушу, а затем тянули обратно. Канда опирался на локоть, второй рукой придерживая мокрую беловолосую голову, не давая опуститься ей, и покусывал посиневшие от холода губы. Его хвост время от времени плашмя бился об воду, как хвост кота - об пол. Со стороны – картина маслом. Аллен молчал и чувствовал себя напряженно. Просто сейчас Канда был кем-то другим, не тем самодовольным рыбом, а тем, кто нащупывал почву под ногами, осторожно крался, изучал и пробовал. И внезапно понял, что к нему проявляют живой интерес. Именно тот, когда интересен не процесс, а сам человек. А человек, оказывается, бывает интересным. Процесс на губах не остановился, и Канда продолжил свое изучение как раз там, где его меньше всего ждали. Ограничиться словесным любопытством было не в его репертуаре, а вот проверить на личном опыте – в его. Просто человечишка реагировал на эти «особые» его движения немного иначе – становился нервным и злым, порывался разорвать объятия, и Канда угадывал в этом себя, когда его плавники оказывались в чужом владении. (Момент, когда плавники оказались в зубах у одной злостной рыбешки, вследствие чего и понесло его за предложенной помощью, он вспоминать не хотел и вовсе. Спроси его об этом – узнай, чего стоит Сатана. Аллен об этом узнает, но потом.) Тело под ним было красивое, думал Канда, пуская пальцами мороз по его коже. Тело интересно отзывалось, выгибалось, иногда сжималось и вздрагивало. Это всё будило азарт. Кстати то, что пальцы можно будет заменить неким человеческим «неприличным», Канда узнает позже. Аллен мысленно уверял себя в том, что страшного нет ничего. Когда в его теле холодные пальцы – это ничего. И когда внизу всё смешивается в нечто неразборчивое - не то лед, не то пламя. Аллен сначала терпел. И когда ледяные пальцы двинулись дальше, решив проверить, насколько можно протиснуться вперед – тоже терпел. Даже когда верхнюю губу засаднило после укуса, он не прервал их прощального воссоединения. И когда голову пришлось держать навесу, напрягая шею до болевых спазмов, чтобы не хлебнуть воды, которая подбивалась с таким усердием. Аллен упорствовал, сражаясь с самим собой, но потом, наконец, признался, что продрог до корки. И что устал до того, что готов уснуть прямо в воде и под водой. Но первым вызвался обменяться поцелуями, своей ступней мягко скользнув по изящному плавнику. В конце концов, когда солнце осело к горизонту, по водной глади проложив огненную дорожку, Аллен, мокрый, уставший, вымотавшийся, но довольный, шел по морскому берегу на подгибающихся ногах и воодушевленно смотрел вдаль. Далеко впереди пролегал оживленный пляж с точками людей, а за спиной – он был уверен – в тени разросшейся мангры, отдаляющейся с каждым шагом, его провожали два темных глаза.

* * *

- Два апельсиновых сока, пожалуйста! Летнее кафе было схоже с раем и, казалось, воистину парило в облаках. На белых колоннах держалась куполообразная крыша, а вместо стен пестрела радуга лилий в расписных и широких горшках. «Рай» располагался на высоком холме, с лестницей протяженностью в сотню (или более) ступеней, и вид открывался на море, а в данный момент – на красное солнце, утопающее в нем. Сидя за круглым столиком с белой скатертью, Аллен доедал вторую порцию клубничного мороженого, а его друг, коллега и просто брат по интересам сидел напротив и лениво всматривался в суетливых посетителей. - Ты целую неделю выглядишь слишком странно, - рукой он придерживался за правый глаз, закрывая его. - Что произошло, чего я не знаю? Аллен лишь пожал плечами, мол, что за фигня у тебя в башке, со мной всё в порядке. К тому же мороженое было слишком вкусным, чтобы отвлекаться на такие вещи, как разговор ни о чем. - Ну и ладно, - быстро сдался Лави. – Можешь не рассказывать, но даю руку на отсечение – ты влюблен. Ах, какая красота! Лето, солнце, море, пляж, любовь и лучшее мороженое на всей планете! На это заявление реакции снова не последовало, что дало еще лишний раз усомниться в эмоциональном состоянии этого человека. Лави вздохнул. - Ладно. Какая она хотя бы? Уолкер, решив, что от него не убудет, усмехнулся и ядовито протянул: - Стерва. - На тебя не похоже, - тут же оживился товарищ и протянул руки, перехватывая принесенный сок. Один стакан он подвинул горе-другу, второй – себе. – Ты уже с ней разговаривал? - Мм… - мороженое было на миг оставлено, так как ненасытный рот присосался к цветной трубочке. – Не только. - Да ну! - Да говорю тебе, - заговорщически защебетал Аллен. – У нас, можно сказать, всё серьезно. Ага. Лави внимательно вглядывался в серые глаза, в движения рук, выражения лица напротив, а потом, откинувшись на спинку стула, вынес вердикт: - Ты – самый несостоявшийся лжец на белом свете, - и скрестил руки. - Лави, - тот почесал шею. – Тут такие дела… дрянь полная, и не раскопаешь одной лопатой. Так что я промолчу, ладно? На этот раз с мороженым было покончено. В ход пошел прохладный сок, стакан из-под которого был запотевшим и навевал куда большую жажду, чем вид самого когда-то апельсина. - Хорошо, - согласился солнечный товарищ. Он поднял стакан и прижал к своему разбитому глазу. – Болит… - Повязку пирата тебе - и в море… - Ага, без остановки хлестать ром и забавляться с русалками… Красотища. Сок, который с таким аппетитом поднимался по трубочке, внезапно изменил направление вниз, а Аллен закашлялся. - Эй, ты в порядке? – быстро среагировал Лави, приподнявшись и постучав друга по спине. – Нормально? - Да, - прохрипел тот, выпрямляясь и косо оглядываясь. - Проглот – всё сразу в рот… Это про тебя, - засмеялся Лави и снова приложил холодный стакан к ушибленному глазу. Тут его взгляд зацепило нечто интересное, он отставил стекляшку, перетянувшись через столик. - Ух ёлки! Где взял? Аллен не сразу сообразил, что именно его коллега имеет в виду, но чужие пальцы уже держались за блеснувший в солнечном свете кулон, выскользнувший из-за ворота его футболки. - Красотища-то какая… - Волшебный, правда? - Точно волшебный… - Тш, - Аллен почти бережно выдернул подвеску из любопытных рук и спрятал обратно. – Не трогать. - Это подарочек той «стервы»? – понимающе усмехнулся Лави, вновь откидываясь на спинку своего стула. – Неужели и правда, всё суперсерьезно? Аллен, ну ты и козел! Не сказал мне даже! - Да успокойся ты… - вздохнул Уолкер и задумался, словно вспоминая что-то. – Она… уехала. Да, она уехала, она приезжала на выходные. Такой вот… курортный роман. Звучит отвратительно. - Откуда? – тут же нашелся Лави. – Как вы познакомились? - Господи, Лави, усмири свой пыл, иначе я выброшу тебя отсюда в море… - и, нахмурившись, тут же исправился: - Хотя нет. Выброси ты меня… - О приятель, я вижу, как ты страдаешь! – запел рыжий. – Но ладно, не стоит о грустном! Верный друг и персональный воскреситель отличного настроения поможет тебе скоротать время на этих выходных, так что выдохни и жди меня завтра! Можешь, кстати, приготовить сэндвичи и ужастик. Я буду рад. Аллен тихо засмеялся, качая головой, и отставил пустой стакан. - С тебя, друг мой, моё любимое. - Как обычно, светлое? – прищурился друг и усмехнулся. - Тогда договорились!

* * *

Аллен тосковал. Смотрел на пузатый аквариум и вздыхал. Ходил на работу и вглядывался в море. Вечерами прогуливался по берегу до той мангры, подолгу ждал, пока не садилось солнце, но никого не было. В первый день он, казалось, был окрылен, а потом, когда его водоплавающий друг не показался, сник и о своих крыльях позабыл совсем. Сутки, проведенные с Кандой, казались уже чем-то нереальным и выдуманным, как будто он просто сладко спал и видел сон. И, может быть, он смирился бы со всем, но только вот медальон приятно холодил кожу, и он – единственное доказательство тому, что всё действительно было. Однако фортуна Уолкеру решила снова подмигнуть (и явно не тем глазом, который принято считать за глаз), поэтому, возвращаясь из кафешки, он наткнулся у двери своего дома на парочку не очень-то дружелюбно настроенных полицейских. На вопросы об их намерениях, причине прибытия и вообще самочувствии они не отвечали – хватанули пацана за шкирку, как нашкодившего котенка, и затолкали в машину. Мужчины были уставшими, и им явно не улыбалась перспектива еще и объяснять несчастному, в чем он мог оступиться, да и еще вдобавок ко всем своим закидонам они награждали Аллена такими взглядами, осуждающими и словно брезгливыми… Ну и совсем немного замученными. Спасибо, что не надели наручники – Аллен бы начал кричать и вопить – и, уже поднимаясь по лестнице в участок, они объяснили что-то: «мол», «ваш», «безобразие» да «молодежь». Короче говоря, объяснили всё со знанием дела и весьма умными лицами, так что желание выражаться нецензурщиной превышало всю свою мощь. Впрочем, слова были ни к чему, когда его провели в кабинет, где сидел какой-то толстый мужик. Уолкеру предложили присесть, но он почти совсем вежливо отказался. А потом, еще раз уточнив его данные, обозначавшиеся только лишь фамилией да именем, в кабинет пропустили кого-то еще. Голого. Недовольного. Красивого. Уже знакомого. Далекого… …друга… …его матушки… …то есть племянника… …его дядюшки… …короче, сводного брата… …брата, да, точно! Это брат, это был его брат! Привет, Канда! Как хорошо, что ты приехал!

* * *

Пришлось заплатить штраф, заказать такси и снять с себя футболку, чтобы прикрыть наготу своего «брата». Канда же вел себя совершенно спокойно, как будто бы это не он только что побывал в полицейском участке в качестве нарушителя, и даже без вопросов принял ненавистную тряпку, честно придерживая там, где приказали. Зрелище было аховое, на самом-то деле. Под окнами отделения - голый, светлокожий, красивый парень с футболкой у паха и голым задом, а также непричастным и скучающим лицом, но это уже детали. Когда подъехало такси, Аллен, стоявший молчком с видом сторожа у ворот, помог своему «брату» залезть на заднее сиденье и уселся рядом. Его губы бесстыдно растягивались в улыбке, но он старательно ее прятал: прикрывал ладонью, отворачивался к окну. Канда всё молчал и никак не реагировал, и проскользнула мысль… а не отдал ли бедный рыб свой голос злой ведьме за такие стройные светлые ножки? Признаться, Аллен косился на чужие коленки и втихую думал, что даже если оно и так, – рыб определенно сделал все правильно. А потом, отдав последние бумажки из своего потертого кошелька водителю и отпустив его восвояси, он повернулся к своей русалке и просто сказал: - Ты полный кретин, Канда. Русалка не отреагировала, взирая на него с таким видом, мол, ты вообще знаешь, где стоишь и что делаешь? Но стояла ровно, с каким-то превосходством глядя на него сверху, так что Аллен поторопился скорее что-нибудь сказать, лишь бы не давиться тишиной. - Я… не ожидал, - признался Аллен и тут же добавил: - Но ждал!.. Снова улыбнувшись, он протянул руку к Канде и дружески постучал его по плечу, на груди рядом с которым неизменно оставалась странная татуировка. Шлепок, второй и… и осекся. Канда растянул белые губы в безмолвной усмешке, уловив вибрацию дрожи в теле своего спасателя (уже в который раз спасателя), а его глаза теперь оживленно вглядывались в озадаченное лицо. - Канда? – Аллен осторожно положил ладонь на плечо, пальцами скользнув к татуировке. - Что? - Ты… - пальцы в нерешительности замерли, и Уолкер замолчал. - …да, я тоже немного удивлен. - То есть… что… погоди, как это немного? – ожил Аллен, нахмурившись и положив ладонь на рисунок полностью. – Что это вообще за дрянь? - А то сам не понимаешь. - Не понимаю! - Но видишь. - Вижу! - Вот и видь. - Но… Уолкер не мог понять в который раз, что вообще происходит с этим миром. То появляются русалки с хвостами, то у русалок рисуются всякие штуки на коже, то… вдруг русалки приходят к тебе сами, ногами - и совершенно… теплые. Теплые. Канда теплый. Осторожно провернув ключ в двери, Аллен открыл ее, пропуская морского гуляку внутрь. Зайдя следом, он включил свет, кинул ключи на тумбу и прошел в спальню, где уже успел скрыться Канда. Запоминал и учился он явно быстро. - Как ты себя чувствуешь? – спросил наконец-то Уолкер, обеспокоенно оглядываясь по сторонам. – Ты пришел за помощью? - Нет, - ответила русалка, подойдя ближе, протянула руку и несмело коснулась своего медальона. - Ты… за ним пришел? – осторожно поинтересовался Аллен, боясь сделать лишнее движение и чувствуя себя собакой на цепи, которую хозяин сейчас держал за поводок. И как там еще говорят? Шаг влево, шаг вправо – расстрел? Вот, как-то так он себя и чувствовал. - Нет, - вновь повторил Канда, приблизившись. – Ты самый настоящий кретин. Самый, кто лезет не в свое дело, лезет с помощью, а делает несусветную фигню. Кто тебя вообще просил? Тот нервно усмехнулся, но отвечать на сомнительный комплимент не стал. Он сказал: - И всё-таки, - отстранившись, он прошел к кровати, устало выдохнул и присел на нее. – Ты пришел ведь не потому, что заели светлые чувства или ты соскучился. Я прав? Русалка молча огляделась, словно проверяя что-то, а потом почти легким шагом прошлась до окна, дышащего теплым ветром. Уолкер хмуро проследил за поползновениями. - То есть ты не хочешь рассказывать? – уточнил он, силясь разгадать, что прятал Канда за своим молчанием. - Медальон, - начал Канда, спокойно всматриваясь в то, что было за окном. – Твой. - Естественно, он мой, - поддержал его тот и тут же остепенился. - Постой-ка… что это значит – мой? Тебе он больше не нужен? - То и значит, - выдохнул рыб. – Окунул меня в море без медальона и спровадил домой, в ладоши только что не хлопая. Потом собственнически хватанул мой медальон и хватанул первым. То есть, коснулся его первым, пока я в море... Эта дрянь, - он опустил взгляд на свою грудь, - результат моего так называемого превращения «ноги-хвост». - Хочешь сказать, что будь ты при этой своей штуковине, то этого рисунка не было бы? Канда, видимо, не посчитал нужным отвечать на вопрос, продолжив: - В первые дни я думал, что подхватил какую-то заразу на поверхности. Но как только выныривал, слабость притуплялась, а кожа на груди прекращала… гореть. Впервые стало жарко под водой. Аллен молчал, тупо смотря перед собой, и слушал. - Было сложно выведать что-либо об изменениях… Я не из элиты – спросить было не у кого… - тихо признался морской товарищ. – Но стало известно, что этот медальон теперь неразрывно связан с этой штукой, - Канда потер рисунок на своей груди. – Бред полный, но, знаешь, впечатляет. - То есть медальон теперь мой, а эти каракули – неразрывная с ним связь? – переспросил Аллен и мысленно продолжил цепочку, из которой следовало, что Канда – его. Вслух предположить не решился. - Типа того. Господи, это же просто как дважды два, думалось ему. Вот она, его русалка Канда, говорит, что произошло нечто такое… магическое, что распределило его душу и тело к нему в руки. Нечто вроде побочного эффекта – русалка же не для ходьбы придумана, верно? Вот и сложилось так, что медальон, с самого начала казавшийся чем-то притягательным, оказался связующим звеном между ними. Человек и русалка – кто бы мог подумать, что это вообще возможно совместить. А они еще и умудрились поласкаться на дорожку… Думать о том, что Канда здесь только из-за сраной магии, не хотелось, да и как-то странно было… По выходным на него рушились интересные вещи, от которых потом долго болит голова. Откуда взялся медальон – спрашивать не хотелось еще больше, чем интересоваться о покалеченном тогда плавнике… Но о плавнике он спросит все равно – он так решил. Любопытство – страшная вещь. Итак, что, выходит, произошло? Медальон – часть Канды, которую он просто взял и присвоил себе. На какое-то мгновение Аллен сравнил его с сердцем… Ну, часто же говорят нечто вроде «Ты украл мое сердце»? Помотав головой, чтобы развеять непрошеную лирику, он сосредоточенно принялся обдумывать. Вроде бы всё укладывалось и даже принималось мозгом в обработку, но только… - Только теплый почему, до меня не доходит! Канда усмехнулся и понимающе кивнул. Под его глазами пролегли черные тени, а губы сложились в ровную нитку. Он задумчиво посмотрел в окно, на вечер, на зелень деревьев и травы, в сумерках казавшуюся темнее обычного. Он долго не мог понять, отчего замирает стук в груди и горят ладони, как будто бы он нервничал, а потом, не поворачивая головы, сказал: - Наверное потому, придурок, что люди – теплые.